шпионить? У него нет возможности пересылать свои донесения, если он
правительственный агент. Он заброшен сюда навечно. Так же, как и мы все.
найти какой-нибудь способ бегства отсюда. Может быть, он доброволец,
который отдал жизнь в двадцать первом столетии, чтобы очутиться среди нас
и расстроить то, что мы здесь можем затеять. Что-то вроде фанатика,
добровольного мученика на благо общества. Я уверен, ты знаком с людьми
подобного сорта.
времени, или того, что из-за нас может нарушиться положенная
последовательность эволюционных событий, либо еще чего-то. Вот Ханн и
явился к нам, чтобы предотвратить любую опасность деятельности прежде, чем
она превратится в нечто реальное. Например, возьмем хотя бы мои
исследования в экстрасенсорной области, Джим.
паранойе подошел Латимер. За несколько спокойно произнесенных фраз он
проделал путь от осмысленного выражения вполне оправданной
подозрительности к болезненному страху перед тем, что там, наверху,
собираются удушить в зародыше возможность бегства отсюда, которую он,
Латимер, вот-вот готов осуществить.
человек странный, но он здесь не для того, чтобы доставить нам
неприятности. Там, наверху, уже сделали все, что было в их силах, чтобы
нагадить нам. Если только еще верны уравнения Хауксбилля, то мы совершенно
точно не можем доставить кому-нибудь ни малейших хлопот. Так зачем же
тогда жертвовать человеком, призванным шпионить за нами?
совершит еще что-нибудь экстраординарное. Ты находишься для этого в
наиболее выгодном положении по сравнению с остальными.
Латимер поднялся и приветливо улыбнулся Барретту, словно ни о какой
паранойе не могло быть и речи. - Грейся на солнышке, дружище, - сказал он.
оказался на самом верху, превратившись в крохотную точку на фоне каменного
склона. Посидев еще немного, Барретт подобрал костыль, встал, посмотрел,
как вокруг костыля в волнах прибоя кружат какие-то мелкие ползающие
существа, затем повернулся и начал затяжной, медленный подъем назад, в
лагерь.
думать о своей деятельности как о контрреволюционной и теперь считали себя
революционерами. Эта семантическая смена произошла в начале девяностых
годов, постепенно и незаметно. Несколько первых лет после событий
восемьдесят четвертого-пятого годов синдикалисты называли себя
революционерами, и это было верно, так как они свергли режим,
продержавшийся более двух столетий. Однако вскоре синдикалистская
революция утвердилась во всех общественных сферах, перестала быть
революцией и сама стала режимом.
Революция с большой буквы. Революция могла наступить теперь в любой день,
любой месяц, любой год... Все это требовало тщательной подготовки, и, как
только прозвучит Слово, поднимутся разбросанные по всей стране
революционеры и...
делал свое дело изо дня в день, надеясь, что укоренивший и теперь еще
более уверенный в себе синдикализм рано или поздно падет.
ушел из колледжа, так его и не закончив. Все равно колледж был заведением,
в котором господствовали синдикалисты, и ежедневная массированная
пропаганда приводила его в ярость. Он пошел тогда к Плэйелю, и тот дал ему
работу. Официально Плэйель руководил агентством по найму на работу. Во
всяком случае, это было прикрытием. В небольшой конторе в центральной
части Манхэттена он подбирал кандидатов для участия в подпольной
деятельности, хотя для видимости вел и настоящую работу по найму,
разрешенную законом.
Хауксбилль, чтобы программировать компьютер агентства. Барретта взяли в
качестве заместителя управляющего. Его зарплата была небольшой, но
позволяла регулярно питаться и оплачивать тесную квартирку, в которой они
жили с Джанет. Тридцать часов в неделю он занимался внешне невинной
деятельностью по найму, освободив Плэйелю время для более деликатной
работы в других местах.
возможность общаться с множеством людей: через контору проходили самые
различные безработные жители Нью-Йорка. Одни из них были радикалами,
искавшими подполье, другие просто подыскивали работу, и Барретт делал для
них все, что было в его силах. Они не понимали, что он сам едва вышел из
юношеского возраста, и некоторые приходили поглядеть на него как на
источник всех советов и указаний, которым они должны были следовать. Это
несколько смущало его, но он помогал людям, как только мог.
понимал, что эта фраза просто абстракция высокого порядка, почти лишенная
подлинного содержания. "Подпольная работа". К чему она сводилась? К
бесконечному планированию постоянно переносившегося дня восстания. К
трансконтинентальным телефонным разговорам на жаргоне. К тайным
публикациям антисиндикалистской пропаганды. К смелому распространению
фальсифицированных книг по истории. К организации митингов протеста. К
бесконечному числу небольших акций, которые со временем становились все
более незначительными. Но Барретт, несмотря на весь свой пыл юношеского
энтузиазма, учился терпению. В один прекрасный день все разрозненные
ручейки сойдутся, убеждал он себя, и тогда грянет Революция.
синдикалистах оживилась, и аэропорты снова стали многолюдными. Барретту
пришлось хорошенько с ними познакомиться. Большую часть лета 1991 года он
провел в Альбукерке, штат Нью-Мексико, работая с группой революционеров,
которых при прежнем режиме называли бы правоэкстремистами. Для Барретта
почти вся их идеология была чуждой, но они ненавидели синдикалистов столь
же сильно, как и он, и каждый по-своему - он и группа из Нью-Мексико -
разделяли любовь к революции 1776 года и к ее символам. В то лето он
дважды был близок к аресту.
Спокане пропагандистского центра. Двухчасовой перелет в конце концов
надоел ему до чертиков, но Барретт терпеливо продолжал сколачивать эту
группу по средам, возвращаясь на другое утро в Нью-Йорк. Следующей весной
он работал большей частью в Нью-Орлеане, а летом - в Сент-Луисе. Плэйель
не уставал передвигать пешки. Он исходил из теоретической предпосылки, что
нужно держаться по меньшей мере на три прыжка впереди от агентов полиции.
арестов. Синдикалисты перестали серьезно относиться к подполью и время от
времени арестовывали то одного, то другого лидера подполья, просто так,
для формы. Вообще к революционерам относились как к безвредным чудакам,
позволяли им заниматься конспиративными делами в свое удовольствие, лишь
бы они не отважились на саботаж или политическое убийство.
процветала. Большинство теперь имело постоянную работу. Налоги были
низкими. Прервавшийся было поток технических чудес снова возобновился, и с
каждым годом появлялись все более интересные изобретения: управление
погодой, цветная видеотелефонная связь, объемное телевидение, пересадка
органов, непрерывное, прямо на дому, печатание бюллетеней последних
известий и многое другое. К чему было затягивать гайки? Разве жизнь при
старой системе была лучше? Ходили даже слухи о восстановлении
двухпартийной системы к 2000 году. В 1990 году возобновились свободные
выборы, хотя, разумеется, Совет Синдикалистов оставил за собой право вето
при отборе кандидатов. Никто уже больше не говорил о временном характере
конституции 1985 года, потому что эта конституция все больше становилась
постоянной во всех отношениях, хотя в мелочах правительство внесло в нее
некоторые поправки, чтобы она в большей степени соответствовала
устоявшимся национальным традициям.
предсказания Джека Бернстейна начали сбываться: к синдикалистам привыкли,
их горячо любили, они становились традиционным, пользующимся доверием
правительством, и широкие слои народа уже воспринимали его так, словно оно
всегда было в этой стране. Число недовольных все уменьшалось. Зачем нужно
присоединяться к какому-то национальному движению, когда, если все
наберутся терпения, нынешнее правительство само по себе трансформируется в
еще более великодушное? Только озлобленные, неизлечимо больные, фанатичные
разрушители имели желание связаться с революционной деятельностью. К концу
1993 года все выглядело так, будто подполье, а не синдикалистское
правительство, зачахнет, поскольку традиционный для Америки консерватизм
утвердился даже в этих изменившихся условиях.
Неожиданно от сердечного приступа умер канцлер Арнольд, который в
соответствии с конституцией правил все эти восемь лет. Ему было всего
Черепнин Владимир
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Ильин Андрей
Ковальчук Вера
Херберт Фрэнк