Чтение 17–й страницы книги ~Почти как люди~

замерла в воздухе, еще не коснувшись трубки. Мой мозг вдруг пронзила
страшная мысль. А что, если телефон уже перестал быть телефоном? Что, если
все предметы в этой комнате только кажутся тем, чем они должны быть? Что,
если все они за последние несколько минут превратились в адские машины?

Опустив руку в карман, я вытащил пистолет и осторожно ткнул дулом в
аппарат, но он не обернулся каким-нибудь неведомым живым существом. Передо
мной был самый обыкновенный телефон.

Все еще сжимая в руке пистолет, я другой рукой поднял трубку, положил
ее на стол и набрал номер.

И, уже поднеся трубку к уху, я спросил себя, что же мне все-таки ей
сказать.

Эта проблема разрешилась довольно просто: я назвал себя.

- Почему ты задерживаешься? - спросила она ласковее, чем обычно.

- Джой, у меня неприятности.

- Что там у тебя опять стряслось?

Это была уже насмешка! Неприятности у меня случались крайне редко.

- Я говорю серьезно, - сказал я. - Мне грозит опасность. Я не могу
поехать с тобой в ресторан.

- Трусишка, - фыркнула она. - Я сама за тобой заеду.

- Джой! - вскричал я. - Погоди! Ради бога, выслушай меня. Держись от
меня подальше. Поверь, я знаю, что делаю. Тебе нельзя со мной встречаться.

- В чем дело, Паркер? Какие неприятности?

Голос ее звучал еще спокойно, но я уже уловил в нем тревожные нотки.

- Не знаю! - в отчаянии воскликнул я. - Понимаешь, что-то происходит.
Что-то опасное и непонятное. Ты мне не поверишь, если я расскажу тебе. И
никто не поверит. Я займусь расследованием, но мне не хочется, чтобы в
этом была замешана ты. Может быть, завтра я сам себе покажусь полнейшим
болваном, но...

- Паркер, ты трезв?

- К величайшему сожалению, - ответил я.

- А ты здоров? Как ты себя чувствуешь сейчас?

- Прекрасно, - сказал я. - Только что-то скрывается в стенном шкафу,
а в коридоре за дверью недавно стоял капкан, и еще я нашел коробку с
куклами...

Я осекся, и мне захотелось вырвать себе язык. Черт меня дернул
заговорить об этом. Ведь я не собирался ей ничего рассказывать.

- Никуда не уходи, - приказала сна. - Через минуту я буду у тебя.

- Джой! - крикнул я. - Джой, не делай этого!

Но телефон молчал.

Я в отчаянии бросил трубку, но тут же снова поднял ее и набрал номер
Джой.

Безмозглый кретин, - проклинал я себя. Я обязан был как-то остановить
ее.

В трубке раздались гудки. Они следовали бесконечной чередой, и в их
звуке была какая-то пугающая пустота. Гудок за гудком, гудок за гудком - и
никакого ответа.

Я ел себя поедом за то, что проговорился. Мне следовало притвориться
мертвецки пьяным, неспособным выйти из дома; обидевшись, она бы наверняка
бросила трубку - и тогда все было бы в порядке. Или, на худой конец, я
должен был придумать какую-нибудь более или менее правдоподобную историю,
но на это у меня не оставалось времени. Вдобавок от страха у меня в голове
была полная каша. Я и сейчас еще был слишком испуган, чтобы как следует
собраться с мыслями.

Положив трубку на рычаг, я схватил шляпу и бросился к двери. У самого
порога я на секунду остановился и, обернувшись, окинул взглядом комнату. И
теперь она показалась мне совсем чужой, словно я попал сюда чисто случайно
и вижу ее впервые, и из всех углов мне слышался какой-то шелест, шепот и
едва уловимый шорох.

Я распахнул дверь, вылетел в коридор и с топотом помчался вниз по
лестнице. И даже на бегу меня мучила мысль: какая же часть этого едва
уловимого скользящего шороха, наполнявшего комнату, существовала в
действительности, а какая - в моем воображении?

Я миновал вестибюль, выскочил из дома и через секунду уже был на
тротуаре.

Стоял теплый безветренный вечер, в воздухе тянуло дымком тлеющих
листьев.

На улице послышалось какое-то постукивание - странный, быстрый
ритмичный перестук, - и из-за угла дома, из аллеи, которая вела к стоянке,
показался огромный пес. Он был в благодушном настроении, помахивал
хвостом, и в его подпрыгивающей походке сквозила даже некоторая игривость.
Размером он был с теленка, лохмат до бесформенности, и казалось, будто, он
вынырнул прямо из осенних лучей сегодняшнего послеполуденного солнца.

- Здравствуй, песик, - сказал я, и он подбежал ко мне, со счастливым
видом уселся у моих ног и в собачьем экстазе заколотил своим увесистым
хвостом по асфальту.

Я протянул было руку, чтобы погладить его, но не успел - по улице с
рокотом мчалась машина; она круто развернулась и остановилась как раз
напротив нас.

Открылась дверца.

- Садись, - приказал голос Джой. - И поехали отсюда.

Мы ели при свечах, в каком-то ином мире, в одном из тех немыслимых
старомодных ресторанчиков, которые, видно, пользовались особой симпатией
Джой, - мы не поехали в тот новый, только что открывшийся ночной клуб на
Панкрест Драйв. Вернее сказать, ела одна Джой. Я не проглотил ни кусочка.

Сам черт не разберет, что за народ эти женщины. Я рассказал ей все. Я
по своей дурости проболтался, так что мне уже некуда было деваться и
пришлось рассказать все остальное. Вообще-то у меня не было причин
скрывать от нее мои приключения, но, рассказывая, я чувствовал себя
преглупо. А она в это время ела, но спокойно и с удовольствием, как
всегда, будто я выкладывал ей какие-нибудь последние редакционные сплетни.

Она держалась так, словно не верила ни единому моему слову, хотя я
убежден в обратном. Быть может, увидев, что я взволнован (а кто на моем
месте не был бы взволнован?), она просто исполняла женский долг, пытаясь
успокоить меня своей невозмутимостью.

- Поешь, Паркер, - попросила она. - Что бы там ни происходило, ты
должен поесть.

Я взглянул на свою тарелку, и меня затошнило. Не от вида еды, а от
одной только мысли о ней. Кстати, при свечах далеко толком и не
разглядишь, что лежит у тебя на тарелке.

- Джой, почему я побоялся выйти на стоянку? - спросил я.

Вот что не давало мне покоя. Вот что меня грызло.

- Потому что ты трус, - ответила она.

Легче мне не стало.

Я вяло ковырнул еду. Вкус у нее был точь-в-точь как у пищи, которую
невозможно оценить взглядом. Убогий дребезжащий оркестрик заиграл новую
мелодию - как раз под стать такому вот заведению. Я окинул взглядом зал и
вспомнил о шорохе за дверцей стенного шкафа - да ведь такого и быть не
может.

В подобной обстановке это могло сойти только за фрагмент какого-то
кошмарного сна.

Но я знал, что все произошло наяву. За пределами этой созданной
человеком пресыщающей, усыпляющей теплицы существовало нечто такое, с чем
еще никто никогда не сталкивался. То, чего я едва коснулся, а может, и
увидел, но лишь мельком, да и то самый краешек.

- Что ты собираешься делать? - спросила Джой, словно прочтя мои
мысли.

- Не знаю, - ответил я.

- Ты репортер, - сказала она, - и для тебя это золотая жила. Но будь
осторожен, Паркер.

- Можешь не сомневаться.

- Как ты думаешь, что это такое?

Я пожал плечами.

- Ты в это не веришь, - сказал я. - Впрочем, я и сам сейчас не
представляю, как в это можно поверить.

- Я верю твоим словам. Но насколько правильно ты все это истолковал?

- Я не могу истолковать это по-иному.

- В первый вечер ты бил пьян. Пьян в стельку, как ты сам сознался.
Капкан...

- Но ведь из ковра был вырезан кусок. Я видел это, когда уже
совершенно протрезвел. И в конторе...

- Не все сразу, - перебила она. - Давай разберемся по порядку. Не
надо разбрасываться. А то покатишься...

- Вот оно! - вскричал я.

- Не кричи, - попросила она. - Ты привлекаешь к нам внимание.

- Кегельные шары, - пояснил я. - Как это я забыл о них! Были же еще
кегельные шары, которые сами собой катились по дороге.

- Паркер!

- В Тимбер Лейне. Мне сообщил об этом по телефону Джо Ньюмен.

Она сидела напротив, по ту сторону стола, и по ее лицу я увидел, что
она не на шутку перепугалась. Она стойко выдержала все остальное, но
кегельные шары оказались той самой последней соломинкой. Она уже не
сомневалась, что я сошел с ума.

- Прости, - как можно мягче произнес я.

- Но Паркер! Где это видано, чтобы по дороге катились кегельные шары!

- Один за другим. Торжественной вереницей.