Рэнсому больше, чем Рэнсом -- Уэстону. Но даже если Уэстон и
удивился, он ничем этого не выказал, и Рэнсом едва ли не
восхитился невероятной самоуверенностью, с какой этот человек,
попав в неведомый мир, тут же утвердился в нем и стоял,
подбоченившись, расставив ноги, на этой неземной траве, так
фамильярно, почти грубо, словно он -- у камина в своем
собственном кабинете. С изумлением услышал Рэнсом, как он
говорит с Королевой на древнем языке -- ведь там, на
Малакандре, Уэстон выучил лишь несколько слов, и по
неспособности, а главное потому, что просто не пожелал учить
какой-то местный язык. Вот уж поистине странная и неприятная
новость! Значит, сам он лишился единственного преимущества.
Теперь ничего предсказать нельзя. Если весы неожиданно
склонились в пользу Уэстона, случиться может все, что угодно.
беседовали очень живо, но друг друга не понимали.
слишком молоды, чтобы вести разговор. Вода прибывает, пора
возвращаться на острова. Он поедет с нами, Пятнистый?
и он пояснил: -- Нет, он не поедет.
у нее были свои причины: она видела, как надвигается прилив.
Повернувшись, она стала взбираться на холм, и Рэнсом хотел
последовать за ней, но Уэстон у него за спиной крикнул:
Только жар, ожегший тело, напомнил ему о страхе. Голова
оставалась ясной.
с безмятежным удивлением.
Туземка пусть убирается. Чем скорее, тем лучше.
увидел, что ее и не нужно просить. Вопреки логике он думал, что
она почувствует опасность, но она видела лишь двух чужаков,
занятых непонятным разговором, а ей надо было немедленно
покинуть Твердую Землю.
быть, мы больше и не встретимся. Передай привет Королю, когда
его найдешь, и вспомни обо мне, когда будешь говорить с
Малельдилом.
-- А если не встретимся, к нам придет какое-нибудь большее
благо.
они затихли, и он остался наедине с Уэстоном.
некий случай, произошедший на Марсе, -- заговорил профессор. --
Как бы то ни было, убитый -- не гуманоид. А вам я, с вашего
разрешения, замечу, что совращение туземки -- тоже не слишком
удачный способ внедрить в новом мире цивилизацию.
решили, что я ее обнимаю.
в уединенном месте голую дикарку, я называю это так.
было защищаться от такого обвинения. -- И здесь вообще нет
одежды. Впрочем, какая разница? Выкладывайте лучше, зачем вы
пожаловали на Переландру?
женщиной в состоянии бесполой невинности?
и так описать здешнюю жизнь. Почему не сказать, что человеку не
хочется пить, если он не пытается загнать Ниагару в чайную
ложку? А вообще-то вы правы -- я не испытываю похоти, как...
как... -- тут он умолк, не находя подходящего сравнения, потом
заговорил снова: -- Я не прошу вас верить в это или во
что-нибудь еще. Я просто прошу поскорее начать и кончить все
зверства и мерзости, ради которых вы прибыли.
револьвер.
Снова они помолчали. Длинные гребни волн, украшенные бахромой
пены, сбегали в бухту точь-в-точь как на Земле.
признания. Используйте его, как хотите, я от своих слов не
отступлюсь. Итак, я обдуманно заявляю, что там, на Марсе, я
заблуждался -- серьезно заблуждался -- в своих представлениях о
внеземной жизни.
револьвера, то ли знаменитый физик слишком подчеркивал свое
великодушие, но сейчас он едва не рассмеялся. Однако он
подумал, что Уэстон, наверное, еще никогда не признавал себя
неправым, а смирение, даже фальшивое, на девяносто девять
процентов состоящее из гордыни, отвергать нельзя. Во всяком
случае, ему, Рэнсому, нельзя.
же вы имеете в виду?
выгрузить вещи на берег.
палатку, и прочий багаж примерно в двух сотнях ярдов от берега.
Рэнсом считал все это ненужным, но промолчал, и через полчаса
на мшистой полянке, среди сребролистых деревьев с синими
стволами вырос настоящий лагерь. Мужчины сели, и Рэнсом стал
слушать -- сперва с интересом, потом с удивлением, а там и
вовсе перестал что-либо понимать. Откашлявшись и выпятив грудь,
Уэстон вещал, как с кафедры, а Рэнсом все время чувствовал, как
дико это и нелепо. Два человека попали в чужой мир, в нелегкие
обстоятельства: один из них лишился космического корабля,
другой только что смотрел в лицо смерти. Нормально ли,
допустимо ли вести философский спор, как будто они встретились
в Кембридже? Уэстон явно хотел именно этого. Его вроде бы не
тревожила судьба его корабля, не удивляло и то, что здесь
оказался Рэнсом. Неужели он преодолел тридцать миллионов миль
ради... ну, беседы? Он не умолкал, и Рэнсому все больше
казалось, что он -- сумасшедший. Как актер, способный думать
только о своей славе, как влюбленный, думающий лишь о
возлюбленной, этот ученый мог говорить только о своей идее --
скучно, пространно и неудержимо.
современного мира мысли в том, что наука узка, строго
специализирована, ибо знания все сложнее и сложнее. Я слишком
рано увлекся физикой, и не обратил должного внимания на
биологию, пока мне не перевалило за пятьдесят. Ради
справедливости укажу, что ложный гуманистический идеал чистого
знания меня не приискал. Я всегда искал от знаний пользы.
Сперва я искал пользы для себя -- я добивался стипендии,
штатного оклада, вообще -- положения, без которого человек
ничего не стоит. Когда я этого добился, я стал смотреть шире и
думать о пользе всего человеческого рода.
счете зависит от возможности межпланетного и даже межзвездного
сообщения. Я разрешил эту проблему. Ключ к судьбе человечества
был у меня в руках. Бессмысленно -- да и тягостно для нас обоих
-- вспоминать, как этот ключ похитил у меня на Марсе
представитель враждебной нам расы разумных существ (признаюсь,
я не предвидел, что такие существа возможны).
продолжайте.
здоровье...
себе много лет. Особенно привлекли мое внимание те доводы,
которые вы привели, утверждая, что обитателей Марса истреблять
не надо, хотя, на мой взгляд, без этого невозможно заселить
планету представителями нашей расы. Традиционная, так сказать
-- гуманная форма, в которую эти доводы вы облекли, заслоняла
от меня их истинный смысл. Теперь я оценил вашу правоту -- я
понял, что моя исключительная приверженность благу человечества
основана на неосознанном дуализме.
Суворов Виктор
Максимов Альберт
Лондон Джек
Махров Алексей
Семенова Мария
Елманов Валерий