Чтение 17–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

- Ого, - вырвалось у меня, - а нельзя заглянуть еще дальше?

Я не сказал, насколько далеко, она поняла, покачала головой.

- Не могу провести дальше, чем родилась сама. Только по своему миру, только... Да, я застала, где магия чудовищной мощи пропитывала все на свете. Ею истекали горы, вспыхивала вода, а глубины океанов хранили упрятанную на дно Звездную Силу, что, говорят, однажды высвободилась... Другие же говорят, что она и сейчас ждет хозяина... Люди становились магами даже случайно! Своей волей творили замки, летающие крепости, дивных зверей и чудовищных птиц, а кто-то уходил в глубь земли и строил свой мир там, перекрывая к нему доступ чужим... Да, потом Великая война между магами, горела земля и рушились города, в пустынях поднимались горы, вызванные людским гневом, а моря выходили из берегов...

- Это я могу понять, - прошептал я.

- Да? Тогда поверишь, что та война едва не опустошила землю?.. Но прошли века, снова заселилось побережье теплых морей, возникли большие города... Говорят, удалось овладеть древними заклинаниями, снова поднялись летающие города... Однако вспыхнула Вторая Великая война магов, море смывало целые страны, землю трясло, солнце вставало то с востока, то с запада, затем вовсе скрылось в туче пыли на долгие сто лет и один день...

- Сейчас эпоха после Второй Великой войны? - спросил я.

Она покачала головой.

- После Восьмой.

Удивиться я не мог, во сне чувство удивления отключено, как и цвет, однако черная печаль заполонила душу, а злая тоска сжала сердце.

- Неужели, - прошептал я, - это будет повторяться?.. И будет Девятая?

Она ответила тихо:

- Должно было произойти нечто... и оно произошло. В раздираемом болью мире появилась третья сила.

- Кто? - спросил я жадно.

Она ответила без колебаний, голос был грустный:

- Ты.

- Я?

- Ты, Ричард, ты и твоя вера, что как яркий факел осветила этот мир. И... отбросила тень. Люди с крестами в руках не делят магов на своих и чужих, хороших и плохих, полезных и вредных. Они уничтожают всех. Уничтожают магию, уничтожают магов, уничтожают все, что имеет отношение к магии. Однако магов уничтожают лишь по дороге в свое царство небесное, как они говорят, а главные противники у них те, кто...

Саня замолчала печально, я договорил невесело:

- Я знаю. Они тоже уничтожают магов, магию и все, что связано с магией. Ибо магия несовместима не только с верой, но и с рационализмом. С рационализмом - еще больше.

Она скорбно усмехнулась.

- Однако те больше используют магию, чем люди с крестами. Они... они практичнее. У них на юге магию исследуют, выявляют источники, заставляют работать. Там есть маги, что занимаются поиском магических вещей, доставшихся от прошлого.

Я сказал жадно:

- А ты не могла бы меня провести на... юг?

Она покачала головой.

- Могу только повести, но всякий раз будешь просыпаться на своем ложе в этом замке, ибо за сутки не дойдешь. Надо пересекать не только горы, леса и болота, но и пустыни, реки, моря. Придется плыть от острова к острову... Нет, тебе придется идти во плоти. Но, милый...

Она нерешительно умолкла.

- Что?

- В тебе много странного, однако это не спасет тебя в путешествии, ибо людей с крестами убивают задолго на подступах к югу. И никакие силы их не спасают. Никакие.

Я молчал, не зная, как ей объяснить, что я не человек с крестом, я на все эти суеверия и ритуалы положил, мне что христианство, что пляски обкуренного шамана, у меня один бог - это я. И что если что-то делаю такое, что одобряемо церковью, то лишь потому, что так просто совпадает. Пока что. Но совпадать будет недолго, это ясно дал мне понять один... словом, многое объяснить пока что не могу даже себе.

- А ты? - спросил я.

- Я не помню, - ответила она медленно, - когда я... родилась. Мне кажется, что родилась и осознала себя - это сильно разделено во времени. Родилась и жила так столетия. Или больше, не знаю. Помню смутные образы, могу только догадываться, что раньше я была чем-то вроде сгустка ветра... только это не ветер...

- Понимаю, - прервал я. - Другие... тоже также?

- Ты о троллях, гномах, эльфах, драконах и обо всем, что не люди?

- Ну, коровы и лошади тоже не люди, но, как появились на свет, знаю... По крайней мере, полагаю, что знаю. Но все эти магические силы, что вырвались в мир...

- Изменили многих людей, - закончила она. - Как и многих зверей. Я сама не могу сказать, кто такие гоблины... То ли изменившиеся люди, то ли звери, что изменились... Многие звери вымирали, а другие... другие наоборот... Но их тоже не осталось. Говорят, их убил гнев. Чей? Никто не знает. Но все говорят, гнев... Иди сюда, взгляни...

Она провела еще к двери, распахнула. Огромный зал уходил вдаль, квадраты потолка уменьшались, сближались и сливались в единую линию, как рельсы железнодорожной колеи, опровергая теорию о параллельных прямых. Так же уходили и стены, а пола не увидать, все заполнено диковинными предметами. При желании можно угадать в них все, начиная от "BFG" и лазерных мечей до зубочисток на нейтронной тяге.

- Кладовая, - объяснила Саня. - Маги... уже маги!., собрали Древние вещи, в которых магия. При Герконе Долгожителе их было семеро. Они сюда свозили Вещи со всей страны...

- А где сейчас?

- Растащили, - ответила она. - Геркон убит Унлером Коротконогим, замок разграбили, опустошили, вычистили все...

Я хмуро смотрел на все эти богатства.

- Что мне с них? - вырвалось у меня горькое. - Ведь наяву нет...

Она была совсем рядом, я слишком долго сдерживался, но теперь, когда я понял, что все бесполезно, снова ощутил могучее притяжение к ней, горячая волна пошла по телу, я поспешно ухватил ее теплое мягкое тело, прижал к себе ее покорную плоть, толчки известили, что я овладел ею, она обнимала меня, теплая и покорная, над ухом прошелестел голос:

- И все же ты...

Проступили стены моей комнатки, я зажмурился, стараясь удержать ее образ, вытерся краем одеяла и отполз на другую сторону ложа, здесь все проще, даже знатные дамы ходят без трусов, не знают, что это за фигня, а в деликатные дни за ними ходят служанки со швабрами. Попробовал заснуть, но сердце застучало часто, тревожно. В окно падал узкий солнечный луч, я вздрогнул, вспомнив, где я, что успел натворить и что теперь я - феодал, а это не только право первой брачной ночи, как почему-то думается в первую очередь, но и обязанности, увы.

Глава 9

За окном чирикали птички, а когда я повернул голову, в светлом проеме колыхалась зеленая ветка, листики трепетали, а крохотная пичужка, синичка вроде бы, чирикала и размахивала крылышками, то ли утренняя гимнастика, то ли бедолага старается удержаться на качающейся ветке. Нет, синички вроде бы не чирикают...

Растопырив просвечивающиеся крылышки, на ветку спланировал дракончик, толстенький и мохнатенький, похожий на игрушку из замши. Он раскрыл крошечную пасть, сладко зевнул, во рту блеснуло, наверное - зубешки. Крепкие коготки обхватили тонкую ветку. Он втянул голову в плечи, собрался в ком и, похоже, решил вздремнуть до тех пор, пока с кухни не потянет вкусными запахами.

Могут и синички чирикать, решил я. Если дракон может прыгать по столу и воровать пирожки, то почему синичка не может чирикать? Здесь она вообще может оказаться с тремя головами. Второй день в замке, а как будто целая жизнь прошла!

Сходить бы, мелькнула мысль, да посмотреть сейчас, где ночью с Саней... Хотя бы на ту стену! Увы, там все новое. Ну, сравнительно, сравнительно. Здесь новым иной раз называют такое, что египетские пирамиды кажутся поставленными вчера.

Слуга внес большой медный таз. Я наскоро помылся. Из-за окна доносились глухие удары, слышались голоса. Солнце уже освещало косыми утренними лучами двор, суетился народ, со стороны ворот упряжка волов тащила волоком огромную каменную глыбу. Еще одна уже лежала возле стены церкви, двери были распахнуты, там размахивал руками человек в серой сутане, подпоясанной веревкой. Сперва я принял его за странствующего монаха, такие вроде бы давали обет бедности, потом узнал толстяка-священника из деревни, где я приказал повесить главаря дебоширов. Похожий на перезимовавший стог сена, неопрятный, очень усердный, настойчивый, настоящий профи своего дела, он суетился вокруг глыбы, что под стеной, указывал на нее пухлым пальчиком, одной рукой прижимал к груди толстенную книгу, явно с иллюстрациями Дорэ на каждой странице, такую и я не прочь поставить на полку, неважно, Библия или "Божественная комедия".

Двое бородатых крепкоплечих каменщиков, поместному дикарщиков, сидели на глыбе и стучали молотками, врубаясь зубилами в твердый камень. Ближе к замку полыхал большой костер, в языках огня висел огромный закопченный котел. Вокруг костра расселись десятка два оборванных изможденных людей. Один показался невероятно громадным, но я смотрел сверху, а он на корточках помешивал палкой угли, и я решил, что почудилось.

Слуга стоял неподвижно, а когда я, вытершись, швырнул ему полотенце, спросил почтительно:

- Изволите позавтракать?

- Да, - сказал я, - изволю.

Он поклонился.

- Там за дверью господин Гунтер.

Я удивился:

- А чего он там?

- Ждет вашего пробуждения, ваша милость, - ответил слуга с новым почтительным поклоном.

- А-а-а... ну да, еще бы, понятно. Зови!

Гунтер вошел чуть ли не строевым шагом, грудь вперед, плечи назад, в лице твердость, а в глазах решительность, даже решимость. Я тоже сделал лицо решительным, но посматривал с опаской. Гунтеру лет под сорок, что вообще-то расцвет, но здесь уже чуть не дряхлость, хотя все еще силен, широкий в плечах, массивный, объемистый живот скрыт пластинчатым доспехом, намного более дешевым, чем рыцарский, но по мне так более функциональным. Голова как котел, на коричневой от солнца коже ярко поблескивают глаза - светлые, с голубизной, чуть раскосые, массивная челюсть, короткие, торчащие в стороны усы. На лице мучительное раздумье: правильно ли поступил, что дал себя обвести вокруг пальца, принес присягу.

- Доброго утра, ваша милость! - сказал он громко.

- Доброе, - ответил я. - Раз еще целы, то уже доброе, верно?

Он улыбнулся самым краешком рта, показывая, что заметил и оценил шутку хозяина замка. Мол, хорошо смеется тот, кто смеется после хозяина. А то, что последний смеюн приобретает репутацию дурака, неважно. Поклонился чуть, не как слуга, а как подчиненный, строго дозируя поклон, чтобы не слишком низко и не слишком высоко, спросил осторожно:

- Ваша милость, что делать с... узниками? Они во дворе, ждут ваших распоряжений.

Я спросил с недоумением:

- А какие еще распоряжения? Все свободны. Как птицы вольныя. Могут идти или даже лететь по домам. Может, ждут компенсацию за причиненный ущерб? Ну, в некоторых разумных пределах можно, но не чересчур, не чересчур. Я не принял на себя все обязательства прежнего владельца в полном объеме, ибо он передал замок не совсем добровольно... Впрочем, пойдем, поглядим.

В котле на треноге кипело, булькало, выбрызгивалось в огонь. Я уловил запах ухи, Гунтер сварил то, что подешевле, ведь все равно эти люди сейчас уйдут, неча на них тратиться.

Завидев нас на крыльце, все торопливо поднимались. Я сделал несколько шагов, запнулся, едва не упал, ибо голову задирал все выше. Один из узников возвышался над остальными настолько, что я открыл рот, головы мужчин едва достигали ему до пояса. Помимо громадного роста он сам громаден, широк в плечах, и хотя исхудал до невозможности, кожа обтягивает кости, зато кости толстые, массивные, а сухожилия похожи на канаты. До пояса обнажен, вместо набедренной повязки куски шкур, грудь заросла черными густыми волосами. Волосы покрывают плечи, руки - длинные и толстые, перевитые не сколько мышцами, сколько жилами.

Он поклонился, я благосклонно кивнул, мол, изволю соизволить выслушать, и гигант, ободренный, сказал густым объемным голосом:

- Ваша милость, я не знаю, куда идти. Если дозволите хоть на какое-то время остаться, я не буду в тягость. Могу сторожить ворота, как делают ваши люди...

- Прекрасно! - оборвал я. - Гунтер, проследи, чтобы его одели как следует. Он уже наш, значит - и кормят пусть, как реестрового, а не запорожца. Те сами себе добывают...

Остальные узники смотрели на меня молча, исхудавшие, покорные, изможденные, в лохмотьях. Я помолчал, выдерживая паузу, выпрямился и сказал голосом руководителя правящей партии:

- Здравствуйте, дорогие товарищи! Вы уже знаете, что Великая революция, о которой мечтало все человечество, свершилась, а прежний владелец отошел. Совсем. В связи с его кончиной мною объявлена всеобщая амнистия. Я не хочу разбираться, кто из вас пострадал безвинно, а кого надо бы сразу на виселицу за душегубство. Надеюсь, будете вести жизнь праведную и безгрешную. Говорят, справедливость - превыше всего, но тут я вчера услышал одну дикую идею... обдумал и решил, что в некоторых отдельно взятых случаях в самом деле бывает нечто и повыше справедливости... Это нечто зовется милосердием. Я ныне отпущаю вас с кроткими и смиренными словесами: идите на... гм... и не грешите. Или хотя бы не попадайтесь. Ибо все мы грешны, но не надо, чтобы об этом знали и брали с нас пример. Если все не будем попадаться, то общество вроде бы совсем безгрешное, верно?.. Если кто болен, наш лекарь вас осмотрит... если у нас есть лекарь, конечно.

Гунтер кашлянул, сказал осторожно:

- Ваша милость, можно мне слово?

- Говори, - сказал я милостиво и посмотрел поверх голов, хотя поверх великана смотреть было непросто.

- Ваша милость, ваша страшная слава убивателя Галантлара заставила этих людей сейчас втянуть языки в дальнее место, но у костра говорили всякое... Многим просто некуда идти. Хотели бы остаться, просили похлопотать за них. А что хлопотать, когда в замке не хватает людей? Дураку видно, что вон тот здоровый еще как понадобится, а ваша милость не последний дурак... наверное, хоть больше дерется молотом, а не благородным мечом. Женщинам тоже найдется работа, ваша милость!

Я смерил его подозрительным взглядом, еще бы не нашел работы для женщин, а вот насчет мужчин прав, мы с Сигизмундом и Зигфридом уменьшили численность гарнизона наполовину, надо восполнить. Да если еще сосед с родней вздумает мстить за своего ублюдка, то народу потребуется немало. К тому же эти должны чувствовать ко мне хоть какую-то благодарность.

- Хорошая идея, - признался я. - Мне в голову не пришла. Молодец, Гунтер! Хорошо, менеджментствуй и дальше. Все, кто хочет остаться, может. Да, может. Всем найдется работа, всем будут предоставлены не только кров и еда, но и жалованье, а также некоторые права, но только из числа общечеловеческих. Я твердо стою на принципе товарно-денежных отношений, так жить проще, если что - сами виноваты, так что жалованье будет, обещаю. Гунтер, выясни, кто что умеет лучше... словом, хозяйствуй. А я займусь стратегическим планированием.

На крыльцо вышла молодая женщина, волосы заплетены в косу, не замужем, спросила громким чистым голосом:

- Ваша милость, на стол подавать? А то все остынет.

В желудке голодно квакнуло, одна из кишок безобразно расталкивала других, протискиваясь поближе к желудку. Квакнуло громче, я ощутил пустоту не только в самом желудке, но и в кишечнике, после вчерашней драки много сил и калорий истрачено на заживление ран, своих и чужих.

- Подавай, - сказал я. - Сейчас иду.

- А куда подавать? - спросила она.

Я помедлил, замок для меня все еще загадка, наконец сказал мудро:

- Сама реши. Знаешь, раз проявила инициативу, то давай распоряжайся и дальше...

Она смерила меня оценивающим взглядом, я ощутил себя, как бычок на предпродажной подготовке, сообщила:

- Если вы не один, то лучше в общем зале.

- Хорошо, - ответил я легкомысленно. - Это где?

- Да в левом крыле, внизу.

В левом крыле на первом этаже тоже зал, просторный, неопрятный, все грубо и неотесанно, будто пещера каменного века, едва-едва приспособленная для жилья. Даже длинный стол, человек двадцать поместится с легкостью, на толстых обрубках, чуть ли не на пеньках, заменяющих ножки.

Я повернулся к Гунтеру, он послушно шел за мной.

- Иди за стол, обсудим, что делать дальше. Позови еще этого, как его...

- Марка? - подсказал Гунтер.

- Да, сенешаля. Он вроде бы неплохо знает замок, да и человек он с виду не самый худший на свете. Ульмана позови, надежный малый.

Гунтер не сдвинулся с места, глаза его изучали мое благородное лицо, что временами становилось то вовсе надменным, как у герцога, то лоховитым, как у пастуха. Кто еще согласится завтракать в нижнем зале за столом, предназначенным для челяди!

- А... священника?

Я задумался, поинтересовался:

- Священника? Ах да, тот толстячок, что распоряжается, как будто хозяин, а я так, не пришей кобыле хвост? Впрочем, вся церковь такова... мир для нее - строительная площадка для построения комму... царствия божьего на земле, что, собственно, правильно. Что он вообще здесь делает?

Гунтер развел руками.

- Восстанавливает церковь.

- С нею все в порядке?

Гунтер слегка смутился.

- Церковь очень старинная, ваша милость. Но службы в ней не проводились уже столетия. А этот священник раз уж пришел...

Я поморщился.

- Вижу. Пришел самовольно, распоряжается... Нет чтобы прийти ко мне, представиться, предложить услуги. Он, конечно, не парикмахер, но и я, в конце концов, не просто так зашел по дороге... Пока оставим все как есть. Время покажет. Для священника и то немало, что допустили, не повесили сразу. Похоже, он выбрал для себя роль оппозиции, очень удобно, признаю! Ни за что не отвечать, всех винить, прямо русский интеллигент. Надо спросить, кто, по его мнению, совесть нации? Но в любом случае, пусть оппозиция будет во дворе, а не за столом. Все равно не угодишь, так чего стараться?

Гунтер поклонился, исчез. На стол начали таскать еду, посуда простая, медная, а то и вовсе глиняная.

Итак, второй день начинается очень демократично, с общего завтрака с электоратом. Потом, понятно, все завернем на круги своя, буду обедать, как и положено феодалу... еще не знаю, как положено, да и что мне как и кем положено, я имею право на самодурь, я же феодал с правом первой брачной ночи, да что она ко мне так привязалась, эта первая брачная ночь, это мне надо для чего? Чтобы поверить, что я взаправдашний феодал?

Я остановился у простого кресла посредине, никакой тебе высокой спинки и герба в виде орла с развернутыми крыльями, кивком подозвал смирного сенешаля.

- Марк?

- Да, ваша милость! Марк, Марк Форстер.

- Слушай, Марк, твоя очередь бегать за новыми гостями. Посчитай, сколько здесь мест, выбери из солдат наиболее достойных сидеть с нами, такими вот замечательными. Это не значит, конечно, что такое действо будет каждый день, но сегодня день особый.

Ошеломленная обилием народа, служанка тем не менее сразу организовала процесс, помощники потянулись гуськом, на столе появились караваи свежеиспеченного хлеба, с подрумяненной коркой, посыпанные зернами, орешками, тяжелые круги сыра, чаши с вином и водой, солонки и блюдца с растертыми жгучими травами и зернами.

Зигфрид довольно потирал руки, не бедно живем. Перед ним поставили широкое блюдо с речными перловицами, садовыми улитками, но бравый рыцарь не смутился, бывалый, перед солдатами появились глубокие глиняные миски с похлебкой из бобов, пшена, затем только со стороны кухни пахнуло ароматными запахами горячего мяса, принесли целиком зажаренного кабана, на блюдах подавали печеных гусей, уток, фазанов, а мелкие птички, зажаренные в сухарях, вообще подавались в больших котлах, откуда их доставали без счета.

Да, кормят здесь совсем неплохо. Если и не платил жалованье своим людям скупой хозяин замка, то кормить кормил.

Солдаты ели, сдерживая себя, ведь за одним столом с правителем, робели, только Гунтер, изо всех сил показывая им, что он теперь входит в круг друзей нового повелителя, громко разговаривал то с Зигфридом, то с Сигизмундом, дважды обращался ко мне с пустяковыми вопросами, и солдаты потихоньку смелели, пробовали и диковинные блюда, переговаривались между собой, тянулись через стол к чашам с вином.

В зал влетела, как мне показалось, летучая мышь, зверек сделал круг над нашими головами и плюхнулся на середину стола, торопливо сложил крылья. Я застыл с вилкой у рта. Дракончик, совсем крохотный, но не тот, что я видел у леди... - как ее там, симпатичная такая, - хотя такого же размера, а толстенький, неуклюжий, с мохнатыми крыльями, похожий на упитанную мышь. По-моему, это он сидел на дереве перед окном моей спальни. Лапки тоже толстенькие, вдвое короче, чем у того, что тогда сидел на бокале. Мордочка широкая, глаза почти по бокам, но выпуклые, как у лягушки, хитрые и веселые.

Если тот, что у леди, как же ее имя, выглядел изящнейшим произведением искусства, то этот простой и веселый жрун, по морде видно.

Наша главная повариха сказала сердито:

- А ну кыш, стервец!

- Да пусть, - сказал я небрежно, - много ли сожрет? Не жадничай...

Она тут же умолкла, даже вздохнула с облегчением. Судя по тому, как этот летающий хомячок безбоязненно садится на стол, его здесь не очень-то гоняют, и сейчас стряпуха боится, чтобы новый хозяин не зашиб ее любимца.

- Ребята, - сказал я решительно, - человек я здесь новый, мягкий и добрый. Зазря никого не обижу и не хочу, чтобы у меня так получилось... ну, чтобы кого-то зашиб нечаянно. Потому, чтобы такого не случилось, вы мне все должны помогать. Просто обязаны, если вы патриоты. Я, хоть и Рюрик или Рарог, неважно, но чтоб за таким столом да не стать патриотом этой новой Ладоги? Вы не просто стая олухов, что выполняет любые приказы, любую дурь, но я жду от вас подсказок, поправок... Вон Гунтер уже поправляет меня, и все еще голова на его плечах цела. Верно, Гунтер?

Гунтер потрогал обеими руками голову, словно удивляясь, сказал с сомнением:

- Да пока еще... вроде бы...

Солдаты сдержанно засмеялись, но смотрели настороженно, от старших ласки мало, неприятностей много. Зигфрид ревниво хмурился, даже Сигизмунд взглянул укоризненно: ну кто же опускается до бесед с простыми солдатами? Им и так на всю жизнь хватит хвастливых рассказов, как сидели за одним столом с великим паладином!

- У меня куча вопросов, - сказал я, - ибо в этом замке слишком много магии, слишком много таинственного, а я паладин простой, наивный и доверчивый. Как все паладины. Или не как все, неважно. Но вы, как я понимаю, вовнутрь захаживали не часто, девки к вам сами бегали... Но если что знаете, говорите! Не потому, что я такой вот замечательный, я за информацию плачу, к тому же смышленых запоминаю, буду выдвигать дальше. В замке будет пополнение из числа освобожденных, из сел придется нанять, от вас зависит - оставаться простыми солдатами или стать сперва хотя бы десятниками, у которых жалованье больше, кусок мяса слаще, кружка с вином глыбже, а морда ширше!

Начали переговариваться, я уловил нарастающее возбуждение. Ножи и вилки звякали реже, даже вино уже не лилось в раскрытые пасти, каждый ловил шанс, ведь он есть в жизни у любого, главное - не пропустить, я выждал чуть и добавил:

- Важна любая информация по замку, мосту, окрестным селам, даже по моим соседям... с которыми я уже ухитрился испортить отношения, признаю. Кто что знает полезного для обороны замка, для нашего процветания - выкладывайте.

Информация полилась сперва тонким ручейком, потом хлынула рекой, а дальше разлилась таким половодьем, что даже я, привыкший к лавине информационного мусора, слегка ошалел. Дома мозг все-таки автоматически отсеивает большую часть, а здесь все новое, странное, непривычное, обмыслить бы, подобрать ячейку и уложить, но следом валится еще более чудесное, надо хватать, а то сотрет новым файлом...

Я узнал о замке, об обитателях, о близлежащих землях, о чудовищах, что населяли эти земли в старые времена, но не все еще ушли, о призраках, расширил представления об истории мира, географии, зоологии, это оказались весьма интересные представления, но я так и не понял, был ли у Адама пуп и сколько все-таки ангелов на острие иглы.

Гигант сидел в самом дальнем углу, ел скромно, стесняясь, я встал, обошел стол, гигант поспешно вскочил, я жестом велел сесть, он торопливо сел, понимает, что мужчинам неприятно смотреть на него снизу вверх.

- Ты кто? - спросил я. - И за какие жуткие преступления в цепях?

Он жалко вздохнул, огромное лицо искривилось, прогудел густым голосом, похожим на дальнее громыхание грома:

- Ваша милость, я посидел там, послушал, и уже начал стыдиться, что среди настоящих злодеев я какой-то дурак совсем... Зовут меня Вернигора, а как звали в детстве, не упомню... Попал в темницу за самое большое злодейство, какое только может узреть хозяин: ко мне бегала его жена.

Я кивнул:

- Да, это не какие-то там пустяковые грабежи, поджоги, истребление жителей захваченных городов... А что жена?

- Даже ничего не узнала. Меня схватили тайком, забили в колодки, увезли, потом долго пытали в каком-то лесу. А затем долго везли с завязанными глазами. Тряпку сняли только здесь, в этом подземелье. Я даже не знаю, в какой стороне моя деревня, мой край...

Я смерил его взглядом, он все порывался почтительно встать, тут же дергался обратно.

- Оставайся пока здесь, - сказал я. - Нет, ты свободный человек, свободный!.. Когда захочешь, тогда и уйдешь. Но пока будешь здесь, как и другие стражи, охраняй ворота, стены. За это, помимо еды и одежды, положено жалованье. Куда потратить, твоя забота. Согласен?

Он вскочил, принялся целовать руки. Я отечески погладил его по огромной лохматой голове, как гигантского сенбернара.

- Будя, будя. А то неправильно поймут. Продолжайте пир! Ты уже здесь не пленник, не беженец, а член команды.

Мы с Зигфридом со стены рассматривали сверху мост, здесь десяток лучников легко перекроют дорогу целому войску. Если, конечно, луки будут не слабее, чем те, что при Кресси и Пуатье...

Зигфрид всмотрелся, вскрикнул:

- Что за... адское создание?

На той стороне ущелья заблистало, словно бежал клоун, обвешанный зеркальцами. Блеск стал ярче, в глаза закололо острыми лучиками. Я приставил ладонь ко лбу козырьком, не помогло, а блеск покатился уже по мосту.