Чтение 17–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Кадфаэль спросил с почтительным любопытством:

- А вы из какой обители?

Монах поклонился, произнес с достоинством:

- Мы свидетели Иеговы.

- А что, - спросил я, - Иегова уже женился?

Второй, высокий и костлявый, с худым жестким лицом, бросил на меня желчный взгляд, спросил резким, как отточенный нож, голосом:

- А вы, благородный сэр, как я понял, едете в герцогство, дабы занять освободившийся престол?

Граф Эбергард развернулся, лицо вытянулось, в глазах заблистали молнии. Он сделал знак за спинами монахов, что, дескать, закрой рот и не пытайся отвечать, мы с графом Мемелем ответим за тебя, дурак. Граф Мемель уже начал объезжать монахов сбоку, кашлянул, стараясь привлечь их внимание.

Я ответил с достоинством:

- Это мой долг, как наследника, братья во Христе.

Худой монах сказал требовательно:

- Но мы, как слышали, хоть это и не приятно вашему слуху, что вы проводили время в непотребных гулянках, пирах да охоте на бедного зверя?

Я выслушал, ответил кротко, не обращая внимания на отчаянно подающего знаки графа Эбергарда:

- Вы ведь тоже в семинарии... не скажу, что буяните, но, скажем мягко, у вас несколько другой образ жизни... Признайтесь, ребята, когда нет обязанностей, а только занудная учеба, у вас откуда-то и винцо, и девки, и уйма свободного времени, чтобы погорланить песни?.. Не всегда, э-э... церковные?

Они переглянулись, что-то промелькнуло в суровых лицах, как если бы внезапный порыв ветра смахнул толстый слой серого пепла, и сверкнули последние искры, старший ответил сурово:

- В семинарии проводим время только в учебе, постах и молитвах!

- Я тоже, - ответил я кротко. - В учебе, постах и молитвах. Если отвечать с той же откровенностью, как отвечаете вы. Но в любом случае, вы, приняв сан, возложили на себя всю тяжесть мирских грехов и вот теперь горбитесь под их грузом. Вы стали другими людьми, даже если кто не хотел. Те беспечные ребята, какими были вы в семинарии, это совсем другие люди, верно?

Граф Эбергард бледнел, дергался, порывался вмешаться в разговор, но дорогу ему загородил сэр Смит, а в графа Мемеля вцепился брат Кадфаэль и что-то быстро-быстро говорил, часто и бурно жестикулируя. Монахи снова переглянулись, второй что-то шепнул каланче, тот кивнул с явным одобрением. Старший из монахов внимательно всматривался в мое лицо, черные глаза поблескивают в тени капюшона, как спелые ягоды смородины.

- И вы, ваша светлость, готовы принять на свои плечи тяжесть герцогской короны?

- Вас тоже не спрашивали, - отпарировал я, - готовы или не готовы. Закончили семинарию, вам сунули сан в зубы и отправили пахать и пахать... быстро зарастающее сорняком поле человеческих душ! Кончилась беспечная учеба, верно? Готов я или не готов, но приму корону и вместе с нею - заботы о справедливом устройстве, о поддержании мира и благополучия... а для этого придется забыть о собственных пирах и развлечениях, ибо жизнь школяра и взрослого человека отличается весьма и весьма! Но это я уже повторяюсь, а вы, люди умные и грамотные, на лету все хватаете, как моя собака кусок мяса, верно?

Монахи посовещались, старший поклонился, но взгляд оставался таким же испытующим:

- Ваша светлость, если вы покажете себя справедливым и достойным монархом, церковь поддержит все ваши начинания в справедливом обустройстве герцогства.

Я отмерил ему такой же точно по учтивости поклон:

- Все мы равны перед Богом, несмотря на различия перед людьми. Но эти различия не столь велики, как кажутся. Или как мы стараемся это показать. Потому я с великой благодарностью принимаю вашу поддержку... и обещаю вести дела герцогства так, чтобы всякий достойный человек хотел жить в нем, а недостойный - был понуждаем жить достойно.

Они тоже поклонились, всадники подали знак трогаться, телеги заскрипели плохо смазанными осями, весь караван потащился дальше, а мы двинулись своей дорогой. Трое рыцарей снова помчались вперед, я некоторое время говорил о пустяках с сэром Смитом, затем он решил проверить дела в арьергарде, а со мной поравнялся граф Эбергард. Некоторое время ехал рядом, глядя вперед, суровый и прямой, будто вырезанный из доски. Лицо не просто неподвижное, а застывшее в маске холодного высокомерия крупного государственного деятеля, у которого нет времени на мелкие житейские дела.

Я тоже помалкивал, подумаешь, я тоже могу еще и не такое, у меня лицевые мускулы еще те, могу изобразить такое, что ни один клоун не сумеет, но сейчас вот изображаю на лице мудрую отрешенность Меттерлинка. Или Меттерниха, кто их там разберет.

- Сэр Ричард, - проговорил он деревянным голосом, так говорил бы безукоризненный манекен, - вы подвергли всех нас большому риску.

- Да ну? - ответил я.

- Да, сэр Ричард. Неоправданно было пускаться с монахами в такие глубокие... Достаточно было милостиво улыбаться и кивать. В нужных местах мы ответили бы за вас.

Я пожал плечами.

- Ну так кто вам мешал? А я приучен отвечать, если обращаются прямо ко мне. Вежливый я, можете себе такое представить? Хоть это и не совсем по-рыцарски... в вашем понимании, конечно.

Он ехал некоторое время рядом, на его бесстрастном лице я прочел, однако, что вот такую глупость, как моя вежливость, он представить ну никак не может, потом проронил так же сухо:

- Впрочем, вы их приятно удивили.

Конь под ним дернулся, в лихом галопе пошел вперед, унося графа к передовой тройке. Там они поговорили с графом Мемелем, я подумал вяло, что и вас, братцы графья, я удивил тоже, только не признаетесь, что мне вообще-то до лампочки, которую здесь уже позабыли и которую когда-то изобретут заново. Как говорил присутствовавший при том печальный Экклезиаст насчет ветров, что дуют и дуют, а потом возвращаются на круги своя и снова дуют без всякого толку.

Глава 4

За деревьями блеснула красным крыша, я насторожился: черепичная, откуда в такой глуши, да и домик слишком ухоженный, таких не бывает в лесу. Здесь либо охотничьи избушки, либо хитро запрятанные жилища колдунов, мимо них проедешь рядом и не заметишь, а эта как будто зазывает...

Я вскинул руку, останавливая отряд. Двое из рыцарей вроде бы сунулись мимо, игнорируя предупреждение, но сэр Смит засопел грозно, вытащил меч и встал у них на пути. Граф Эбергард сердито крикнул сзади, рыцари посверкали глазами на Смита, дескать, хоть ты и победитель турнира, но и мы чего-то стоим, и если бы не приказ нашего лорда...

Нет никакого хозяйства, отметил я, ни коровы, ни коз, ни даже свиней. Правда, в лесу с живностью пришлось бы непросто, но нет и огорода, грядок... Вообще нет вокруг дома утоптанной земли, как бывает всегда в обжитом месте! Более того, нет ни единой тропки, что вела бы к ручью или роднику. Не дождевой же водой живет хозяин?

Я обернулся, велел коротко:

- Пойду один. Если надо, позову. Сэр Смит, остаетесь за старшего. Если кто-то сунется в нарушение моего приказа, рубите без колебаний. Даже если это будут графы Эбергард и Мемель.

Сэр Смит вытащил меч, зловеще оскалился и пообещал с нажимом:

- С превеликим удовольствием, монсеньор!

Я подошел к дому, держа руку на рукояти меча. От стен пахнет свежим деревом, будто дом только что собрали, окна раскрыты, но с той стороны задернуты занавесками. Простыми, с незатейливым рисунком, изображены не то петушки, не то гуси, я не орнитолог, вижу только, что птицы.

- Есть кто-нибудь? - спросил я громко. Изнутри как будто донесся шорох.

Я начал обходить домик, дверь с небольшим крылечком обнаружилась с другой стороны. Смутная тревога заставила встопорщиться волосы на руках и загривке: крылечко упирается последней ступенькой в ствол молоденькой березки. Не ахти какое препятствие, но никто не поставит избу вот так нелепо.

Я поднялся сбоку по ступенькам, постучал в дверь, ответа не дождался, толкнул. Отворилась с тем характерным скрипом, который оставляют нарочито, чтобы предупреждал хозяина о вторжении.

Вся внутренность избушки состоит из одной комнаты, где узкая кровать, большой стол, заваленный книгами, два кресла и еще шкафы, заполненные старинными книгами. На кровати лежит прикрытый одеялом очень худой человек. Я не сразу его вычленил взглядом из общей картины, настолько он сух, недвижим, а седая борода сливается по цвету с белоснежностью толстого одеяла.

Я подошел ближе, набрякшие веки с трудом приподнялись. Человек стар, безумно стар, это видно сразу, хотя обычно старики где-то лет в семьдесят как бы останавливаются и остаются такими и в восемьдесят, и в девяносто, и в сто. Но этот, видно, что старше намного, очень намного. Вроде бы тот же старческий вид, что у семидесятилетнего, но что-то есть еще...

- Могу чем-то помочь? - спросил я.

Он некоторое время смотрел немигающим взором.

- Да, - ответил шелестящим голосом. - Послушай, а потом решишь...

- Минутку, - сказал я. Подошел к окну, отодвинул занавеску и крикнул громко: - Я пока разговариваю с хозяином! Если не появлюсь через час, жгите избу и уходите.

Когда я вернулся, на безжизненных губах старца проступила улыбка.

- Предусмотрительно. Садитесь, юный рыцарь... хотя вы не совсем рыцарь.

Я придвинул кресло, поинтересовался:

- Это из-за лука?

Он чуть качнул головой.

- Нет, просто я чувствую, вы не из этого мира.

Меня бросило в жар, я спросил торопливо:

- Вы это знаете? Вы знаете о моем мире? Вы сможете помочь...

Я осекся, этот человек не может помочь даже себе. Он понял по моему лицу, что мне стало стыдно и горько, сказал успокаивающе:

- Я не знаю, я чувствую. Что за мир, из которого вы прибыли... не могу представить. Просто... я чувствую весь наш мир, вижу его связи... а вас в этой картине нет. Те ваши спутники есть, а вас нет. Я могу назвать их имена, рассказать про них все... мне открыто то, что они со стыдом скрывают даже от себя, но вас... вас нет.

Я поинтересовался на всякий случай:

- Вы знаете только то, что существует сейчас?

- Хороший вопрос, - похвалил старик. - Осторожный, в то же время сразу быка за рога. Нет, я знаю и то, что случится. Не знаю только про себя, но это удел всех колдунов, магов, чародеев и даже волшебников. Правда, теперь вот не знаю и про тебя, что очень странно... Ладно-ладно, скажу сразу: вы сумеете добраться до графства Пуатье, где вы поедете в одну сторону, а графья с рыцарями - в другую. Если, конечно, не наделаете глупостей...

Я сказал осторожно:

- Это понятно, что если вести себя мудро, то можно добиться всего. Но что в этом случае мудрость?

- Страх перед глупостью, - произнес старик внятно, - есть начало мудрости. Там, где для глупца - тупик, для мудреца - лабиринт. Помни это... и уцелеешь... А вот теперь тебе придется отплатить мне услугой за услугу...

Я насторожился.

- Какой?

- Я умираю, - ответил старик с гордостью. - Но я, покидая тело человека, хочу остаться на этой земле... и продолжать...

Он закашлялся, я оглянулся в беспомощности, в таких случаях надо давать вроде бы валидол или капать валокордин, но старик кое-как умолк, только тело еще вздрагивало, я сказал еще осторожнее:

- Но чем могу я...

- Я все подготовил, - прервал он. - Надо было раньше, но я страшился... потому что шанс один из десяти... Но сейчас уже все равно, мне остались минуты... Возьми вон те чаши... и вон тот кувшин... а теперь эту большую чашу... нужно слить все воедино... но сперва из оранжевой, затем из черной...

Я торопливо смешивал, жидкость в чаше стала зловеще красной, в глубине заблистали крошечные молнии. Когда проходил мимо окна, крикнул, что все в порядке, пусть подождут, но в дом пока не заходят. Старик уже дышал хрипло, часто, на губах показалась розовая пена.

- Что теперь? - спросил я торопливо.

- Давай...

Он сделал движение, словно хотел взять чашу в руки, но лишь слабо шевельнул пальцами. Я поднес к его губам, он сделал глоток, поперхнулся, но огромным усилием заставил себя пить, пить и пить, пока не выпил, к моему изумлению, почти все содержимое чащи.

Я ждал, что будет дальше, старик перевел дыхание и сказал неожиданно:

- Теперь сожги здесь все...

Я покачал головой:

- А вас куда?

- Вместе со мной, - ответил он просто.

- Вы огнепоклонник? - спросил я. - Все-таки нельзя живого человека. Вы же не жена индийского раджи, что в огонь за мужем...

- Надо... сжечь, - прохрипел он. Кровавая пена запузырилась в уголках рта, затем брызнула струйка крови. Глаза тоже налились кровью, он проговорил страшным шепотом: - Жги... немедленно! Иначе я превращусь... в чудовище... Жги, здесь все подготовлено.

Я отступил к распахнутой двери, создал искру и метнул ее на роскошное одеяло. Огонь вспыхнул жаркий, яркий, я отшатнулся, ослепленный, едва не вывалился на ступеньки.

В комнате словно взорвалась бочка с бензином: в окна и дверь вырвались ревущие струи пламени, словно из сопла взлетающего истребителя. В доме раздался жуткий крик, затем треск, шум падающих стропил, обрушилась крыша, взметнулись искры.

Меня ждали на дальнем краю поляны, где и оставил, кони храпели и пробовали пятиться. Я медленно побрел к ним, как вдруг сэр Смит испуганно вскрикнул:

- Сэр Ричард!

Я торопливо обернулся, одновременно выхватывая меч. В мою сторону летел плотный сгусток огня, похожий на раскаленное докрасна пушечное ядро. Я уклонился, но огонь завис над моей головой, в треске и шуме я услышал явственно:

- Получилось!.. Получилось!.. Теперь я вечен!.. Я буду жить в огне!.. Спасибо, сэр Ричард...

- Да не за что, - пробормотал я.

- Есть, - донеслось из огня. - Теперь я знаю, нужна была не простая искра, а вот такая... созданная вами... созданная тоже из чистого огня!

Он унесся, безумно хохоча и подпрыгивая на незримых силовых волнах. Я ошалело смотрел вслед, сэр Смит подъехал, тоже посмотрел в ту сторону.

- Что это было, сэр Ричард?

- Пока еще не знаю, - задумчиво проговорил я.

Лес закончился, мы выехали на пугающе укатанную равнину. Ни единого холмика, даже трава прижимается к земле, а ближайший массив леса темнеет чуть ли не у края горизонта. Дилан и его двое рыцарей смотрят в небо, даже сэр Смит рядом со мной задрал голову. Я не сразу разглядел птицу, похожую на орла, очень высоко в небе, крылья неподвижные, как у хробойла, только по этой птахе в лучах заходящего солнца постоянно бегают искорки, словно огни святого Эльма.

Смит указал глазами ввысь и сказал со значением:

- Все еще пару ищет.

- Почему пару? - не понял я. - Это что, Левиафан с крыльями?

Смит задрал голову и ехал так, подставляя лицо солнечным лучам и от удовольствия шевеля драчливыми усами. Потом как-то вдруг погрустнел, будто вспомнил нечто, опустил глаза и упорно смотрел только на дорогу.

- А вы не знали эту историю?

- Нет.

- Ее знают все от мала до велика. Когда-то давным-давно появилась дивная птица в золотой чешуе и вообще похожая на рыбу, которая прошла над селением и схватила самую красивую девушку. Никто не успел опомниться, как птица унесла ее, а потом на вершине горы обнаружили растерзанное тело. Через три дня возникла снова, не прилетела, а именно возникла сразу прямо над селением, ухватила другую девушку и унесла на вершину горы.

- И ее не пробовали подстрелить? - поинтересовался я.

- Не у всех такие луки, - отпарировал Смит. - Но когда она явилась в третий раз, в нее стреляли из луков, даже успели выпустить пару болтов из арбалета. Стрелы отскакивали от чешуи, не причиняя вреда, а птица унесла девушку на вершину и снова оставила только обглоданные кости. Только великий маг Кириен, который прибыл из города на просьбы жителей, пытался организовать оборону, однако никто не знал, где внезапно появится птица, а она появлялась каждые три дня, и всякий раз хватала самую красивую девушку...

Он рассказывал и рассказывал, все звучало привычно, хоть такую легенду слышу впервые, подумалось, что насчет девушек, да еще самых красивых - вряд ли, птице ли разбираться в канонах людской красоты, сомнительно и что разделяла жертв по половому признаку. Скорее всего, хватала то, что попадется, но, во-первых, женщины чаще слоняются посреди улицы, а во-вторых, все барды - мужчины. Нам других мужчин не жалко, меньше соперников, мужчины должны сами о себе позаботиться, а вот женщин жаль, тоже понятно почему. А что похищенные оказываются еще и самыми красивыми - так ведь самая крупная на свете та рыба, что сорвалась с крючка...

- И тогда великий маг Кириен, - продолжал сэр Смит, - решился подняться на гору, где находили останки похищенных. Он рассуждал так, что если птица умеет появляться из ниоткуда, то с добычей у нее не хватает силы туда улететь. Или, когда несет в когтях такую тяжесть, она становится уязвимой...

- Разумно, - согласился я.

Краем глаза заметил, что граф Мемель прислушивается к рассказу, только граф Эбергард даже отъехал, словно не желая слушать глупости.

- С ним на гору, - рассказывал Смит, - поднялись трое отважных охотников. Маг не ошибся: птица с добычей в когтях оказалась неповоротливой, летела медленно, и ее убили, попав стрелами и копьями в глаза, единственно уязвимое место. Убили и сожгли, а пепел развеяли. Но вскоре появилась другая дивная птица, что на людей не нападала, а только носилась всюду и жалобно кричала, звала, как догадались, убитую подругу.

Я прислушался.

- Не слышно вроде. Или я туг на ухо?

- Уже не кричит, - объяснил сэр Смит. - Это она первые сто лет кричала, звала. Ну, может двести. Или триста. А теперь только летает в высях, не может покинуть место, где исчезла подруга.

- Жалко птичку, - согласился я.

Граф Мемель посмотрел на меня с интересом.

- А людей?

- Людей тоже, - ответил я. - Хоть и меньше. Убили ее правильно, жизнь человека священна. Хотя, конечно, не любого. Есть демократы...

Дни становились все жарче, словно за сутки мы проходили не по двадцать-тридцать миль, а по тысяче. Дыхание юга чувствуется даже в том, что полностью исчезли суровые сосны и ели, деревья выглядят легкомысленно, чересчур ярко, словно попугаи, и все чаще прерываются ровными долинами, заросшими короткой травой.

Однажды мы проскочили такой кудряво-пестрый лесок и, вырвавшись на простор, оторопело остановили коней. Дальше во все стороны раскинулась ровная, как бильярдный стол, ширь: ни спрятаться, ни укрыться, ни убежать, если за нами пустятся в погоню, скажем, быстроногие волки. А судя по обилию птиц в небе: и застывших в дальней выси орлов, и хищно кружащих на средних высотах соколов, и стремительно проносящихся над верхушками трав кобчиков и ястребов - эта степь обитаема. Еще как обитаема.

Брат Кадфаэль сказал торжественно:

- Еще два дня пути - и мы вступим на границу Багровых Песков.

Холод коснулся моего спинного мозга.

- А подробнее?

Он двинул плечами.

- Известно, что край тот богат. Но часто поднимается буря, приносит багровый песок, что засыпает всех и все. Гибнут поля, пересыхают ручьи. Люди и скот, правда, уцелевают, но земля становится мертвой на несколько лет. Затем через песок пробиваются первые ростки трав, кустарника... и все начинается сначала. Известно еще, что в эти первые годы травы особенно густые, сочные и целебные. Скот в тех местах никогда не болеет и приносит по два теленка, женщины рожают без мук здоровых детей, а мужчины отличаются здоровьем и долго не стареют.

Я прислушивался краем уха, дорога тянется и тянется, счет дням потерял, едем уже почти третью неделю... если не больше, одежда истрепалась, даже на кожаных брюках и сапогах появились не простые потертости, а уже откровенные дыры, оставленные то ли сучьями, то ли острыми камнями. Я научился дремать в седле, а если начинал крениться на гриву или сползать с седла, вздрагивал и успевал выровняться.

По велению многоопытного графа Эбергарда, этого у него не отнять, мы не только большей частью передвигаемся ночью, но при каждой возможности едем по руслу ручьев, где вода смоет оттиски копыт, стараемся держаться каменистой почвы с той же целью, иногда делаем неожиданные рывки в сторону.

К великому негодованию Смита, двигаемся как распоследние трусы, прячемся от любого прохожего и проезжего, затаиваемся при виде обозов и пережидаем в кустах, объезжаем стороной лесорубов и даже баб, собирающих грибы или ягоды.

Наконец Смит взъярился, воскликнул патетически:

- Дорогой граф, а вам не кажется, что такое поведение хуже, чем трусость?

Эбергард взглянул мрачно, процедил холодно сквозь зубы:

- Объяснитесь.

Он не добавил "сэр Смит", в свою очередь, ответив оскорблением, но Смит то ли не обратил внимания, то ли по своей бастардности толстокож к таким нарушениям этикета, сказал с жаром:

- Это ведет к провалу всей миссии! Ведь цель была навести на ложный след? А теперь мы этот след старательно прячем?

Другие начали прислушиваться, я видел, что Смита поддерживают многие, если не все, Эбергард тоже понял, вынужденно ответил более развернуто, чем хотелось бы отвечать этому плебею:

- Вы опасаетесь, что враг нападет на след отряда его светлости Легольса? Это напрасные опасения, ибо его светлость двигается по юго-восточной дороге, что отстоит от нашей юго-западной на триста миль!

- А наш след? - спросил Смит сварливо.

Эбергард посмотрел на него свысока с таким пренебрежением, что сэр Смит на моих глазах превратился даже не в бастарда, а в дураковатого простолюдина.

- Похоже, вы никогда не знали благородного искусства охоты. И не догадываетесь, что те следы, которые оставляем, расскажут о нас все. Отыскать их очень легко. Разница лишь в том, что враг отыскивает их с некоторым запозданием... что всякий раз дает нам время уходить вперед.

Граф Мемель кашлянул, привлекая внимание.

- Давая нам некоторое время, - заметил он суховато. - Увы, враг способен обучаться. Чего не скажешь о некоторых... друзьях.

Он так посмотрел на сэра Смита, что тот съежился до размеров гнома вместе с его блестящими доспехами. И даже боевой жеребец стал вроде бы ростом с пони.

А граф Мемель уже смотрел на зеленую долину, открывающуюся за деревьями. Далеко-далеко по дороге мчится крупный отряд. Ветер относит пыль в сторону, солнце блестит на выпуклостях доспехов, на шлемах, щитах и конской сбруе.

Граф Эбергард взглянул на прячущееся за ветвями солнце.