Чтение 17–й страницы книги ~Азазель~

забвению и выпить мировую. Один пышноусый майор даже воскликнул: "А
мальчишка-то молодцом!" -- это еще больше придало Эрасту Петровичу задора.

-- Так что, граф? -- воскликнул он с отчаянной дерзостью, окончательно
срываясь с узды. -- Неужто в пятак легче попасть, чем в собственный лоб? Или
промазать боитесь?

Зуров молчал, с любопытством глядя на храбреца и вид у него был такой,
будто он что-то высчитывал.

-- Что ж, -- молвил он наконец с необычайным хладнокровием. -- Условия
приняты. Жан!

К графу в миг подлетел расторопный лакей. Ипполит Александрович сказал:

-- Револьвер, свежую колоду и бутылку шампанского. -- И еще шепнул
что-то на ухо.

Через две минуты Жан вернулся с подносом. Ему пришлось протискиваться,
ибо теперь вокруг стола собрались решительно все посетители салона.

Зуров ловким, молниеносным движением откинул барабан
двенадцатизарядного "лефоше", показал, что все пули на месте.

-- Вот колода. -- Его пальцы со смачным хрустом вскрыли плотную
обертку. -- Теперь моя очередь метать. -- Он засмеялся, кажется, пребывая в
отличном расположении духа. -- Правила простые: кто первым вытянет карту
черной масти, тот и пустит себе пулю в череп. Согласны?

Фандорин молча кивнул, уже начиная понимать, что обманут, чудовищно
обведен вокруг пальца и, можно сказать, убит -- еще вернее, чем на двадцати
шагах. Переиграл его ловкий Ипполит, вчистую переиграл! Чтоб этакий умелец
нужную карту не вытянул, да еще на собственной колоде! У него, поди, целый
склад крапленых карт.

Тем временем Зуров, картинно перекрестившись, метнул верхнюю карту.
Выпала бубновая дама.

-- Сие Венера, -- нагло улыбнулся граф. -- Вечно она меня спасает. Ваш
черед, Фандорин.

Протестовать и торговаться было унизительно, требовать другую колоду --
поздно. И медлить стыдно.

Эраст Петрович протянул руку и открыл пикового валета.

Глава девятая, в которой у Фандорина открываются хорошие виды на карьеру

-- Сие Момус, то есть дурачок, -- пояснил Ипполит и сладко потянулся.
-- Однако поздновато. Выпьете для храбрости шампанского или сразу на двор?

Эраст Петрович сидел весь красный. Его душила злоба -- не на графа, а
на себя, полнейшего идиота. Такому и жить незачем.

-- Я прямо тут, -- в сердцах буркнул он, решив, что хоть напакостит
хозяину напоследок. -- Ваш ловкач пусть потом пол помоет. А от шампанского
увольте -- у меня от него голова болит.

Все так же сердито, стараясь ни о чем не думать, Фандорин схватил
тяжелый револьвер, взвел курок и, сек унду поколебавшись -- куда стрелять,
-- а, все равно, вставил дуло в рот, мысленно сосчитал "три, два, один" и
нажал на спусковой крючок так сильно, что больно прищемил дулом язык.
Выстрела, впрочем, не последовало -- только сухо щелкнуло. Ничего не
понимая, Эраст Петрович нажал еще раз -- снова щелкнуло, только теперь
металл противно скрежетнул по зубу.

-- Ну будет, будет! -- Зуров отобрал у него пистолет и хлопнул его по
плечу. -- Молодчага! И стрелялся-то без куражу, не с истерики. Хорошее
поколение подрастает, а, господа? Жан, разлей шампанское, мы с господином
Фандориным на брудершафт выпьем.

Эраст Петрович, охваченный странным безволием, был послушен: вяло выпил
пузырчатую влагу до дна, вяло облобызался с графом, который велел отныне
именовать его просто Ипполитом. Все вокруг галдели и смеялись, но их голоса
до Фандорина долетали как-то неотчетливо. От шампанского закололо в носу, и
на глаза навернулись слезы.

-- Жан-то каков? -- хохотал граф. -- За минуту все иголки вынул. Ну не
ловок ли, Фандорин, скажи?

-- Ловок, -- безразлично согласился Эраст Петрович.

-- То-то. Тебя как зовут?

-- Эраст.

-- Пойдем, Эраст Роттердамский, посидим у меня в кабинете, выпьем
коньяку. Надоели мне эти рожи.

-- Эразм, -- механически поправил Фандорин.

-- Что?

-- Не Эраст, а Эразм.

-- Виноват, не дослышал. Пойдем, Эразм.

Фандорин послушно встал и пошел за хозяином. Они проследовали темной
анфиладой и оказались в круглой комнате, где царил замечательный беспорядок
-- валялись чубуки и трубки, пустые бутылки, на столе красовались серебряные
шпоры, в углу зачем-то лежало щегольское английское седло. Почему это
помещение называлось "кабинетом", Фандорин не понял -- ни книг, ни
письменных принадлежностей нигде не наблюдалось.

-- Славное седлецо? -- похвастал Зуров. -- Вчера на пари выиграл.

Он налил в стаканы бурого вина из пузатой бутылки, сел рядом с Эрастом
Петровичем и очень серьезно, даже задушевно сказал:

-- Ты прости меня, скотину, за шутку. Скучно мне, Эразм. Народу вокруг
много, а людей нет. Мне двадцать восемь лет, Фандорин, а будто шестьдесят.
Особенно утром, когда проснусь. Вечером, ночью еще ладно -- шумлю, дурака
валяю. Только противно. Раньше ничего, а нынче что-то все противней и
противней. Веришь ли, давеча, когда жребий-то тянули, я вдруг подумал -- не
застрелиться ли по-настоящему? И так, знаешь, соблазнительно стало... Ты что
все молчишь? Ты брось, Фандорин, не сердись. Я очень хочу, чтоб ты на меня
зла не держал. Ну что мне сделать, чтоб ты меня простил, а, Эразм?

И тут Эраст Петрович скрипучим, но совершенно отчетливым голосом
произнес:

-- Расскажи мне про нее. Про Бежецкую.

Зуров откинул со лба пышную прядь.

-- Ах да, я забыл. Ты же из "шлейфа".

-- Откуда?

-- Это я так называл. Амалия, она ведь королева, ей шлейф нужен, из
мужчин. Чем длиннее, тем лучше. Послушай доброго совета, выкинь ее из
головы, пропадешь. Забудь про нее.

-- Не могу, -- честно ответил Эраст Петрович.

-- Ты еще сосунок, Амалия тебя беспременно в омут утащит, как многих
уже утащила. Она и ко мне-то, может, прикипела, потому что за ней в омут не
пожелал. Мне без надобности, у меня свой омут есть. Не такой глубокий, как у
нее, но ничего, мне с головкой хватит.

-- Ты ее любишь? -- в лоб спросил Фандорин на правах обиженного.

-- Я ее боюсь, -- мрачно усмехнулся Ипполит. -- Больше, чем люблю. Да и
не любовь это вовсе. Ты опиум курить не пробовал?

Фандорин помотал головой.

-- Раз попробуешь -- всю жизнь тянуть будет. Вот и она такая. Не
отпускает она меня! И ведь вижу -- презирает, ни в грош не ставит, но что-то
она во мне усмотрела. На мою беду! Знаешь, я рад, что она уехала, ей-богу.
Иной раз думал -- убить ее, ведьму. Задушу собственными руками, чтоб не
мучила. И она это хорошо чувствовала. О, брат, она умная! Я тем ей и дорог
был, что она со мной, как с огнем, игралась -- то раздует, то задует, да еще
все время помнит, что может пожар разгореться, и тогда ей головы не сносить.
А иначе зачем я ей?

Эраст Петрович с завистью подумал, что красавца Ипполита, бесшабашную
голову, очень даже есть за что полюбить и без всякого пожара. Такому
молодцу, наверно, от женщин отбоя нет. И как только людям этакое счастье
выпадает? Однако это соображение к делу не относилось. Спрашивать нужно было
о деле.

-- Кто она, откуда?

-- Не знаю. Она про себя не любит распространяться. Знаю только, что
росла где-то за границей. Кажется, в Швейцарии, в каком-то пансионе.

-- А где она сейчас? -- спросил Эраст Петрович, впрочем, не очень-то
рассчитывая на удачу.

Однако Зуров явно медлил с ответом, и у Фандорина внутри все замерло.

-- Что, так прижало? -- хмуро поинтересовался граф, и мимолетная
недобрая гримаса исказила его красивое, капризное лицо.

-- Да!

-- М-да, если мотылька на свечку манит, все равно сгорит...

Ипполит порылся на столе среди карточных колод, мятых платков и
магазинных счетов.

-- Где оно, черт? А, вспомнил. -- Он открыл японскую лаковую шкатулку с
перламутровой бабочкой на крышке. -- Держи. По городской почте пришло.

Эраст Петрович с дрожью в пальцах взял узкий конверт, на котором косым,
стремительным почерком было написано "Его сиятельству графу Ипполиту Зурову,
Яково-Апостольский переулок, собственный дом". Судя по штемпелю, письмо было
отправлено 16 мая -- в тот день, когда исчезла Бежецкая.

Внутри оказалась короткая, без подписи записка по-французски:

"Вынуждена уехать не попрощавшись. Пиши в Лондон, Gray Street, отель
"Winter Queen", для Ms. Olsen. Жду. И не смей меня забывать".

-- А я посмею, -- запальчиво погрозил Ипполит, но немедленно сник. --
Во всяком случае, попробую... Бери, Эразм. Делай с этим что хочешь... Ты
куда?

-- Пойду, -- сказал Фандорин, пряча конверт в карман. -- Торопиться
надо.

-- Ну-ну, -- с жалостью покивал граф. -- Валяй, лети на огонь. Твоя
жизнь, не моя.

Во дворе Эраста Петровича нагнал Жан с каким-то узлом в руке.

-- Вот, сударь, забыли-с.

-- Что это? -- досадливо оглянулся спешивший Фандорин.

-- Шутите-с? Ваш выигрыш. Их сиятельство велели беспременно догнать и