прибегать. В эти бессонные часы он опять многое перебирал в памяти, думал
и думал. Нет, не о Северной Европе.
18
Тишландией, предстояло некое событие: открывалась международная
промышленная выставка. В Москве для поездки на выставку была сформирована
группа инженеров и ученых. В составе этой своего рода делегации три места
из шестнадцати принадлежали металлургам. Среди них находился и академик
Василий Данилович Челышев, доменщик по специальности, который мельком уже
фигурировал в нашей хронике.
небольшое отступление. Мне довелось близко его знать, я пользовался его
устными рассказами, советами, когда еще в тридцатых годах писал повесть о
дерзновенном Курако, учителе Василия Даниловича. И недавно вновь имел
случай убедиться, что сохранил его доверие. Он познакомил меня со своими
дневниками, порой на удивление подробными Они стали, с его разрешения,
одним из главных источников или даже истоков этой летописи.
его тогдашнюю должность директор научно-исследовательского Центра черной
металлургии и член президиума Академии наук - понаведался, как это можно
установить по его дневниковой записи, в Министерство стали. Среди дел,
которые привели его туда, Василий Данилович упоминает лишь письмо-слезницу
инженера Лесных. Несколько лет назад из-за этого Лесных, упрямо
отказавшись применять в промышленности, в заводских масштабах, его
изобретение, новый способ плавки, Василий Данилович заработал подписанный
Сталиным выговор и, мало того, по приказу свыше был вытурен, как говаривал
сам Челышев, из заместителей министра. А ныне, не угодно ли, тот же
Лесных, потерпевший, как и следовало, ожидать, страшный конфуз, осмеянный,
ославленный, изгнанный с завода, выстроенного, чтобы плавить сталь по его
способу, ищет заступничества у того же Челышева, просит взять под крыло
науки, спасти хотя бы одну из остановленных, заброшенных его печей. Что
же, надобно, ничего не попишешь, вступиться.
неизменно поднакапливались. Кроме того, он не прочь был тут услышать и
напутствие в дорогу, пожелания, а заодно и последние новости, слухи, -
этого не гнушался чуждый ханжества старик, - слухи, которые жадно ловила
служилая Москва, гадающая: грянет или не грянет ликвидация министерства.
Василий Данилович знал, что в чужеземной столице его будет расспрашивать
Онисимов, хотелось привезти ему самые свежие, горяченькие вести.
отмеченному золоченой надписью-вывеской под толстым стеклом, а к
расположенному в переулке неприметному боковому входу, предназначенному
для министра и членов коллегии.
хаживать не любил, - он вылезает из машины, длинный, костистый, наживший,
однако, небольшое брюшко, которое слегка обозначается под свободного
покроя темно-серым пиджаком. Мягкая серая шляпа сдвинута несколько назад,
открывая залысину и большое, непородистое, торчащее в сторону ухо. Крутой
выгиб крыльев хрящеватого нервного носа, пожалуй, выдает скрытую
страстность. Маленькие, глубоко запавшие глаза как бы прикрыты выступами
сильно развитых бровных дуг, поросших лохматым сивым волосом. Когда-то
Челышев постоянно казался нахмуренным, но уже очень давно (далее мы,
возможно, расскажем, как и когда это случилось) словно бы приподнял
голову, то и дело выказывая живое посверкивание в тени глазниц.
кто-либо знакомый? Посмотрел и на соседнее многооконное здание - там, еще
при Орджоникидзе, он, заядлый заводской инженер, начал свое новое
житье-бытье. Приглашая Челышева со знаменитого завода "Новоуралсталь" на
работу в наркомат, Серго не нашел для него в штатном расписании
подходящего звания и тут же учредил для него единственную в своем роде
должность: Главный доменщик Наркомтяжпрома. Этаким Главным доменщиком
советской металлургии Челышев, несмотря на разные превратности судьбы,
остался и поныне.
пропуска, стоит у столика. Рука Челышева тянется в боковой карман за
постоянным пропуском, но страж улыбается:
Главного доменщика и смотрит с улыбкой, как тот не по возрасту легко берет
ступени лестницы, устланной ковровой дорожкой.
Востока и Юга, он лазает на колошники, спускается в скиповые ямы,
исхаживает многие километры по заводской территории, по цехам, запускает
глаз и на задворки.
этаже министерства. По обеим сторонам виден ряд полированных дверей. Тут
служебные обиталища заместителей министра. А дальше, в конце коридора,
расположен отсек, где сосредоточены и секретариат, и приемная, и кабинет
министра, и примыкающая к этому кабинету комната, так называемая бытовка,
где можно прилечь или поесть. Неподалеку размещен и буфет. Сейчас дверь в
буфет раскрыта, оттуда доносятся голоса, чей-то басовитый смех.
в коридоре, сразу определить на месте ли он Напряженная тишина, изредка
быстро, сосредоточенно пройдет какой-либо работник, если кто-нибудь и
заговорит, то понизив голос, - значит, Александр Леонтьевич у себя. И все
несколько менялось, как только он уезжал: в коридоре прохаживались,
гуторили, уже и из буфета долетали какие-то живые звуки. Но все же
приглушенные. Даже и отсутствуя, Онисимов в те времена наводил тут
строгость.
идущего мимо Челышева. И поди-ка угадай - пребывает ли сейчас в своем
кабинете нынешний министр, жизнерадостный румяный Цихоня.
способом по неписаной инструкции принято сообщать, что кабинет пуст.
Дежурный секретарь Валерия Михайловна, которую Челышев помнит в
министерстве еще с довоенных лет, радостно встречает академика.
имя-отчество министра), сказал, что скоро будет. Проходите, Василий
Данилович, располагайтесь у него.
Онисимове тут не было ковров, Александр Леонтьевич их относил к предметам
роскоши, которые неуклонно изгонял из своего обихода. Но требовал
наващивать, натирать светлый паркет до зеркального блеска, до сияния. И
этим еще не довольствовался: по его велению паркет ежегодно циклевали. Ни
в одном уголке пол тогда не был тускловатым, сверкал столь же
безукоризненно, как и весь тот обнаженный паркетный простор. Теперь же
появился и ковер, в меру лоснится и паркет, но поражающий строгий блеск
уже исчез.
висит оставшаяся тут со времен войны географическая карта. Можно различить
чуть заметные проколы, - сюда в страшные месяцы 1941 года нарком Онисимов
собственной рукой втыкал булавки со значками, отмечая передвижение
эшелонов, что эвакуировали, вывозили на Восток южные заводы.
памятный вечер, когда над Москвой впервые появились гитлеровские
бомбардировщики. Василий Данилович тоже находился тогда тут, в этом
кабинете, приглашенный на совещание к Онисимову. Внезапно завыли сирены
воздушной тревоги Онисимов, как ни в чем не бывало, даже не покосившись в
сторону наглухо зашторенных окон, по-прежнему вел заседание, не прерывал
дела. Загремели выстрелы зениток. Донеслись тяжелые взрывы сброшенных
авиабомб. От близкого удара содрогнулось здание, задребезжали стекла.
Онисимов сказал:
лампу, была быстро погашена и люстра. Тьма завладела кабинетом. Онисимов
распахнул окно. Неверные отсветы скользнули по лицам. Прожекторные лучи
шарили в небе, разноцветный пунктир трассирующих пуль уходил ввысь,
красноватые разрывы возникали в вышине.
нему, другие держались поодаль. Челышев сказал:
убежище.
кресла, помнится, были пожестче, - раскрывает папку, проглядывает бумаги.
На глаза попадаются и письма этого, черт его дери, Лесных. Вот как
пошутила жизнь Невеселая шутка. Василий Данилович не забыл: в тот далекий
час странная дрожь затрясла, пальцы Онисимова. Тогда, собственно, и
развернулась вся эта невероятная история внезапного возвышения, а затем и
падения инженера Лесных - одна из драм отошедшего времени, записанная в
дневниках Челышева.
Флинт Эрик
Самойлова Елена
Лондон Джек
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий