комбат не спеша побрился, взглянул в зеркальце на свой замызганный
подворотничок, подумал, что не мешало бы подшить новый, но подворотничок
подшивать не стал. Он на все пуговицы застегнул гимнастерку, надел шинель
- потертую, простреленную, извоженную в земле и грязи, но все еще годную к
носке и даже в чем-то форсистую, сшитую им на заказ во время формирования
в Свердловске. Ремень достался ему от бывшего заместителя по строевой
старшего лейтенанта Сорокина, убитого зимой во время разведки боем, - свой
довоенный он потерял после тяжелого ранения под Ржевом. Ремень тоже был
неплохой, поношенный, но еще достаточно твердый, с полевой комсоставской
пряжкой, двумя кавалерийскими портупеями и даже свистком в маленьком
футлярчике на левом плечевом ремне. Комбат вынул из кобуры свой пистолет
системы ТТ выпуска 1939 года с пластмассовой, словно костяной, рукояткой,
которые с начала войны стали изготовлять из твердых пород дерева, шершавые
и менее удобные. В обоих магазинах было по семь патронов - восьмой он
досылал в патронник, чтобы не уставала пружина и была безотказной подача.
Пистолет этот был для него тем, чем может быть на войне только друг и
спаситель, не раз доказавший комбату свою безмолвную преданность.
Последний случай все еще вызывал в нем легкий озноб при воспоминании о
том, как это случилось и чем могло окончиться. Как-то неделю назад во
время суматошной схватки в немецкой траншее Волошина сшиб с ног сильный
молодой эсэсовец с зажатым в руке ножом. Падая, комбат успел выстрелить,
на долю секунды упредив удар, и эсэсовский нож по самую рукоятку вонзился
в землю в каких-нибудь двух сантиметрах от его плеча.
горлышко у поставленной на пенек бутылки, сшибал по заказу любую ветку на
дереве. Всякий раз, разбирая его, он с сожалением думал, что когда-то им
придется расстаться, и хотел, чтобы после него тот достался хорошему
человеку. Жалеть не будет.
платком старательно вытер его пазы, освободил пружину. Надо бы прочистить
и ствол, за несколько дней, минувших после стрельбы, там, наверно, наросло
коросты, но у него не оказалось щелочи. Он нерешительно посмотрел на
блаженно спящего Гутмана, смекая, куда тот мог запихать вещмешок с их
солдатским имуществом, как вдруг заслышал снаружи шаги. Шаги гулко
отдавались в подмерзшей земле и явно приближались к землянке.
"Разведчики?" - со вспыхнувшим оживлением подумал комбат, но в траншее
шаги притихли, от неумелых рук незнакомо зашевелилась палатка, и в
землянку просунулось раскрасневшееся от ветра молодое лицо.
от того, что вместо долгожданных разведчиков прибыл комсорг полка
лейтенант Круглов. Впрочем, комсорг был неплохой, общительный парень, и
разочарование комбата скоро исчезло.
рук рукавицы. - А что это печка затухла? Дрова вышли? Ну, тоже хозяева, в
лесу сидят, а дров не имеют.
поднял плащ-палатку и исчез в траншее. Послышался его приглушенный
разговор с часовым на НП, шаги, потом все опять смолкло.
похвалой, не то с осуждением молодого лейтенанта, которому годился в отцы.
когда сам командовал седьмой ротой, а этот лейтенант был командиром взвода
в полковой роте автоматчиков. Расторопный был автоматчик, ничего не
скажешь. Впрочем, став комсоргом полка, лейтенант, кажется, не изменился.
траншее, Чернорученко распахнул палатку, и Круглов бросил на пол охапку
настылых ветвей.
в узкую топку печки, Чернорученко помогал ему, скоро в землянку дунуло
дымом, но в печке помалу пошло разгораться. Комсорг сдвинул на затылок
шапку и, встав на колени, откинулся от печки.
- Что там в полку слыхать?
Миненко: шагом марш к Волошину, завтра сабантуй.
Пообвыкнуть.
договориться.
руки. Круглов сидел перед топкой и, с треском ломая хворост, пихал его в
дымящую печку. Комбат ждал, что комсорг, проинструктированный замполитом,
заговорит о предстоящей политмассовой работе, но тот, будто избегая этой
темы, говорил о другом.
проводить не будем?
классное получил. От девушек из Свердловска.
целая поэма. Хотите почитать?
сказал:
И сердечно и патриотично. Хоть в газете печатай.
разворачивая помятый треугольник. - "От имени и по поручению всех наших
девушек, здравствуйте, дорогие и любимые воины-герои, красавцы молодые и
чуть постарше, мы любим вас и гордимся вами, и ждем вас днем и ночью,
бесконечно храня нашу любовь и нашу девичью нежность..." Ну? И так дальше.
часы Волошина. - Ого, уже три? Пойду в роту.
восьмую. Муратов там захандрил что-то.
прибыли. А потом и к Самохину заскочу.
встретимся?
отдаляющимся в траншее шагам, Волошин вспомнил о высоте и подумал, что
придется, наверно, снова вылезать из землянки и идти к Самохину - он
просто терял надежду дождаться на КП пропавших где-то разведчиков. Но
усталое тело медлило, так хорошо было сидеть в тепле и покое, тревожно
сознавая, что истекают последние часы ночи, а завтра все уже будет не так.
Хотя, может, и обойдется. Они возьмут высоту, закрепятся, зароются,
настанет какая-никакая передышка, можно будет отдохнуть в обороне.
расслабляющих, почти крамольных на фронте мыслях. Пол-России стонет под
немцем, льется кровь пополам со слезами, люди ждут не дождутся, когда
Красная Армия осилит захватчика, а он о чем размечтался - стать в оборону,
отдохнуть, отоспаться. Но что делать - именно так. Сердцем и разумом
чувствуешь и сознаешь одно, а тело, каждая часть твоей теплой плоти жаждут
другого; у них свои, куда более скромные, требования, но без
удовлетворения их - никуда. Очень несовершенен, слаб человек, но другого
вот не дано. Чтобы достичь больших целей, приходится считаться с
маленькими нуждами этих несовершенных и слабых людей, судьбами и телами
которых вымощен весь длинный путь к огромной победе.
разъяснением очередного приказа Верховного, а с трогательным в своей
девичьей наивности письмом истосковавшихся в обезмужичевшем тылу девчат.
Действительно, такое письмо способно скорее тронуть очерствевшие души тех,
Дальский Алекс
Посняков Андрей
Майер Стефани
Шилова Юлия
Андреев Николай
Ибсен Генрик