побеспокоить сон семейства, братья отошли от дома подальше - в маленький
дворик, усеянный дешевыми пластмассовыми игрушками Эсперансы и Пашеку, где
сквозь утоптанную красную землю пробивались редкие травинки. Шикиниу цепко
держал Тристана за руку. Тристан попробовал стряхнуть руку брата, но пока
он пытался сделать это мягко.
правдой. Удержать меня здесь - не твоя забота. Это обязанность Виргилиу.
они говорят правду, убивают.
разговаривать шепотом, в свете уличного фонаря приобрело цвет вороненого
металла - его словно привинтили к шесту фанатичного эгоизма. Однако какое
отношение к Тристану и Изабель имели высокие слова о "таких, как мы"?
Какое отношение они имели к ее белоснежной красоте, что струйкой масла
скользила по темной комнате, к губам, которые жадно искали страждущий
початок? Он дернул сильнее, стараясь освободить руку. Тихо кряхтя, братья
начали бороться посреди маленького дворика с колючей травой на пустой,
залитой голубым светом фонаря улице. Рюкзак мешал Тристану, а панический
страх потерять деньги придавал Шикиниу демоническую силу. Однако руки
Тристана окрепли после двух лет ритмичного заворачивания болтов, которое
продолжалось для него даже во сне, он напрягся и стал выворачивать
свободной рукой слабую кисть брата до тех пор, пока Шикиниу не всхлипнул и
не отступил на шаг. Однако при этом он продолжал стоять в боевой стойке,
вытянув вперед руки, как приготовившийся к обороне краб, и уже собирался
снова броситься на брата, но у того в руке вдруг появилось лезвие бритвы.
Ночью он держал лезвие в шортах на тот случай, если Виргилиу вернется с
футбола пьяным и в драчливом настроении, как уже случалось пару раз, когда
его команда проигрывала. В мгновение тонкие ловкие пальцы выудили бритву
из кармана. Лезвие превратило его в грозное существо, размахивающее
единственным щупальцем.
щупальцем в свете фонаря, чтобы брат разглядел блестящее лезвие. Он
почувствовал, как, словно по волшебству, все внимание брата
сосредоточилось на безжалостном остром лезвии, которое так же, как два
года назад вороненые стволы наемных убийц, изменило перспективу, будто
перерисовав ее.
Шикиниу следили за блестящим, покачивающимся лезвием, другая рука Тристана
схватила брата за тощую шею, и голова его замерла. Тристан поднес бритву к
щеке своего брата. Движения Тристана стали напряженными и точными. Он
рассек кончиком бритвы кожу, проведя лезвием по бледной щеке до уголка
рта. Из разреза длиной около пяти сантиметров тут же брызнула струйка
красной жидкости. Пересохшее горло Шикиниу издало какой-то скрипящий звук.
Он задергал кадыком, пытаясь освободиться от пальцев Тристана. Тот перенес
бритву, собираясь изуродовать брату другую щеку, но увидел в глазах
Шикиниу тусклый блеск смирения.
- предложил ему Тристан. - Видишь, я воздал тебе сполна за ту доброту,
которую ты так долго оказывал мне.
едва различимой рекламой ресторана в Леблоне. Он понял, что нужно
воспользоваться замешательством брата после их кровавого столкновения и
уйти поскорее, не возвращаясь в комнату за одеждой, в которой он
планировал уйти на работу, - теми самыми брюками и шелковой рубашкой, что
были куплены ему Изабель во время медового месяца. Шикиниу может
очухаться, поднять крик и задержать его. Лучше забыть об одежде и убежать
прочь, стараясь не порезать пятки о битое стекло.
позволил себе перейти на шаг. Пот струился по спине. Завтра уже наступило.
Автобусы ходить перестали. Тротуары сдирали кожу его ступней, которые
стали мягкими после двух лет ношения обуви. Да и бетон Сан-Паулу - совсем
не то что песок пляжей Рио. Он отправился из Мооки на север и попал в
районы, населенные средним классом, где подозрительные взгляды квартальных
заставляли его ускорять шаг, даже если те ничего не говорили ему вслед.
Яркое зарево на западе показывало направление к центру города. По высокому
пешеходному мосту, перекинутому через овраг Риу-Аньянгабаху, двигаясь в
направлении Авенида-ду-Эстаду, Тристан прошел над зеленым парком Дона
Педру Второго, и кроны деревьев внизу казались застывшими и словно обитые
воском. Пересекая район Се, он увидел, что здесь жизнь еще продолжается:
из ночных клубов и баров доносилась монотонная пульсирующая музыка.
больше девушек в высоких белых сапогах и очень коротких шортах стояло на
улицах и болтало с мужчинами, чьи глаза бегали туда-сюда, выискивая
трещину в стене жизни, из которой может появиться цветок удачи. Одна из
рапариг в белых сапогах, с кожей цвета полированного кедра, подошла к
Тристану, хотя он и должен был казаться бедным, и в бесстыдстве ее было
столько силы и озорства, что его бедный початок дернулся в шортах при виде
ее груди, обнаженной до самых темных кружков гусиной кожи вокруг сосков.
Обычно в этот час его мучил привычный кошмар: болты не желают
поворачиваться, а сквозь щели, словно в осколках зеркала, ухмыляется лицо
Оскара.
собираюсь спасти от Больших Парней.
десяти крузейро, которые ты потратишь на меня.
удовольствием съел бы.
и где с рабочего человека запросят совсем немного.
футболки. В гостинице она заявила, что он великоват для ее рта, так что
ему придется трахаться, и стоить это будет еще десять крузейру плюс цена
презерватива. Из пуританских побуждений Тристан отказался было от
презерватива, но Одетта сказала, что он нужен ему, а не ей, поскольку
дурные девчонки вроде нее недолго живут на свете. Болезней вокруг много,
ночная работа и связанные с нею стрессы приводят к наркомании, а еще есть
больные люди, которые убивают проституток ради забавы.
кожура перезрелого плода, открывая семечки зубов. - Лучше прожить короткую
жизнь, чем никакую. Даже самая длинная жизнь покажется короткой на
смертном одре.
этом.
глазами цвета корицы.
клялись друг другу в любви.
ней равнодушным.
Одетта. - Ты обманываешь себя, говоря, что ничего не испытываешь к ней.
матери, хотя любить ее невозможно, но объяснить это было бы слишком
сложно. Да и сами слова его прозвучали бы нагло и грязно. Тристану стало
немного скучно, хотя они еще и не трахались. Все девчонки, что появлялись
в его жизни и хотели переспать с ним, напоминали ему о том, насколько
хрупка и случайна была та совершенная любовь, которая объединяла их с
Изабель. Любовь была повсюду, он видел это, но она не могла решить никаких
проблем. Напротив, она только усугубляла их. Мужчины, что разгуливали по
улицам Сан-Паулу и восторженно занимались бизнесом, никогда не трахались в
три часа ночи. У Тристана затрепетало сердце, когда он понял, как хватко
его жизнь цеплялась в этом мире за все, кроме непрерывного разложения,
начинающегося рождением и кончающегося смертью. Он сам цеплялся за образ
Изабель, единственную сверкающую нить во мраке будущего.
собственному почину на четвереньках, и бедра ее возвышались двумя
полированными арками из кедра, а потом уж сама оседлала его, пока он
возлежал на горе подушек у выщербленного изголовья кровати, засаленного
множеством грязных голов; губы Тристана касались левого соска в кружочке
гусиной кожи всякий раз, когда груди Одетты оказывались у его лица, а сама
она поднималась и опускалась, как цилиндр, на его поршне. Тристан долго не
мог кончить, стиснутый липким презервативом; когда же это произошло и он
начал извиваться и стонать, она улыбнулась с профессиональным
удовлетворением, поднялась с его опадающего члена, и послышался легкий
чмокающий звук.
через несколько лет будет болтаться, как провисший гамак. Ее довольная
улыбка сменилась деловитым выражением лица: если она сможет поскорее