свою комнату, на второй этаж. Мы с Мервилем остались вдвоем. - Какое она на
тебя произвела впечатление? - спросил он. - Она не похожа ни на одну из тех
женщин, с которыми я тебя видел раньше, - сказал я. - Но хорошо это или
плохо, об этом я не берусь судить. Что ты знаешь о ее жизни? - Не очень
много, - сказал Мервиль, - она об этом говорит неохотно. Родилась в Ницце,
кончила лицей, вышла замуж, через год ее муж умер. Родителей ее нет в живых,
семья буржуазная, отец морской офицер, мать в молодости была
преподавательницей. - Все это как-то невыразительно, - сказал я, - и,
конечно, не в этом дело. Как она жила после смерти мужа? Откуда она
приехала, когда ты ее встретил в поезде? Как она попала в Париже на открытие
кабаре Эвелины? Какое отношение она имела к любителю литературы, с которым
она сидела за одним столиком? - Ты знаешь, - сказал он, - я ее, собственно,
ни о чем не расспрашивал. - Да, я понимаю, это твой стиль, - сказал я, -
полное доверие во всем, при всех обстоятельствах. Но все-таки неужели тебе
не хотелось бы знать, как проходила ее жизнь до встречи с тобой? Даже в том
случае, если она была такой, что ей ничего нельзя поставить в упрек? - Да,
конечно, - сказал он, - но рано или поздно она, вероятно, заговорит об этом
сама. - Я в этом не уверен, - сказал я. - И может быть, не потому, что ей
надо что-то скрывать, а просто потому, что она не расположена к душевным
излияниям. Но это, конечно, только мое впечатление, и, может быть, я в этом
жестоко ошибаюсь.
южный тип, не было той теплоты, которая сразу определяет отношение к женщине
всех, кто ее встречает. В ней не было также, как мне показалось, ни
притягательности, ни душевного очарования, и в глазах ее не отражалось ни
одно из чувств. Оставаясь наедине с Мервилем, она, вероятно, становилась
другой, это не могло быть иначе. Но в разговорах со мной, коротких и всегда
касавшихся незначительных вещей, она продолжала быть такой же далекой, как в
первые минуты. Никакие мои слова или интонации голоса не могли этого
изменить. Эта невозможность человеческого контакта была чрезвычайно
тягостной и раздражающей, и под разными предлогами я уклонялся от встреч с
ней, несмотря на настойчивые приглашения Мервиля.
увидел мадам Сильвестр, выходившую из цветочного магазина. Я еще не дошел до
магазина, и она меня не видела. В эту минуту к ней приблизился высокий
мужчина, который на очень плохом французском языке - он был американец -
спросил ее, местная ли она жительница и знает ли она, в каком ресторане
можно лучше всего пообедать. Он говорил с таким акцентом, что его трудно
было понять, и его запас французских слов был чрезвычайно ограничен. Она
пожала плечами и ответила, что никаких ресторанов она не знает. Он не понял
того, что она сказала, и опять повторил свой вопрос. Она посмотрела на него
и быстро заговорила по-английски. В этом не было ничего удивительного.
Удивительно было то, что она говорила так, как говорит толпа в Нью-Йорке, и
это не имело ничего общего с академическим английским языком. - Я так рад
встретить соотечественницу, - сказал американец. - Я этой радости не
разделяю, - сказала она, - оставьте меня в покое и избавьте меня от
глупейших вопросов. - Он был явно растерян и изумлен. Он пробормотал - прошу
у вас прощения - и пошел в обратную сторону. Я боялся, что мадам Сильвестр
может обернуться и увидеть меня, - поэтому я остановился перед витриной
ювелирного магазина и подождал, пока она отойдет на известное расстояние.
Сильвестр были эти нью-йоркские интонации? Вряд ли она могла им научиться в
ниццком лицее. На следующий день я спросил Мервиля, воспользовавшись удобным
предлогом - он всегда, где бы он ни был, привозил с собой несколько его
любимых английских книг и почему-то толстые тома Финнея о Византии. - Я
знаю, что это устарело, - говорил он, - но в этом есть приятность и
простодушие. - Ты считаешь, что это так ценно, когда речь идет об
историческом труде? - Нет, нет, но это очень отдохновительное чтение, не
говори. - Я спросил его, не ознакомил ли он мадам Сильвестр со своей
передвижной библиотекой, если, конечно, она знает по-английски. - Да, мы с
ней кое - так просматривали, - сказал он, - и она неплохо читает вслух. -
По-английски или по-американски? - По-английски, - сказал он. - Об Америке у
нее только географическое представление, она там никогда не бывала. - Ты в
этом уверен? - Она сама мне это сказала. Почему ты спрашиваешь? - Просто
так, пришлось к слову.
мадам Сильвестр. Потом, поздно вечером, когда я поднялся в свою комнату, мне
позвонили по телефону снизу и попросили спуститься. Я сошел с лестницы и
увидел Мервиля. У него был крайне расстроенный вид. - Что случилось? -
спросил я. - Мне нужно с тобой поговорить. - В чем дело? - Это трудно
сказать в двух словах.
столик. Мервиль заказал себе рюмку коньяку, которого он обыкновенно не пил,
а проглотил ее содержимое с гримасой отвращения.
мне надо провести дней пять. Маргарита категорически отказывается меня
сопровождать, она говорит, что не выносит полета. Она остается здесь одна. Я
буду тебе благодарен, если ты ею немного займешься. - Откровенно говоря, -
сказал я, - я думаю, что мое общество ей не доставляет удовольствия. - Она
знает, что ты мой друг, и было бы странно, если бы ты даже не
поинтересовался тем, что она делает. - Да, да, - сказал я, - но ты знаешь,
она меньше всего похожа на девочку, за которой надо смотреть. Она прекрасно
может обойтись без меня, тем более что никакой симпатии ко мне она явно не
питает. - Это все не так просто, - сказал Мервиль. - Я это вижу, но объясни
мне, в чем дело? - Что-то очень странное и тревожное, - сказал он. - Не
знаю, как это сказать. Происходит что-то, чего я не понимаю. Несколько
раз...
тебе не поможет, я думаю, - сказал я. - Ты сказал: несколько раз... -
Несколько раз я видел на ее глазах слезы. - Слезы? - спросил я с удивлением.
- Это на нее, мне кажется, мало похоже. - Тем более, - сказал он, - что для
этого нет решительно никаких оснований. И иногда, ты знаешь, она смотрит на
меня так, как будто мы с ней должны через несколько минут расстаться
навсегда, - по крайней мере у меня такое впечатление. На мои вопросы она
отвечает, что все хорошо, что я напрасно беспокоюсь... Но ты понимаешь? Я
чувствую, я знаю, что за всем этим есть что-то очень важное, о чем она не
говорит. Я не знаю, что это может быть. Но я думаю, что если бы я ее
потерял, это было бы непоправимой катастрофой. Теперь ты понимаешь, в чем
дело? - Не больше, чем ты, - сказал я. - В общем, ты боишься, что ты уедешь
и когда ты вернешься, то ее здесь не будет? - Что делать? - сказал он. - Я
могу отменить поездку в Нью-Йорк, черт с ней. И если бы я думал, что это
может чему-нибудь помочь, я бы это сделал. Но я в этом не уверен. И теперь я
все чаще думаю о том, что после нашей первой встречи в поезде она дала мне
фальшивый адрес - ты помнишь, в Ницце? И только счастливая
случайность-кабаре Эвелины - позволила мне ее найти. - Да, да, - сказал я, -
все было странно с самого начала.
принял важное решение и именно то, которое нужно принять. - Я могу
рассчитывать на тебя? - спросил он. - Может быть, будет лучше, если я буду
отсутствовать несколько дней. Ты удержишь ее, если она действительно захочет
опять так исчезнуть, как она исчезла в Ницце? - Ты понимаешь, что я не могу
тебе этого обещать, - сказал я, - силой ее удержать нельзя. Но я постараюсь
убедить ее в некоторых вещах, если она захочет меня слушать.
на аэродром, затем я вернусь на его машине вместе с мадам Сильвестр на виллу
и проведу там весь день, если она на это согласится, конечно, в чем Мервиль
не сомневался, но в чем сомневался я.
x x x
солнце, было прохладно. Когда аэроплан, на котором улетал Мервиль, поднялся
в воздух, мы вернулись к машине в молчании. Я довез мадам Сильвестр до виллы
- за всю дорогу она не произнесла ни слова. Потом она вышла из автомобиля и
невыразительным голосом сказала, что ждет меня к обеду. Было ясно, что она
это обещала Мервилю, так же как то, что она будет вести себя по отношению ко
мне иначе, чем до сих пор. Но это ей плохо удавалось.
нанимал для услуг по хозяйству каждый раз, когда приезжал на Ривьеру, подала
нам обед. Стол был накрыт на террасе, и пришлось есть на ветру, в чем не
было никакой необходимости и что было очень неприятно. Только тогда, когда
мы перешли в гостиную, куда был подан кофе, у меня стало понемногу проходить
раздражение - оттого, что все это мне казалось бесполезным, оттого, что
мадам Сильвестр все время молчала, оттого, что дул мистраль и на террасе
некуда было от него укрыться. Я не знал, с чего начать разговор, которого
требовало элементарное приличие, и молча пил кофе.
ощущение, которое здесь испытываем мы, то есть люди, живущие обычно в другом
климате. Я хочу сказать, что я, например, приезжая сюда, начинаю думать, что
именно здесь всегда нужно было бы жить, далеко от туманов, холода и дождей.
И у меня впечатление, что я возвращаюсь на родину,
меня, а в окно.
студенческих годах в Латинском квартале, о том, как мы проводили ночи в
кафе, рассуждая о философии и поэзии, о том, как Мервиль увлекался то
живописью, то литературой, то музыкой, о наших ночных прогулках. - Мы все с
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Акунин Борис
Куликов Роман