Чтение 17–й страницы книги ~Фарс, или долой одиночество!~

Меня как раз ожидала весточка от Элизы. В ней было всего пару слов:
"Счастливого нам дня рождения! Еду в Китай!"

Согласно почтовому штемпелю, это сообщение было двухнедельной давности.
С той же оказией прибыло и более свежее известие. "С глубоким прискорбием
доводим до вашего сведения, что ваша сестра погибла при обвале на Марсе".
И подпись: "Фу Манчу".

Трагическое сообщение я читал стоя. Стоял я на ветхих деревянных
ступеньках деревенской почты в тени, которую отбрасывала маленькая
церквушка, что возвышалась прямо за забором.

Непонятное чувство охватило меня. Вначале мне показалось, что это
чувство психологического порядка, нечто похожее на первый приступ горя.
Мои ноги одеревенели и приросли к ступенькам. Мне казалось, что лицо мое
поплыло вниз, как подтаявший гуталин.

В действительности же дико подскочила сила притяжения.

Огромная трещина перечеркнула строение церкви снизу доверху. Колокол
сорвался с насиженного места и рухнул с колокольни прямо вниз.

Я попытался войти в здание почты. Что-то тяжело придавило меня к земле.

В это же время по всей Земле лопались лифтовые тросы, разбивались
самолеты, тонули корабли, рвались автомобильные оси, рушились мосты и т.п.
и т.п.

Страшное дело.

32

Не дольше минуты длился первый страшный приступ сильного притяжения. Но
мир так и не смог полностью от него оправиться. Он уже никогда не будет
таким, как прежде.

Как сомнамбула выползал я из-под обломков почты, подбирая разлетевшуюся
корреспонденцию. Бадвайзер была мертва. Глупая, она надеялась перенести
удар стоя. Внутренности ее валялись на мостовой.

У меня, очевидно, было что-то вроде контузии. Я слышал, как где-то в
деревне зовут на помощь. Я был единственным на всю округу врачом. Но я
ушел прочь. Помню, я бродил среди фамильных яблонь. Остановился у ограды
кладбища и со скорбным видом вскрыл пакет, который прислала мне
фармакологическая компания Элли Вилли. В пакете я обнаружил дюжину
экспериментальных таблеток, размером и цветом очень похожих на чечевицу.

Я прочитал инструкцию к таблеткам с большим вниманием. В ней
сообщалось, что товарное название таблеток будет "три-бензо-манерамил".
Часть названия - "манерамил" - указывала на то, что лекарство имеет
какое-то отношение к хорошим манерам, к социально допустимому поведению.
Таблетки предназначались для больных; страдающих социально опасными
заболеваниями, которые в медицинском мире назывались болезнью Таретта.
Люди, подверженные этой болезни, постоянно говорили непристойности и
делали грубые жесты, невзирая на то, где они находились.

Я был в совершенно растрепанных чувствах. Поэтому я ухватился за
таблетки, как утопающий за соломинку. Я быстро заглотал две штуки.

Прошло две минуты. Все мое существо переполнилось чувством глубокого
удовлетворения и уверенности в себе. Я никогда не испытывал ничего
похожего.

Так было положено начало пагубной привычке, которой я не изменял на
протяжении тридцати лет.

Так-то вот.

По счастливой случайности в моем госпитале никто не умер. Потери были
незначительны: проломились несколько кроватей да пару инвалидных кресел, в
которых были пациенты потяжелей. Одна сестра ухнула сквозь потайную дверь,
что была когда-то прямо под Элизиной кроватью, и сломала обе ноги.

Мама, благодарение господу, мирно проспала весь этот кошмар.

Когда она открыла глаза, я стоял у ее ног. Она тут же сообщила мне, в
который раз, что терпеть не может всего ненатурального.

"Знаю, мама, - сказал я. - Трудно с тобой не согласиться. Нам надо
назад к Матушке Природе".

Сегодня я не отважусь утверждать, что знаю истину. Но в то время, когда
все это случилось, я был полностью уверен, что существует прямая связь
между ударом и тем, что Фу Манчу сфотографировал наше с Элизой эссе по
гравитации.

Да, вот и потом, изрядно нагрузившись три-бензо-манерамилом, я извлек
из мавзолея старые записи.

Выкладки по гравитации были для меня, что филькина грамота. Когда мы с
Элизой соприкасались головами, мы, очевидно, порождали разум в десять
тысяч раз более гениальный, чем ум каждого из нас по отдельности.

Однако должен сказать, что утопическая схема переустройства Америки
путем создания искусственных разветвленных семей показалась мне вполне
доходчивой и удобоваримой. Между прочим, Фу Манчу отмахнулся от нее, как
от нелепой и смешной.

Помню, он еще сказал: "Детская возня".

На мой взгляд, схема представляла определенный интерес. В ней
подчеркивалось, что сама по себе идея создания искусственных разветвленных
семей в Америке не нова. Испокон веков врачи считали себя тесно связанными
с врачами, адвокаты с адвокатами, писатели с писателями, атлеты с
атлетами, политики с политиками и т.д. и т.п.

Идем дальше. Мы с Элизой писали, что это был плохой тип разветвленных
семейств, так как из них полностью исключались дети, старики, домашние
хозяйки, а также все остальные неудачники.

Хуже того, интересы их были настолько узко специализированы, что все
это непосвященным казалось полной белибердой. "В идеале, в разветвленном
семействе, - пришли к выводу мы с Элизой много лет тому назад, - должны
быть представлены все слои населения Америки в прямо пропорциональной
зависимости к их численности".

Создание, допустим, десяти тысяч таких семейств, будет гарантировать
существование в Америке десяти тысяч пресловутых парламентов. И все эти
парламенты с полной искренностью и добросовестностью будут решать
наболевшие проблемы, когда сегодня их разрешением занимаются с ложным
рвением всего лишь пара дохлых лицемеров. И, наконец, будет решен главный
вопрос: вопрос о благополучии всего Человечества.

Мое чтение было прервано появлением медсестры. Она пришла сообщить, что
перепуганные маленькие пациенты, наконец, крепко, уснули.

Я вежливо поблагодарил сестру за приятное известие. И вдруг, как со
стороны, до меня донесся мой собственный голос. Он как бы между прочим
обращался к сестре: "Да, пожалуйста, сделайте милость, напишите в
Индианаполис в компанию Элли Вилли. Пусть оформит заказ еще на две тысячи
пакетов своего нового лекарства "три-бензо-манерамила".

Так-то вот.

33

Прошло еще две недели. Умерла мама. Следующие лет двадцать проблем с
притяжением не было.

А время шло. А время уходило сквозь пальцы. Оно растекалось липкой
бесформенной массой, очертания которой были смазаны всевозрастающими
дозами три-бензо-манерамила.

Не могу уже точно сказать, когда, но я закрыл свой госпиталь,
распрощался с медициной и был избран сенатором Соединенных Штатов от штата
Вермонт.

А время уплывало сквозь пальцы.

Пришел день, когда моя кандидатура была выдвинута на пост президента.
Слуга привинтил значок избирательной кампании к лацкану моего фрака. На
значке были написаны слова, которым суждено было принести мне победу на
выборах: "Долой одиночество!"

За всю предвыборную кампанию я появился в Нью-Йорке один единственный
раз. Я держал речь прямо на ступеньках Публичной библиотеки, что находится
на пересечении 42-й Улицы и 5-й Авеню. Остров напоминал сонный морской
курорт. Он так и не оправился после второго страшного удара притяжения,
который оборвал все лифты в зданиях, затопил туннели, изувечил мосты.
Выстоял один единственный Бруклинский мост.