Но в Индии, как известно, поход застопорился. Живая крепость наткнулась на живые танки – военные слоны имеются в виду. Фаланга-то могла выстоять, но конница против слонницы была бессильна. И хотя Александр рвался идти вперед, вперед и вперед, до края земель, но солдаты уперлись. Они устали, да и воевать стало труднее, им хотелось вернуться домой с награбленным добром. Можно только догадываться, что именно из-за этого добра они не стали возвращаться по пройденной надежной дороге, а вместо того поплыли на плотах по Инду, а потом пошли по незнакомой пустыне, там большинство и погибло в песках… как наполеоновские грабители в снегах.
Но эту часть пути Клеонту не довелось пройти. Он остался в Индии. Вырванный хоботом яростного слона из фаланги, брошенный в кусты, потерявший сознание, он был подобран и спасен, излечен, выхожен местным жителем – тем самым йогом – владельцем тайны столетнего сна.
Географическая проблема решена – герой доставлен в Индию. Теперь на очереди проблема сюжетная: почему его одарили чудесным снотворным?
5. СПОР
Почему одарили? Два у меня объяснения – на выбор читателя. Первое – романтичное, второе – философское.
Первое: Клеонт спас, или, вероятнее, пощадил дочь мудрого волшебника. Вероятнее – пощадил. Времена были простые, с убийствами не чинились. Юлий Цезарь, которого считали справедливым и доброжелательным, подавив восстание одного из галльских племен, повелел всем пленным отрубить руки. Можете представить себе эти тысячные толпы калек, умирающих от голода, кору грызущих в лесах. И сам Александр Македонский, дабы индийцы и не помышляли о сопротивлении, в нескольких городах перебил население поголовно – и стариков, и женщин с детьми, всех подряд. Очень боюсь, что и Клеонт, как дисциплинированный солдат, занимался подобным истреблением. Ну, может быть, и пожалел однажды красивую девушку, не пронзил мечом, столкнул в погреб, чтобы уцелела.
Возможно, и так. Но правдоподобнее мне кажется философский вариант. Кстати, у йогов вообще не могло быть дочерей и жен, им предписывалось половое воздержание. Но среди основных принципов их была «ахимса», непричинение вреда живому. Наткнувшись на живого еще Клеонта, хотя бы и врага-завоевателя, йог обязан был оказать ему помощь. А излечение затянулось на многие месяцы. И были беседы, и поучения, и споры – в том числе и о главной теме – изменяется ли мир вообще, может ли измениться к лучшему.
Надо полагать, что эллин, хотя бы и тяжко раненный, верил в изменение. Не мог не верить. Ведь он был свидетелем и даже участником исторического переворота. На его глазах гигантская многовековая персидская империя распалась, раскрошилась, как комочек сухой глины. За несколько лет мир, почти весь известный эллинам мир, оказался под властью Александра. Единство обещало совсем другую жизнь – мирную и культурную. Будучи эллином, Клеонт взирал на варваров свысока, презирал их варварские обычаи, кровожадные жертвы, унизительные обряды, странный стыд – боязнь обнаженного тела. Все это уйдет. Мир станет цивилизованным по греческому образцу.
Индиец же считал, что все эти смены владык и царств – внешний налет, краска на листе папируса. Суть же не меняется: что было, то и будет. К такому выводу приводил его тысячелетний опыт родной страны.
Не первым завоевателем был Александр. Очень давно, веков 12, а то и 15 тому назад, с северо-запада, по тем же перевалам, что и войска Александра, в Индию вторглись арии, скотоводы, воинственные всадники, вооруженные даже и колесницами. Степные кочевники эти легко покорили степной Пенджаб – Пятиречье, затем с гораздо большим трудом постепенно проникли и в бассейн Ганга, до которого Александр так и не добрался. О борьбе за Хастинапуру – нынешний Дели, ворота в долину Ганга – и сложен главный индийский эпос – «Махабхарата».
Индию арии покорили, господство свое навязали, навязали и язык, а вот религию свою древнюю не сохранили. У ариев – индоевропейцев – близкой родни иранцев, славян, греков и римлян – и религия была сходная – природу олицетворяющая. И боги были сходные, даже по именам, например, Бхага – бог даров, бог богатства (чувствуете этимологический корень?), или же Дьява – бог неба. От него, противоречивого, светлого, переходящего в мрак, произошел и «дьявол», он же Люцифер, светоносный ангел, сброшенный с неба в подземную тьму, а также французское слово «дьё» – бог, английское «дэй», русское «день». Арийские боги были просты, могучи и беспринципны как природа (и как вожди арийцев). Их можно было подкупить дарами или лестью, у бога огня выпросить огонь, у бога дождя – дождь, у бога ветра – попутный ветер, у бога богатства – богатство.
Но эта религия «равных возможностей» (выпроси и получишь, невзирая на происхождение и положение) не отвечала новому строю, который установили арии в покоренной стране. Строй был неподвижный, жесткий, кастовый, во главе его стояли жрецы, ниже воины, за ними торговцы и ремесленники, прочие еще ниже, вплоть до презренных неприкасаемых. Верховенство жрецов, само уже признак неподвижности, подразумевает стремление охранять устои, будто бы продиктованные богами. И появилось, утвердилось и закрепилось учение о «карме». Что такое карма? Жизненная судьба, пожалуй. Судьба эта представлялась как цепочка переселения душ – за праведную жизнь в тело хорошего человека, за грехи – в низшую касту, в нищего, в зверя, в мошку, в червяка. Счастьем же считалось избавление от этой утомительной кармы с бесконечными пересадками из тела в тело.
Счастье в избавлении от жизни! Сколько же веков угнетения и унижения, сколько неудачных восстаний и кровавых подавлений требовалось, чтобы внушить это безнадежное мировоззрение!
В романе надо будет рассказать еще и о том, что лет за двести до Александра Македонского появилась еще и ересь, демократическая по своему смыслу, ныне это мировая религия – буддизм. По Будде спасение от кармы уже не прерогатива жрецов: каждый сам себе может обеспечить конец превращений и счастливое слияние с божеством. Но все равно, идея о том, что жизнь – несчастье, остается и здесь.
И поэтому йог с легким сердцем передал эллину средство для продления жизни на века. Он уже продлевал раз или два, убедился, что ничто не меняется в мире (а и много ли тогда менялось в Индии за сто-двести лет) и больше не хочет. Пусть гость тянет и тянет свою карму, если ему так нравится.
Клеонт же, как и все эллины, жадно хотел жить. У эллинов даже и загробного рая не было в их религии. Только немногим героям боги даровали бессмертие и удостаивали почетного права пировать на Олимпе.
Прочие же души отправлялись в сырые и темные подземелья Аида, и там тени тосковали и стенали по ту сторону Леты – реки забвения. Нет, эллину умирать не имело никакого смысла.
Завязка завязана. Средство для пунктирной жизни в руках у Клеонта.
6. РАЗБЕГ
Средство есть, герой есть: можно направиться в будущее.
Нет, сначала надо еще вернуться в Италию, мы же Италию выбрали местом действия. К тому же и сам Клеонт, надо полагать, пожелает прежде всего вернуться домой. Едва ли ему захочется рассматривать будущее в чужой стране. Да кто ее знает, может быть, в этой дремотной Индии ничего не изменится за столетие. Эллада же на подъеме. Эллада в кипении.
Итак, Клеонта надо переместить назад в родные Сиракузы.
А перемещались в те времена люди пешком. Три тысячи километров, четыре миллиона шагов по завоеванной, но враждебной земле, из Индии через нынешний Афганистан, тогдашнюю Бактрию, Персию, Вавилонию, Сирию к берегам Средиземного моря, там наниматься на корабль гребцом. Добрых три года пути, три тома приключений: снежные горы, знойные пустыни, караваны и триеры, разбойники, морские и сухопутные, плен, рабство, бегство из рабства, полновесный приключенческий роман «Возвращение на родину».
Но я его писать не буду, ограничусь одной главой. Этак, уклоняясь в сторону, никогда не дойдешь до конца. Признаю, в молодости литературной грешил я ветвистостью. Пишешь, встречаешь что-то интересное, увлекся, глядь: ветка содержательнее и даже длиннее ствола. Естественно: на ветке плоды, на стволе только кора.
Однако с годами становишься целеустремленнее, просто времени нет уже, чтобы отвлекаться. Так что я не буду изобретать лихие приключения, а вот обеспечение обязан предусмотреть. Всякое путешествие начинается со снаряжения. А тут три года пути, в дальнейшем еще прыжки из века в век. Как будет кормиться Клеонт?
Опять-таки тут есть штамп, хочется избежать его. Штамп – это клад Монте-Кристо, вместительный сундук с драгоценностями. Так приятно было бы перечислять ценности, смакуя, какие громадные были в том сундуке изумруды, рубины, сапфиры, алмазы, топазы, какие великолепные ожерелья, кольца, запястья, серьги, диадемы, подвески, пояса, посуда, сбруя, оружие из золота, серебра, нефрита, яшмы, сердолика, слоновой кости. Но не будем потакать жадности, тем более что клад непрактичен. Как тащить все это на себе из Индии в Сицилию, как сохранить от грабителей, где прятать, как переправлять из века в век двадцать четыре раза, где хранить в вековом сне? А вдруг обнаружат, вдруг украдут? Нет, мудрый йог снабдит Клеонта более надежным даром: научит исцелять внушением – снимать боль, лечить нервные болезни, психические иногда, всегда дарить временное исцеление. Сундук с драгоценностями можно потерять, разбазарить, умение остается. И во все времена больные будут платить, кормить, на худой конец, целителя. К тому же внушение, гипноз не раз избавят Клеонта и от врагов.
Это хороший мотив, это я использую.
Человек, не знающий отказа. В караван-сараях его кормят, дают ночлег, в спутники берут охотно, разбойники его щадят, стража пропускает. Тем более – ветеран, соратники помогают по дружбе, а покоренные боятся завоевателя.
В пути, а может, и раньше, еще в фаланге, Клеонт услышит, что Александр давно уже не тот, что был в Македонии. Начал-то он поход как первый среди равных, предводитель свободолюбивых эллинов, людей отважных, стойких и гордых, себя уважающих. Но, разгромив восточных варваров, Александр прельстился их роскошью, завел себе пышные облачения, гарем побольше, чем у разбитого Дария Персидского, объявил себя потомком богов, заставил поклоняться как богу. Роскошь была приятна, поклонение льстило, и псевдо-бог оправдывал себя тем, что он – победитель – должен выглядеть внушительнее побежденного в глазах новых подданных, иначе его уважать не станут. Чванство это задело прежде всего ближайших сподвижников, не первых, но считавших себя равными. Были заговоры, в том числе так называемый «заговор пажей», молодых слуг из числа знатных македонцев. Но Клеонт и его соседи по фаланге этим «изменникам» не сочувствовали. Если кто и обижал солдат, то никак не император, угнетал их «капрал», его палки они боялись. Простые воины были за Александра, они, как и русские крестьяне, вплоть до конца XIX века, верили, что царь-батюшка радеет за них.
Любопытно, что и три века спустя Юлия Цезаря убили знатные, ущемленные сенаторы, считавшие себя равными полководцу. Это они произносили речи о свободе, но свободе для себя, для сенаторов. А воины-то были за Цезаря, и с их помощью в конце концов наследники Цезаря разгромили «свободолюбивых» сенаторов.
Нет ли закономерности?
Так или иначе, простой воин Клеонт верил, что император, несмотря на всю мишуру, полагающуюся ему по чину, наведет порядок и справедливость во всей своей обширной державе. Не будем упрекать в наивности древнего грека. Ведь и наш современник, английский историк Тойнби, считал, что вся мировая история сложилась бы совсем иначе, если бы Александр не умер на 33-м году жизни в 323 году до нашей эры
То ли умер от малярии, то ли был отравлен по наущению Кассандра, сына тогдашнего наместника Македонии. Фрукт был этот Кассандр, не хранить бы его имя в истории. В дальнейшем он убил вдову Александра и его сына-подростка – формально наследника империи, а заодно и мать Александра Олимпию. Впрочем, и та была не ангел. Ранее, когда ее муж – царь Филипп – вознамерился взять другую жену (пятую), она сама организовала его убийство, потому Александр и оказался на престоле таким молодым.
Такая была нравственность в ту эпоху, в счастливом детстве человечества.
О смерти императора Клеонт узнал в дороге. Позже услышал, что империю его начали делить «диадохи» – бывшие полководцы. Македония досталась Антипатру – отцу Кассандра, Египет – Птолемею, Неарху – флот, где он утопил его, неведомо. Никакого намека на мировой порядок. Десяток государств, воюющих, торгующихся, дробящихся, сливающихся. Вселенская свара. Пожалуй, и в самом деле надо переждать сотню лет, пока выделится среди воителей новый Александр и наведет порядок в новой громадной Элладе.
Да и Сиракузы не принесли радости вернувшемуся. Родители умерли, умер и наставник, друг Диона и Аристотеля. И девушка, которая страстно клялась в верности семь лет назад, не проявила терпения. Вышла замуж, родила троих. Клеонта встретила увядающая толстушка на сносях. Лично я к ней не могу предъявить претензий. В ту пору не было ни телеграфа, ни налаженной почты. Клеонт ушел на семь лет, отплыл, словно в воду канул. Многие ли вернулись? Боюсь, что и сам Клеонт не был анахоретом. Как известно по Гомеру, Одиссей не сохранил верность Пенелопе.
В общем, у Клеонта не было причин держаться за IV век до нашей эры. И он решил отправиться в будущее. Может быть, там через сто лет все наладится: жизнь станет лучше, люди лучше…
И заснул. Как условились: в 318 году 1 июля.
Чтобы проснуться в 220-м – 1 июля.
А что такое 220 год до нашей эры?
7. СОВСЕМ ИНОЕ И ТО ЖЕ САМОЕ
Просыпается и смотрит: что изменилось, что не менялось?
Изменения-то заметить несложно. Изменения сразу бросаются в глаза, ослепляют, оглушают, ошеломляют. Возьмем хотя бы последний прыжок – из 1880 года в 1980-й. Ведь города совершенно иначе выглядели сто лет назад: ни асфальта, ни автомашин, экипажи на улицах, лошади цокают копытами. Ни телевизоров, ни телефонов, даже и электрических лампочек не было в квартирах. Свалившись из девятнадцатого в наш грохочущий век, бедный Клеонт опоминаться будет целый месяц, если сразу с ума не сойдет.
Все-таки удивительно выносливые мы люди.
И даже в те давнишние времена, когда Клеонт совершит свой первый столетний бросок, перемены будут потрясающие. Одежда другая, язык не совсем такой же, политическая карта совершенно иная.
Конечно, прежде всего Клеонт заинтересуется: разобрались ли диадохи, кому командовать империей Александра. Нет, не разобрались. На ее обломках добрый десяток монархий выкроился из бывшей Персии: Египет, Селевкия, Понт, Вифиния, Пергам, Каппадокия, Пафлагония, о некоторых из них никто и не слыхал сто лет назад, и в каждой свой царек, старающийся превзойти всех прочих пышностью. Среди всех них Македония – рядовое государство, ничем не выделяющееся. И Греция перестала быть светочем культуры, Афины держатся только на былой славе, средоточие же мысли, пожалуй, в Александрии, Александром основанной новой столице нового Египта
Все иначе.
А Сиракузы? Сиракузы ведут борьбу за владычество в Западном Средиземноморье. Борьбу ведут с Карфагеном и этрусками. И ведут чужими руками, в английском духе (насчет Англии это я забежал вперед). Этрусков разгромили римляне, дикари в недавнем прошлом, но дикари, привлекательные своим мужеством, стойкостью, неприхотливостью и – главное – гражданственностью, – такая противоположность изнеженному, эгоистичному, равнодушному к судьбам империи персидскому Востоку, противоположность и безвольно покорному, подавленному и приниженному индийскому.
Так вот, за сто лет, пока Клеонт спал, «дикари» эти создали могучее государство. И всю Великую Грецию проглотили, и большую часть Сицилии, и уже победили один раз Карфаген, а сейчас вступили в решительную борьбу. Кто кого? Карфаген или Рим? Вышколенная армия или дружный народ? И Сиракузы мечутся в этой борьбе. Стоит вопрос: не чьими руками воевать, а на чью сторону встать?
Пожалуй, Клеонт сочувствовал римлянам. Дикари, но близкие по духу, учились у эллинов, в колониях, обсидевших берега Южной Италии, у тех же Сиракуз. А Карфаген – финикийский город, форпост восточной угрозы, против которой Клеонт столько лет сражался, крепко держась за пятиметровое копье. В 220 году еще нельзя было сказать, кто победит. Но из истории нам известно, а Клеонт узнал об этом при следующем пробуждении, что Сиракузы прогадали. Им показалось, что Карфаген возьмет верх, они выступили против Рима и горько поплатились за свою ошибку. Римляне взяли город, разрушили, вывезли все ценное… От того грабежа приобрели вкус к греческому искусству.
Впрочем, в дальнейшем все города они проглотили, враждебные и союзные, покорные и непокорные. И Карфаген целиком, и Грецию всю, и Македонию всю, и Эпир, и половину Малой Азии.
Но об этом Клеонт узнал уже в 120 году.
Все изменилось за сто лет!
Все? Все ли меняется?
8. ВЕЧНОЕ
В самом деле, все ли меняется? Даже у нас разве ничего не осталось от бестрамвайного, бестелеграфного, бессамолетного XIX века?
Что же осталось? Да так ли трудно найти? Вот беру я с полки книгу прошлого века. Что попалось? Классика, Тургенев, том шестой, «Повести и рассказы»… «Первая любовь».
Первая любовь юноши, вернее, подростка. На даче он жил, на Воробьевых горах, ныне Ленинские. Вчера я туда на метро доехал за десять минут. Прогулки описаны по окрестным полям, ныне это Черемушки; какие там поля? Кварталы и кварталы! Прогулки верхом? Где в Москве увидишь лошадь, на бегах разве? Но не в лошадях суть и не в маршрутах. Рассказана нам история первой чистой любви мальчика, еще не мужчины, и о соперничестве с мужчиной, о светлом порыве против опытности, о соревновании жаждующего и умеющего, обещающего и достигшего.
У Тургенева сын – соперник отца. Но сын-соперник – это крайность, редкий пример (не будем подтверждать Фрейда с его комплексом Эдипа!), но зато как часто младший соперничает со старшим, молодой с пожившим!
Волнует? Значит, осталось это в нашем веке, пришло из предыдущего, прошло сквозь века. Извечный треугольник: Она и два претендента – юный и зрелый, набирающий силы и набравший, сильный.
Извечный треугольник. Вершина его почти неизменна: Она – свежая, только что распустившаяся, готовая к любви, трепетно мечтающая о любви, ждущая любви, жаждущая отдаться, зачать, стать матерью, сделать наиважнейшее в мире дело: подарить человечеству человечка.
В основании треугольника два угла, условно назовем их «левым» и «правым». Левое в нашей стране считается прогрессивным, стало быть, в левый угол поместим влюбленного юношу. Пожалуй, не так уж он изменится от эпохи к эпохе: безумный от любви, пылкий, неопытный, не скажу «чистый», не очень уверен я в безгрешной чистоте чувств половозрелого парня. В правом же углу – сильный мужчина. Вот он, пожалуй, наиболее изменчивая фигура в вечном треугольнике. Ведь «сила» различна в разных веках: мускулы, оружие, власть, земля, деньги, заслуги, слава, положение, должность… Конечно, привлекательный юноша очень верит в себя, клянется любимой, что он добьется успеха, приобретет мускулы, оружие, власть, землю, деньги, заслуги и все прочее. Обещает, в сущности, переместиться в правый угол… где уже обитает достигший успеха.
Так есть ли смысл ждать? Бери готовое!
Кого предпочтет заневестившаяся?
Родители-то ее за правого. У правого достоинства налицо, синица в руках. Надежный муж, жену прокормит, детей обеспечит.
Рассудок за правого. Нередко и сердце за правого. Настоящий мужчина, опора, силу чувствуешь в нем.
Но мечтает Она с самого детства об идеале, сочетающем левый и правый угол: о юном и прекрасном принце в старых сказках, о юном и прекрасном миллионере в голливудских киноподелках.
Литература же всегда… почти всегда за левого – за юного и бедного. Всегда за юного! Написал и сам себе удивляюсь: вот я же давно не юноша, но никогда, ни в каком возрасте не посочувствовал бы я девушке, которая предпочла бы студенту сорокалетнего профессора с залысинами. Даже если это любовь, что-то расчетливое есть в такой любви.
Почему же обещающие нам приятнее исполнивших обещания?
Почему надежда заманчивее надежности?
Жажда перемен? Естественная тяга к лучшему от хорошего? Стремление к движению и обязательно вверх?
Так или иначе мы сопереживаем растущему. Сочувствуем солдату, который собрался стать генералом. И на стадионе болеем за слабых, одолевающих чемпиона.
Хотя, собственно говоря, что замечательного в таком успехе? Вместо одного генерала другой, вместо одного чемпиона другой. Человек перебрался из левого угла в правый по основанию треугольника, все на том же уровне. Личная судьба изменилась, а треугольник тот же. К тому же очень немногие уроженцы левого угла добираются до правого. Большинство застревает, пройдя полпути, четверть пути, один процент, долю процента. Зачем же мы все в литературе ориентируем девушек на напрасные надежды? Не потому ли, что в том левом углу прячутся еще и такие, которые не направо пойдут, а вверх, весь мир переиначивать будут. Не только личная надежда, надежда века в том левом углу.
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Акунин Борис