48
о пребывании Геттена на вилле Штройбледера еще с 23:30 вечера в четверг,
почти сорок восемь часов оставлял его безнадзорным и тем самым рисковал,
что тот снова сбежит, он засмеялся и сказал, что с полуночи четверга
Геттен не имел больше шанса бежать. Дом стоит в лесу, но совершенно
идеально окружен охотничьими вышками, "как сторожевыми башнями", министр
внутренних дел полностью в курсе и одобрил все меры; вертолетом, который
приземлился, разумеется, вне зоны слышимости, на охотничьи вышки сразу же
направили специальную группу, а на следующее утро местную полицейскую
службу секретнейшим порядком усилили двумя десятками сотрудников. Важно
было установить, с кем у Геттена будут контакты, и риск оправдал себя.
Отмечено пять контактов. И, прежде чем арестовать Геттена, надо было,
конечно, установить личности этих пятерых, задержать и обыскать квартиры.
За Геттена взялись лишь тогда, когда обезвредили тех, с кем у него были
контакты, а сам он, то ли по легкомыслию, то ли по наглости, повел себя
так беспечно, что за ним можно было наблюдать снаружи. Кстати, некоторыми
деталями мы обязаны репортерам ГАЗЕТЫ, принадлежащему ей издательству и
связанным с этим концерном органам, у которых в ходу довольно свободные и
не очень формальные методы добывания подробностей, остающихся скрытыми от
официальных следователей. Так, например, выяснилось, что госпожа
Вольтерсхайм столь же малобезупречна, как и госпожа Блорна. Вольтерсхайм -
внебрачное дитя одной работницы, родившееся в 1930 году в Куире. Мать еще
жива, но где она живет? В ГДР, причем отнюдь не вынужденно, а добровольно;
ей неоднократно - первый раз в 1945-м, вторично в 1952-м, потом еще раз, в
1961-м, незадолго до постройки стены, - предлагали вернуться на родину, в
Куир, где у нее есть домик и один морген земли. Но она отказалась,
отказалась трижды, и все три раза наотрез. Еще интереснее отец
Вольтерсхайм, некий Лумм, тоже рабочий, к тому же член тогдашней КПГ, в
1932 году он эмигрировал в Советский Союз и там якобы пропал без вести.
Он, Байцменне, полагает, что в списках вермахта подобного рода пропавшие
без вести не значатся.
49
указания на взаимосвязи поступков и действий не потеряются или не
истолкуются превратно, а то и воспримутся просто как намеки, да будет
позволено здесь обратить внимание еще на одно обстоятельство: ГАЗЕТА,
вызвавшая посредством своего репортера Тетгеса, безусловно,
преждевременную смерть матери Катарины, теперь в ВОСКРЕСНОЙ ГАЗЕТЕ
представила Катарину виновной в смерти собственной матери и, кроме того,
обвинила ее - более или менее открыто - в краже ключа от второй виллы
Штройбледера! Это следует еще раз подчеркнуть, поскольку тут нельзя быть
полностью уверенными. Как нельзя быть уверенными, что правильно будут
поняты все клеветнические, лживые, фальсифицированные утверждения ГАЗЕТЫ.
подействовать даже на сравнительно разумного человека. В аристократическом
предместье, где живут Блорны, ВОСКРЕСНАЯ ГАЗЕТА, разумеется, не продается.
Там бульварщину не читают. И случилось так, что Блорна, который решил, что
все уже прошло, и только с некоторой опаской ждал разговора Катарины с
Тетгесом, узнал о статье в ВОСКРЕСНОЙ ГАЗЕТЕ лишь позднее, когда позвонил
госпоже Вольтерсхайм. Вольтерсхайм же считала само собой разумеющимся, что
Блорна уже прочел ВОСКРЕСНУЮ ГАЗЕТУ. Блорна - как, надеемся, уже понял
читатель - был сердечным, искренне беспокоящимся о Катарине, но и трезвым
человеком. Когда госпожа Вольтерсхайм прочитала ему по телефону
соответствующие пассажи из ВОСКРЕСНОЙ ГАЗЕТЫ, он, как говорится, не
поверил своим ушам; он попросил зачитать это еще раз, вынужден был
поверить, и тут его - так это, кажется, называется - взорвало. Он кричал,
орал, бегал по кухне в поисках пустой бутылки, нашел, кинулся с нею в
гараж, где его, к счастью, перехватила жена и помешала ему изготовить
зажигательную смесь, которой он хотел сначала взорвать редакцию ГАЗЕТЫ, а
потом - "главную виллу" Штройбледера. Надо зримо представить себе: человек
с высшим образованием, сорока двух лет, в течение семи лет пользующийся
уважением Людинга, почитаемый Штройбледером за свое трезвое и четкое
ведение переговоров - в международном масштабе, будь то в Бразилии, в
Саудовской Аравии или в Северной Ирландии, - то есть речь идет отнюдь не о
провинциальном, а об истинно светском человеке, и вот _он-то_ хочет
изготовить зажигательную смесь!
анархизмом, стала подробно обсуждать ситуацию, как _обсуждают_ больную или
вызывающую боль часть тела, взялась сама за телефон, попросила госпожу
Вольтерсхайм прочитать ей соответствующие пассажи, и надо сказать, она
побледнела - даже она побледнела - и сделала нечто такое, что, возможно,
еще хуже, чем то, к чему могла бы привести зажигательная смесь: она
схватилась за телефон, позвонила Людингу (который в это время как раз
сидел за своей клубникой со взбитыми сливками и с ванильным мороженым) и
сказала ему: "Вы свинья, вы просто жалкая свинья". Она, правда, не
назвалась, но можно полагать, что все знакомые Блорны знали голос его
жены, не очень-то ими любимой за ее меткие и острые замечания. Это, по
мнению мужа, было уж слишком - он думал, что она звонила Штройбледеру. Ну,
тут было еще много скандалов, между самими Блорнами, между Блорнами и
другими, но, поскольку при сем никто не был убит, да будет позволено это
обойти. Эти несущественные, хотя и закономерные, последствия публикации
ВОСКРЕСНОЙ ГАЗЕТЫ лишь для того упоминаются, чтобы читатели знали, что
даже образованные и утвердившие себя в жизни люди были возмущены и
обдумывали насильственные меры самого ужасного свойства.
пробыв неузнанной полтора часа в журналистском погребке "Золотая утка",
чтобы, по-видимому, собрать там сведения о Тетгесе, отправилась к себе
домой ждать Тетгеса, явившегося туда через четверть часа. Об "интервью",
пожалуй, говорить не стоит. Известно, чем оно закончилось (см. с. 584).
50
участников этой истории - сообщения священника из Геммельсбройха, будто
отец Катарины был тайным коммунистом, Блорна поехал на один день в
деревню. Поначалу священник подтвердил свое высказывание, признал, что
ГАЗЕТА процитировала его дословно и точно, доказательств для своего
утверждения он представить не может, да и не хочет, сказал даже, они ему
_не нужны_, поскольку он может положиться на свое чутье, а он просто нюхом
чуял, что Блюм коммунист. Разъяснить, что это за чутье, он не захотел, в
ответ на просьбу Блорны, раз уж он не хочет разъяснить, что это за чутье,
все же сказать, _каков_ запах коммуниста, так сказать, _чем_ пахнет
коммунист, священник не изъявил готовности откликнуться и - приходится, к
сожалению, отметить - стал довольно невежлив, спросил у Блорны, католик ли
он, а получив подтверждение, напомнил ему о долге послушания, чего Блорна
не понял. С этого момента у него, конечно, возникли трудности в розысках
сведений о Блюмах, судя по всему не слишком здесь любимых; он услышал
немало дурного о матери Катарины, которая однажды действительно выпила в
ризнице в обществе уволенного потом служки _одну_ бутылку церковного вина,
слышал немало дурного о брате Катарины, который вообще-то был сущим
наказанием, но единственным обоснованием заявления о коммунизме отца
Катарины была брошенная им крестьянину Шоймелю в 1949 году в одном из семи
кабачков деревни фраза, якобы гласившая: "Социализм - это вовсе не самое
скверное". Больше раздобыть ничего не удалось. Единственный результат
злополучных розысков в деревне состоял в том, что к их концу Блорна сам
был не то чтобы прямо обруган, но, во всяком случае, назван коммунистом,
причем - что его особенно больно задело - это сделала дама, которая сперва
в известной мере ему помогала, почти даже симпатизировала, -
пенсионерка-учительница Эльма Цубрингер; прощаясь, она насмешливо
улыбнулась, даже подмигнула ему и сказала: "Почему вы не признаетесь, что
сами один из этих, а уж ваша жена тем более?"
51
период, когда Блорна готовился к процессу против Катарины. Самую большую
ошибку он совершил, когда согласился по просьбе Катарины взять на себя
защиту также и Геттена и все время пытался добиться для обоих разрешения
на свидание, настаивая на том, что они обручены. Будто бы обручение
состоялось в тот самый вечер двадцатого февраля и в последующую ночь. И
т.д. и т.д. Можно себе представить, чего только не написала ГАЗЕТА о нем,
о Геттене, о Катарине, о госпоже Блорна. Здесь незачем это упоминать или
цитировать. Определенные нарушения или смену уровня следует предпринимать
лишь в том случае, когда это необходимо, а в данном случае такой
необходимости нет, поскольку тем временем стало хорошо известно, что
представляет собой ГАЗЕТА. Был распущен слух, будто Блорна намерен
развестись с женой, слух, который ничего, ну совершенно ничего общего с
истиной не имел, но тем не менее он посеял между супругами известное
недоверие. Утверждалось, будто его финансовые дела неважны, что плохо, ибо
верно. Он и впрямь многовато взял на себя, поскольку, кроме всего прочего,
Шилова Юлия
Панов Вадим
Грабб Джеф
Конюшевский Владислав
Никитин Юрий
Никитин Юрий