По плану дойдет и до нас очередь через неделю, две. Но, представь, понимая
это, я продолжаю лечить больных и говорю: "Если будете систематически
промывать лекарством глаза, то через две-три недели выздоровеете". Я
наблюдаю старика, которому можно будет через полгода-год снять катаракту.
произношению.
стреляют из-за проволоки в детей, и все новые, новые люди подтверждают,
что наша судьба может решиться в любой день.
была свадьба. Слухи рождаются десятками. То, задыхаясь от радости, сосед
сообщает, что наши войска перешли в наступление и немцы бегут. То вдруг
рождается слух, что советское правительство и Черчилль предъявили немцам
ультиматум, и Гитлер приказал не убивать евреев. То сообщают, что евреев
будут обменивать на немецких военнопленных.
и все события, смысл их, причина, всегда одни - спасение евреев. Какое
богатство надежды!
сопротивляющийся страшной необходимости погибнуть нам всем без следа. И
вот смотрю и не верю: неужели все мы - приговоренные, ждущие казни?
Парикмахеры, сапожники, портные, врачи, печники - все работают. Открылся
даже маленький родильный дом, вернее, подобие такого дома. Сохнет белье,
идет стирка, готовится обед, дети ходят с 1 сентября в школу, и матери
расспрашивают учителей об отметках ребят.
занимается по утрам физкультурой, а перед сном наворачивает волосы на
папильотки, ссорится с отцом, требует себе какие-то два летних отреза.
готовлюсь к зиме, подшиваю вату под осеннее пальто. Я слушаю рассказы о
карах, обрушившихся на евреев, - знакомую, жену юрисконсульта, избили до
потери сознания за покупку утиного яйца для ребенка; мальчику, сыну
провизора Сироты, прострелили плечо, когда он пробовал пролезть под
проволокой и достать закатившийся мяч. А потом снова слухи, слухи, слухи.
работы, якобы копать картошку, и некоторые люди радовались - сумеют
принести немного картошки для родных. Но я поняла, о какой картошке идет
речь.
тебя говорить мне правду, сын должен всегда говорить матери правду. Но и
мать должна говорить сыну правду. Не думай, Витенька, что твоя мама
сильный человек. Я - слабая. Я боюсь боли и трушу, садясь в зубоврачебное
кресло. В детстве я боялась грома, боялась темноты. Старухой я боялась
болезней, одиночества, боялась, что, заболев, не смогу работать, сделаюсь
обузой для тебя и ты мне дашь это почувствовать. Я боялась войны. Теперь
по ночам, Витя, меня охватывает ужас, от которого леденеет сердце. Меня
ждет гибель. Мне хочется звать тебя на помощь.
слабости мне хочется спрятать свою голову на твоих коленях, чтобы ты,
умный, сильный, прикрыл ее, защитил. Я не только сильна духом, Витя, я и
слаба. Часто думаю о самоубийстве, но я не знаю, слабость, или сила, или
бессмысленная надежда удерживают меня.
с ней. Сегодня ночью видела во сне Сашеньку Шапошникову, когда вместе жили
в Париже. Но тебя ни разу не видела во сне, хотя всегда думаю о тебе, даже
в минуты ужасного волнения. Просыпаюсь, и вдруг этот потолок, и я
вспоминаю, что на нашей земле немцы, я прокаженная, и мне кажется, что я
не проснулась, а наоборот, заснула и вижу сон.
очередь отправиться к колодцу, слышу разговоры о том, что ночью на
соседней улице немцы проломили голову старику.
Оказалось, она скрывает лейтенанта, раненного в плечо, с обожженным
глазом. Милый, измученный юноша с волжской, окающей речью. Он ночью
пробрался за проволоку и нашел приют в гетто. Глаз у него оказался
поврежден несильно, я сумела приостановить нагноение. Он много рассказывал
о боях, о бегстве наших войск, навел на меня тоску. Хочет отдохнуть и
пойти через линию фронта. С ним пойдут несколько юношей, один из них был
моим учеником. Ох, Витенька, если б я могла пойти с ними! Я так
радовалась, оказывая помощь этому парню, мне казалось, вот и я участвую в
войне с фашизмом.
шерстяные носки.
знакомую достала паспорт умершей в больнице молодой русской девушки. Ночью
Аля уйдет. И сегодня мы узнали от знакомого крестьянина, проезжавшего мимо
ограды гетто, что евреи, посланные копать картошку, роют глубокие рвы в
четырех верстах от города, возле аэродрома, по дороге на Романовку.
Запомни, Витя, это название, там ты найдешь братскую могилу, где будет
лежать твоя мать.
спрашивает меня: "Есть ли надежда, что специалистов оставят в живых?"
Действительно, рассказывают, в некоторых местечках лучших портных,
сапожников и врачей не подвергли казни.
стене для муки и соли. И я вечером с Юрой читала "Lettres de mon moulin".
Помнишь, мы читали вслух мой любимый рассказ "Les vieux" и переглянулись с
тобой, рассмеялись, и у обоих слезы были на глазах. Потом я задала Юре
уроки на послезавтра. Так нужно. Но какое щемящее чувство у меня было,
когда я смотрела на печальное личико моего ученика, на его пальцы,
записывающие в тетрадку номера заданных ему параграфов грамматики.
есть, наверное, будущие ученые, физики, медицинские профессора, музыканты,
может быть, поэты.
расширенными трагическими глазами. А иногда они начинают возиться,
дерутся, хохочут, и от этого на душе не веселей, а ужас охватывает.
стать музыкантами, сапожниками, закройщиками. И я ясно сегодня ночью
представила себе, как весь этот шумный мир бородатых, озабоченных папаш,
ворчливых бабушек, создательниц медовых пряников, гусиных шеек, мир
свадебных обычаев, поговорок, субботних праздников уйдет навек в землю, и
после войны жизнь снова зашумит, а нас не будет, мы исчезнем, как исчезли
ацтеки.
его жена ночью плакала, причитала: "Они и шьют, и сапожники, и кожу
выделывают, и часы чинят, и лекарства в аптеке продают... Что ж это будет,
когда их всех поубивают?"
"Помнишь, тут жили когда-то евреи, печник Борух; в субботний вечер его
старуха сидела на скамейке, а возле нее играли дети". А второй собеседник
скажет: "А вон под той старой грушей-кислицей обычно сидела докторша,
забыл ее фамилию, я у нее когда-то лечил глаза, после работы она всегда
выносила плетеный стул и сидела с книжкой". Так оно будет, Витя.
приближается срок.
передам своему другу. Это письмо нелегко оборвать, оно - мой последний
разговор с тобой, и, переправив письмо, я окончательно ухожу от тебя, ты
уж никогда не узнаешь о последних моих часах. Это наше самое последнее
расставание. Что скажу я тебе, прощаясь, перед вечной разлукой? В эти дни,
как и всю жизнь, ты был моей радостью. По ночам я вспоминала тебя, твою
детскую одежду, твои первые книжки, вспоминала твое первое письмо, первый
школьный день, все, все вспоминала от первых дней твоей жизни до последней
весточки от тебя, телеграммы, полученной 30 июня. Я закрывала глаза, и мне
казалось - ты заслонил меня от надвигающегося ужаса, мой друг. А когда я
вспоминала, что происходит вокруг, я радовалась, что ты не возле меня -
пусть ужасная судьба минет тебя.
никто не знал этого. Моим утешением была мысль о том, что я расскажу тебе
о своей жизни. Расскажу, почему мы разошлись с твоим папой, почему такие
долгие годы я жила одна. И я часто думала, - как Витя удивится, узнав, что
мама его делала ошибки, безумствовала, ревновала, что ее ревновали, была
такой, как все молодые. Но моя судьба закончить жизнь одиноко, не
поделившись с тобой. Иногда мне казалось, что я не должна жить вдали от
тебя, слишком я тебя любила, думала, что любовь дает мне право быть с
тобой на старости. Иногда мне казалось, что я не должна жить вместе с
тобой, слишком я тебя любила.
тебя, кто стал для тебя ближе матери. Прости меня.
страницы, и мне кажется, что я защищена от страшного мира, полного
страдания.
слова, способные выразить мою любовь к тебе? Целую тебя, твои глаза, твой
лоб, волосы.
тобой, ее никто не в силах убить.
Зыков Виталий
Буркатовский Сергей
Маккарти Кормак
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий