перестреляют всех партизан, этого она вроде бы не допускала и в мыслях.
ставили двойку.
руки ему на плечи.
вздохом.
главный экзамен еще впереди.
Скиделя, а там что будет - одному богу известно.
имеет в виду свое. - Поэтому слушай. Давай, пока есть время, обмозгуем
все. Чтоб в дураках не остаться.
стоял, занятый своими мыслями, они кружились возле Зоськи, от
благоразумного поведения которой слишком многое зависело в его решении.
Конечно, он понимал, что прямолинейности партизанского мышления в ней
будет достаточно, видно, не так просто склонить ее к единственно
правильному выводу, придется, пожалуй, начать издалека и постепенно
подвести к неизбежному. Главное, чтобы она поняла всю безнадежность их
партизанских мытарств, несравнимость их скромных сил с силой фашистского
гиганта, с которым не может справиться вся Красная Армия. Зоська к тому же
не вправе забывать, что в Скиделе у нее мать, и должна понимать, какой
опасности подвергает ее как партизанка. Если до сих пор все в этом смысле
сходило благополучно, то это вовсе не значит, что немцам или полиции в
конце концов не станет известно, где находится доченька одной скидельской
мамы. Антон чувствовал, что в этом был его главный козырь и он выбросит
его под конец, если не подействуют все прочие козыри. Правда, в его
неплохо продуманном плане было одно уязвимое место: то, что касалось
Копыцкого. Как он отнесется к Голубину и его подруге, когда те явятся на
жительство в Скидель, все-таки оставалось неизвестным. И даже если сам он
отнесется к ним благосклонно, то как на это посмотрят его начальники,
немцы?
глаза ему попался растоптанный окурок на полу, нагнувшись, он подобрал его
и понюхал. Это был окурок немецкой сигареты - тонкий, из желтоватой
бумаги, хотя, конечно, курить тут мог кто угодно - от немцев до партизан,
наверное, народу тут перебывало немало. Беглым взглядом Антон окинул
выпиравшие из стены гранитные бока камней и под окошком в углу увидел
грязный обрывок бинта. Потянул за него - из-под соломы вытянулся целый
клубок замусоленных, ссохшихся от крови бинтов, которые он брезгливо
отбросил в сторону носком сапога и стал заталкивать поглубже в солому. В
это время в каморку вбежала Зоська с неестественно бледным лицом.
руку из кармана с наганом. Зоська выскочила из каморки, и он не спеша
пошел за ней через языки снежных суметов в дальний, с обрушенной крышей,
конец оборы.
боже! Да это же наш Суровец! - вся содрогаясь от волнения, говорила
Зоська.
грудой камней лежали убитые.
венгерскому песочного цвета кителю со множеством пуговиц на борту - такого
шикарного кителя не было ни у кого в отряде. Других признаков удалого
подрывника осталось немного, разве что его непокорная, всегда
распадавшаяся надвое шевелюра, которая теперь была примята и смерзлась от
залепившего ее снега. Суровец лежал на спине вдоль стены, раскинув босые,
в грязных потеках ноги, с правого бока чернела у него рваная дыра в
кителе. Видно, еще у живого из нее наплыло много крови, которая темной
лужей смерзлась на грязном, в навозе, земляном полу. Рядом, привалясь
правым плечом к стене, сидел, согнувшись и низко уронив голову, другой
партизан, в грязной голубой майке. Все верхнее с него было снято, и в
майке на спине чернели три кровяных дыры от нуль, вышедших где-то спереди,
- все там у него, на груди, животе и коленях было залито заскорузлой
спекшейся кровью. Этого второго Антон знал мало, даже не помнил его
фамилии, он появился в отряде недавно, говорили, какой-то комсомолец из
местных.
это же их убили?
за плечо. Труп, покачнувшись на коленях, мягко завалился на бок, не двинув
ни одной закостеневшей конечностью, - поджатые к животу руки и согнутые в
коленях ноги так и остались в прежнем, согнутом, положении.
- сказал Антон и посмотрел на Зоську, которая изменилась в лице; Антон
переживал тоже, но не очень сильно. Он уже разучился сильно переживать за
других, настало время позаботиться о себе. Чтобы не пришлось кому-либо
переживать за него самого.
здесь? И где остальные? Ведь никто же из шестерых не вернулся.
унималась с вопросами Зоська, кажется, готовая вот-вот заплакать. Обеими
руками она вцепилась в кожушок Антона.
нагрянут. Кто их, сволочей, знает.
конец оборы. Зоська все оглядывалась, остро переживая гибель знакомых
людей, у Антона же было такое чувство, словно он попал в западню и не
спешит из нее вырваться. Он уже знал по опыту, что промедление никогда не
сулит хорошего и запросто может погубить любого. (Не оно ли погубило в
этой оборе и Суровца?) Вполне возможно, что полицаи при случае или
регулярно наведываются в это одинокое в поле убежище и кое-кого застают
тут. Нет, надо скорее смываться отсюда, думал Антон. Но как смоешься,
когда в этом поле ты виден на пять километров и в любой момент тебя могут
настичь полицаи?
сорванных с петель ворот. - Только наблюдать надо. А то...
простор. Поле перед оборой лежало пустое, с едва заметным отсюда следом
саней на дороге; в ворота задувал промозглый, насыщенный влагой ветер;
рыхлый, нападавший за ночь снег всюду осел, будто подтаял; кустарник возле
оборы резко зачернелся на его белизне; с толстых сучьев мощного вяза то и
дело валились вниз мокрые комья снега. Там где-то, на невидимой из оборы
верхушке, возилась и громко кричала ворона.
ворона может их выдать. Подняв из-под стены обломок стропила, он ступил на
шаг из ворот и замахнулся. На вязе, оказывается, расположилась целая
воронья стая, Антон запустил палкой - вороны одна за другой нехотя снялись
и низко полетели куда-то за обору.
лицом внимательно посмотрела на него, и в этом ее взгляде была бездна
безысходной печали. - Зося! Ты понимаешь наше положение? - сказал он, тоже
заглядывая ей в глаза.
взят, то... войне конец. Или они замирятся, или... Ведь России ничего не
остается. Сибирь? Но что в той Сибири? Ведь они зашли вон куда, за Москву.
Ты понимаешь?
собаками перетравят. Если мы раньше с голоду не дойдем.
глядела из ворот в пасмурную даль поля, на котором поблизости решительно
ничего не было, лишь вдали по горизонту тянулась сизая полоса леса.
начальником полиции Копыцкий, мой землячок из Борисова. Он должен помочь.
Давай останемся у тебя. Будем жить, как люди, как муж и жена. Я же полюбил
тебя, Зоська.
не почувствовав, однако, ответного ее движения. Зоська ничем не выказала
ни радости, ни несогласия. Она будто одеревенела в его руках, и он тихо
воскликнул, вложив в свое восклицание всю ласку, на которую был способен:
- И отстранилась, деликатно, но настойчиво высвобождаясь из его рук.