Чтение 17–й страницы книги ~Пегий пес, бугущий краем моря~

кругом царил безысходный страх, холодящий душу.

Позднее, к вечеру, ему опять нестерпимо захотелось пить. И голова шла
кругом от голода и слабости. Ему не хотелось ни двигаться, ни глядеть по
сторонам. Да и некуда и не на что было смотреть. И даже трудно стало
добраться до бочонка. Он пополз на коленях и остановился от усталости.
Кириск понимал, что скоро не сможет и двигаться. Он поднес к лицу руку и
ужаснулся: рука его утончилась, уменьшилась, как ссохшаяся шкура бурундучка.

В этот раз он напился больше, чем следовало бы. Теперь воды осталось на
самом дне, еще на один раз, и на том питью наступал конец. Ни капли. Но ему
теперь все стало безразлично. Все равно хотелось пить, ненасытно хотелось
пить. Острота голода притупилась, и в желудке засела неутихающая, тяжкая,
ноющая боль.

Он несколько раз впадал в беспамятство, потом снова приходил в себя. А
лодка дрейфовала сама по себе, плыла в тумане, увлекаемая ожившими
течениями.

В какой-то момент он всерьез решил броситься в море. Но сил не хватило.
Поднявшись на колени, повис на краю борта. И так висел, выпростав руки за
борт, но не в силах выкинуть тело свое из лодки. Потом он обессилел
настолько, что даже' не пытался допить остаток воды в бочонке.

Он лежал на дне лодки и тихо плакал, призывая свою мышку-поилицу:

Синяя мышка, дай нам воды!

Но синяя мышка не появлялась, и только еще больше хотелось пить. И
опять припоминалось ему то лето, когда он голышом купался в ручье. Ведь было
ему тогда лет семь, не больше. Лето стояло в тот год жаркое. На опушке леса
здорово припекало. Там они собирали ягоду. А потом купались. Мать и сестра
ее тоже купались. Они не очень-то стыдились его. Разделись обе и, смугло
поблескивая бедрами, прижимая ладони к грудям, боязливо вошли в ручей. И
странно вскрикивали, визжали, плескаясь в воде. А когда он бегал вдоль ручья
и прыгал с бережка в воду, они потешались над ним до упаду, особенно мать.
"Посмотри, посмотри,- говорила она сестре,- как он похож на него, в точности
как сам!" И еще что-то они говорили, озорно перешептываясь и задорно
смеясь... А вода текла в ручье нескончаемым потоком, и ее можно было пить
досыта и купаться в ней сколько угодно...

Синяя мышка, дай нам воды!..

Чудилось ему, что снова он у того ручья. И вроде *бы снова жарким летом
купается в нем голышом. Вот он бежит берегом, прыгает в поток, но не ощущает
прохлады струи. То какая-то неуловимая, невещественная вода, то туман. Он
купается в тумане. Ему зябко в такой воде. А мать не смеется, а плачет.

"Посмотри, посмотри, как он похож на него!" - говорит она кому-то и
плачет, горько плачет... Слезы ее солоны, они стекают по лицу...

Ночью Кириск проснулся от качки и шума волн за бортом лодки. Мальчик
тихо вскрикнул - он увидел над собой звезды! Первый раз за все эти дни. Они
высоко блистали в темном небе, в разрывах туч, проносящихся над морем. И
даже луна несколько раз показывалась, быстро ныряя в облаках.

Мальчик был ошеломлен - звезды, луна, ветер, волны - жизнь, движение! И
хотя туман еще держался скоплениями и, когда лодка попадала в такие места,
все снова погружалось в мутную мглу, продолжалось это недолго. Тронулся
Великий туман, вышел из оцепенения, расползался по свету, гонимый ветром и
волнами.

Мальчик смотрел на звезды со слезами на глазах. У него не было сил
взяться за весла, он не знал, как находить дорогу по звездам, он не знал,
куда ему плыть, он не знал, где он и что ожидало его впереди, и все равно он
был рад, что слышит шум бегущих волн, что ветер ожил, что лодка плыла по
волнам.

Он плакал от радости и горя, оттого, что мир прояснился, оттого, что
море пришло в движение, и что, будь у него вода для питья и какая-то еда, он
бы еще мог любить эту жизнь. Но он понимал, что не удастся теперь подняться
с места, что дни его сочтены, что он умрет скоро от жажды...

А лодка плыла по волнам все резвей и резвей. Плыла по течению, без руля
и без весел. Уже смутно угадывался над морем горизонт, все ясней
раздвигалось ночное пространство, все реже встречались на пути скопления
тумана. И мгла, что встречалась, была уже не та, не такая глухая и
всеподавляющая. Теперь в тумане чудились бесшумно мчащиеся фантастические
существа. Они возникали и исчезали на ветру сами по себе, растворяя и
расталкивая туман по сторонам.

Как только появлялась луна из-за облаков, поверхность моря живо
рябилась, живо поблескивала, и снова угасала, и снова оживала. Мальчик
смотрел на молчаливо светящиеся звезды* и думал: "Которые из них
звезды-охранительницы? Которая звезда аткычха Органа, которая аки-Мылгуна, а
которая отца моего - Эмрайина? Вас не видно было все эти дни. И вы, звезды,
не могли нас видеть в тумане. А теперь я один, и я не знаю, куда я плыву. Но
мне теперь не страшно, потому что я вижу всех вас в небе. Только я не знаю,
которая звезда чья. Но вы не виноваты, что так случилось. Вы же не видели
нас в море. Великий туман скрывал нас. И теперь я один. А они уплыли, все
трое уплыли. Они очень любили вас, звезды. Они очень ждали, очень хотели
увидеть вас, чтобы найти дорогу к земле. Аткычх Орган говорил, что звезды
никогда не подведут. Он хотел научить меня... Но вы не виноваты, что так
случилось. Я тоже скоро умру. У меня нет воды, и я уже совсем без сил, и я
не знаю, куда я плыву... У меня осталось немного воды, совсем немного, я ее
выпью сейчас, больше не могу терпеть, мочи нет. Я сегодня сжевал кусок торбы
из-под юколы, она из нерпичьей шкуры. Но я больше не могу, меня тошнит,
выворачивает от этого... Я выпью сейчас последнюю воду. И если мы не
увидимся больше, я хочу сказать вам, звезды,- аткычх Орган, аки-Мылгун и
отец мой, Эмрайин, очень любил вас... Если я буду до утра, я потом
попрощаюсь..."

Вскоре лодка снова попала в обширную полосу тумана. И все скрылось,
снова исчезла видимость. Но лодка по-прежнему плыла, гонимая ветром и
волнами. Кириску теперь все было безразлично. Выпив остаток окончательно
прогнившей, затхлой воды, он остался лежать там, у пустого бочонка, на
корме, на том месте, где обычно сидел старик Орган. Он приготовился умирать,
и туман теперь ему был не страшен. Он лишь сожалел о том, что не видно стало
звезд и что, возможно, он не успеет с ними попрощаться... Ему становилось
все хуже и хуже...

Так он лежал в полубреду и полусне, и неизвестно, сколько прошло
времени. Быть может, было уже за полночь, а быть может, ночь приближалась к
концу. Трудно сказать. Легкая мгла стелилась над морем, как дым по ветру.

Есть судьба, и есть судьба. Мальчик мог услышать, а мог и не услышать.
Но он услышал. Он услышал, как над головой вдруг со свистом прошумели крылья
и что-то низко пролетело во мгле над лодкой. Он встрепенулся и в мгновение
ока успел увидеть, что то была птица, большая, сильная птица, широко машущая
крыльями.

- Агукук! - прокричал он.- Агукук! - И успел проследить направление
полета полярной совы, и успел запомнить ветер. Ветер был слева, слева в
затылок, чуть позади левого уха!

- Агукук! - прокричал он вслед птице и уже держал в руках органовский
руль, направляя лодку туда, куда улетала агукук.

Кириск весь напрягся, вцепившись в рулевое весло, он поднял в себе все
силы, которые еще сохранились в нем, и ни о чем другом не думал, он помнил
только ветер и только направление полета.

Неизвестно было, куда и откуда летела полярная сова. С острова на
материк или с материка на какой-нибудь остров. Но Кириск не забыл, как
рассказывал старик Орган,- эта птица летит над морем только по прямой. Это
самая сильная птица, летающая по ночам и в тумане. Теперь он следовал за
ней.

Лодка же плыла с волны на волну. Ветер был устойчивый. Мгла редела,
развеивалась, и уже слегка светлели края неба. Впереди же, прямо перед ним,
на плотном темно-синем небосклоне ярко высвечивалась одинокая лучистая
звезда. Кириск заметил, что звезда стоит как раз в той стороне, куда
направлял

он нос лодки. Он догадался, что должен держаться ее, должен следить за
ней и идти к ней, ибо туда, в ту сторону, пролетела агукук. Он не знал этой
звезды, но теперь он не спускал с нее глаз и затылком помнил ветер: его
направленность, его силу, его струю.

"Ты держись, ветер, не уходи. Я не знаю, как тебя звать, это мог бы
сказать мне откычх Орган. Но будь моим братом. Не уходи, не уклоняйся,
ветер, в другую сторону. Ведь ты можешь долго держаться так, как тебе нужно.
Помоги мне, ветер, не уходи. И я узнаю твое имя и буду звать тебя по имени.
А хочешь, я буду звать тебя ветер Орган? По имени моего аткычха Органа. И
буду всегда тебя так называть - ветер Орган. И ты будешь меня знать..."

Так заговаривал он попутный ему ветер, убеждал его держаться, вселяя в
него свою волю и душу. А глаза не спускал с путеводной звезды, по которой он
плыл. "Я люблю ...тебя, звезда моя, - гово ри л он звезде.

- Ты так высоко и далеко стоишь впереди. Ты самая большая и красивая. Я
прошу тебя, не уходи, стой на месте, не угасай. Я плыву к тебе. В твою
сторону пролетела агукук. Я не знаю, куда она полетела, - на остров или на
землю. Если даже на остров, пусть я умру на острове. Не уходи, не угасай,
звезда. Я не знаю, как тебя звать, ты не гневись на меня. Я не успел узнать
твоего имени. Твое имя мог бы сказать мне отец Эмрайин. Если хочешь, я буду
звать тебя по имени отца, я буду называть тебя звезда Эмрайина. И когда ты
будешь появляться на небе, я буду здороваться с тобой и шептать твое имя. А
ты помоги мне, звезда Эмрайина, не уходи прежде времени, не угасай, не
спрячься вдруг за тучей..."

Так заговаривал он свою путеводную звезду. И еще заговаривал он волны:
Волны, вы сейчас погоняете мой каяк, вы сейчас хороши. Я буду звать вас -
волны акимылгуны. Вы идете туда, куда полетела агукук. Ведь вы можете долго
катиться туда, куда вам нужно. Не уходите, волны акимылгуны, не сбивайтесь с