кажутся пробоинами на поверхности. На изгибе ее бедра серебрится
полумесяц, и кажется, будто самое ощущение ее тяжести источает какой-то
аромат.
прочь. Он любит разбрасывать одежду - разлетаясь во все стороны, вещи
подчеркивают нарастающую наготу. - Чулки?
из тонкой паутины эластика, шелка и хлопка. Сняв и аккуратно скатав чулки,
она засовывает их в щель между матрасом и спинкой кровати _и вдруг,
откинувшись назад и выгнув спину, стаскивает с себя пояс с резинками и
трусики. Так же внезапно и быстро он наклоняется вниз, утыкаясь лицом в
пушистую рощицу, в душистые пряные заросли, и ему_ кажется, что он парит в
темном, загадочном, лишенном всех измерений пространстве и где-то совсем
рядом, за углом, его ждет нежная, прекрасная женщина. Когда он
выпрямляется, стоя на коленях у кровати. Рут в его глазах приобретает
размеры какого-то необъятного континента; сбившаяся кверху комбинация
белеет, как снежная шапка на Северном полюсе.
стягивает через голову комбинацию. Она соскальзывает легко, словно
жидкость, - одежда сама собой спадает с женщины, которая хочет, чтобы ее
раздели. Прохладная впадина, которую он нащупывает у нее пониже пояса,
сливается в ее мыслях с прозрачной тенью, что осеняет кожу, струящуюся с
плеч. Кролик целует это место. Там, где кожа белее, она прохладнее.
_Твердый подбородок стукается о что-то твердое на бюстгальтере.
лезвия складного ножа, раздвинуты в сторону, спина идеально симметричная,
точно огромная ваза. Махонькие неудобные крючочки плохо слушаются; она
сводит лопатки. Наконец тугая лента с шумным хлопком расстегивается. Спина
вольготно распрямляется, становится совсем широкой, выпуклой - это она
стряхивает с плеч лямки. Одна рука зашвыривает бюстгальтер куда-то через
край кровати, другая, с его стороны, прижимается к груди, прикрывая ее от
него. Но он видел - быстрый промельк тяжелой белой плоти с темным
кончиком_. Он отодвигается, садится в уголке кровати и впитывает зрелище
этой чистой наготы. Когда она, не отнимая руки от груди, прикрылась еще и
второй рукой, на пальце блеснуло кольцо. Ее застенчивость ему льстит - это
признак чувства. Свет падает на нее справа; бесшумно повернувшись, она
всей своей тяжестью опирается на вытянутую руку и застывает в этой
стыдливой грациозной позе, одной лишь неподвижностью защищаясь от его
взгляда. Она не меняет позы, и белизна начинает резать ему глаза. Когда
наконец раздается ее голос, он даже вздрагивает.
стараясь сохранить складку. Рут забирается под одеяло. Стоя над ней в
одном белье, он спрашивает:
припухшего сустава толстое латунное кольцо. Он задумчиво смотрит на нее
сверху вниз. Она накрыта до самого подбородка, бледная рука на одеяле
свернулась, как змея.
под горячим краном, выжимает и гасит свет. Когда он возвращается в
комнату, Рут смеется.
маленькие дети носят эластичные трусики.
еще больше возбужденный. Звук его имени ощущается как физическое
прикосновение. Она поняла, что он не такой, как все. Когда он прикладывает
шероховатую ткань к ее лицу, она пытается вырваться, совсем как Нельсон,
однако он - умудренный опытом отец - продолжает свое привычное дело. Он
протирает ей лоб, щеки, засовывает кончик салфетки в ноздри и, не обращая
внимания на то, что она, пытаясь увернуться, извивается всем телом,
стирает ей с губ помаду, заглушая слова. Когда он наконец отпускает ее
руки и убирает салфетку, она мельком взглядывает на него и молча закрывает
глаза.
случайно прижался к краю матраса чувствительной обнаженной антенной своей
любви, и любовный сок непроизвольно стал сочиться понемногу - совсем как
медленно, но верно лезут через край сливки из горлышка бутылки с
замороженным молоком. Он отстраняется; стыдливо, украдкой производит серию
кое-каких манипуляции, наконец кое-как останавливает непрошеное
извержение_. Он стоит, прижимая салфетку к своему лицу, будто плачет.
Потом подходит к изножью кровати, швыряет салфетку в сторону ванной,
сбрасывает белье, ныряет в постель и скрывается в длинном темном
пространстве между простынями.
она утратила чуткую нервную реакцию, и теперь обращаться с ней нужно было
терпеливо, ласково; обычно для начала он массировал ей спину. Рут нехотя
подчиняется его команде лечь на живот. Чтобы можно было полностью
распрямить руки, он садится верхом на ее ягодицы и, помогая всем своим
весом, большими пальцами и ладонями честно обрабатывает широкие спинные
мышцы и упрямые позвонки. Она глубоко вздыхает и поудобнее устраивает
голову на подушке.
как связки тростника, колоннам кровеносных жил, и массирует ей плечи, едва
касаясь кончиками пальцев выпирающих холмов ее атласных грудей. Он снова
возвращается к спине и трудится, пока не начинает ломить запястья, и тогда
он, почти в изнеможении, сползает со спины своей русалки, словно в полусне
от каких-то подводных чар. Он натягивает одеяло, прикрывая себя и ее почти
до глаз.
отсутствие его взгляда. Закрытые веки только подрагивают, хотя она
призывно выгибается ему навстречу. Ее рука на ощупь тянется к нему и
деловито подвигает его, как ей нужно, и, наконец, это прикосновение его
крепко сомкнутые веки воспринимают в красном цвете. Синий он видит, когда
она другой рукой размыкает ему рот и толкает его голову к своей
обремененной увесистой плотью груди. Восхитительные упругие шары, не
воздушные, нет, тяжеленные, и запах духов в ложбинке посередине. Вкус ее,
кисло-соленый, размазывается кругами вместе с его слюной. Она
отодвигается, перекатывается на спину, прерывая окрашенное в красное
блаженство, и поворачивается по-новому, подставляя ему прохладную
нетронутую кожу. Не церемонясь сама с собой, она резко высвобождает
другую, сухую, грудь и сует ему в лицо. Он открывает глаза, ища ее
взглядом, и видит ее лицо - маска нежности, глядящая на него сверху вниз
спокойно, ласково, небезразлично - и он, закрыв глаза, снова припадает к
ее угощению; его рука, позабытая где-то на просторах ее тела,
вытягивается, ищет и находит лопнувший стручок, приоткрытую складку,
бесформенную, бесхитростную. Она перекатывается еще больше, на бок, уютно
устраивая свой зад в колыбели его живота и бедер. Они вступают в ленивое
пространство неги. Ему хочется, чтобы время тянулось долго, тянулось и
тянулось, истончаясь. Она легонько ласкает его кончиками пальцев.
Поднимает ступню, и он берет ее за пятку. Они все глубже вдавливаются друг
в друга, и он начинает ощущать нетерпение, оттого что, несмотря на все эти
совместные изгибы, плоть их разделена, не едина; но он боится настаивать,
боится оскорбить доверие товарища, с которым на пару пустился в этот
поиск; перед ними повсюду стена. Телу не хватает голоса, нет у него своей
собственной песни. Нетерпение сужается клином; оно плывет по его
кровотоку. Солоноватый запах, влажное сдавливание, явственное ощущение ее
миниатюрности, когда ее тело торопливо тычется тут и там в его руки, ее
дыхание, скрип пружин, нечаянные шлепки и боль у основания его пересохшего
языка - все это, каждое в отдельности, имеет свой особый цвет.
Хриплый клекот в ответ. Он, как в болезненном дурмане, встает на колени
между ее раздвинутых ног. Она приходит на помощь, и они наконец сливаются.
В этой окончательности есть что-то печальное. Он приподнимается над ней,
упираясь в кровать руками, заранее пугаясь - это тот самый момент, когда
он, случалось, обманывал ожидания Дженис, - как бы ему не выйти из игры
раньше времени. Но то ли алкоголь в организме повлиял, то ли маленький
казус вначале, с матрасом, но сегодня его любовь не спешит тотчас излиться
в ее щедрое теплое тело_. Уткнувшись лицом ей в шею, он впивает мятный
запах ее волос. _Тонкими руками она крепко обнимает его, тянет вниз и
потом сама над ним поднимается. От ее голых плеч в высоте до низу, до его