вкус нашел во мне верный приют и стал развиваться в направлении, которое ему
требовалось. Правда, к тому единственному поцелую я становился только
бережнее, но на воспоминание о нем неизменно клеилось скользкое, выливаясь в
чувство, что обещающие благодать дождевые облака будут проноситься над
житницей, никогда не беря ее в расчет.
19.
Образцово-Пролетарска. Я живу в Москве. Но сперва о моих близких и знакомых.
он и раньше, но тут вовсе отпустил вожжи. После работы шел к друзьям в
городе: терпеливую тоску тщился превозмочь коктейль из горечи и надежды под
названием "Как перевернуть гнусный вертеп". Затем надо было спешить к
последнему отъезжающему в поселок автобусу. В двенадцатом часу декабрьской
ночи, в переулке близ остановки, Валтасара пырнули стальным тонким остро
заточенным прутом под левую подмышку.
стояли на очереди, и Марфе с Родькой дали квартиру в городе.
деньги, на каникулы забирала к себе. Замуж она не вышла, но у нее есть друг.
в городской торговой сети.
теплоходах, совершающих рейсы Москва - Астрахань. Лежал в клинике Марфы с
поломанными ребрами, от него она узнала о других наших друзьях.
одряхлели. Павел Ефимович ходит с палочкой.
Бармаля, работает калькулятором в поселковой столовой.
воспитательница детского сада, у них две дочери.
приторговывает рыбой; он женился на девушке, которой от родителей достался
домик. Она - кладовщица овощной базы ("сидит на арбузах"), детей у них трое.
год или два назад с почетом проводили на пенсию директора. Марфа слыхала:
ныне обстановка там еще похлеще, чем была в мое детство.
Валтасара: после двух-трех фраз заливается слезами; он сильно сдал.
композитор. Мы не встречаемся.
только узкому кругу специалистов) имя в науке. Живу в Бауманском районе,
который не кажется мне ни грязным, ни тесным (притом что на тротуаре
ощущаешь себя, бр-р-р, зажатым, будто в очереди). Квартира у меня с комнатой
в четырнадцать квадратных метров, на первом этаже дома довоенной постройки.
на то, что при ходьбе припадаю на левую ногу, могу сойти за интересного
мужчину. Я пью, но так, чтобы это не вредило работе, и у меня есть страсть,
из-за которой пристально слежу за собой, ношу костюмы исключительно от
портного. Я обожаю девчонок!.. Предпочитаю далее на эту тему не
распространяться...
встречаю Евсея. Он вторично женат, и, кажется, семья его не тяготит. Со мной
он держится с дежурной любезностью.
рыбака" недалеко от моего дома, я увидел Евсея. Он был здорово выпивши, мы с
ним приняли еще - он потеплел, расслабился и стал звать меня на выходной в
Болшево: на дачу к знакомому кинорежиссеру. Тот хлебосольный хозяин и
позволяет гостям приводить с собой приятелей. Я подумал о вездесущности
случая: не приберегается ли для меня что-то, отмеченное пикантностью?
Всю дорогу говорили о работе, о женщинах (может быть, я чересчур
разболтался), о проведенных отпусках, о гастрономических вкусностях...
вечер. На даче я нашел, помимо мужчин, лишь трех немолодых, при мужьях,
особ, и мои ожидания заплакали, как оцарапанные нещадно тупым лезвием.
обнаружили себя и комары, создав веяние неотстранимо стихийного
измывательства.
приятностью возгласил:
руки от груди вперед и книзу поклонился Евсею, и тот, окрасив голос тембром
мрачноватой важности, произнес, словно объявление войны, что "водка
разгружает", она "лучше всего - от всего и против всего!"
акаций и развалились в шезлонгах. Он, разумеется, закурил - но не "Казбек",
как прежде, а сигарету с фильтром. Цвет лица, вопреки уважению к
разгружающей влаге, не стал у моего старшего друга подержанно-тощим, в
черной бородке замечалось лишь несколько седых волосков. Его талант
претворился в весомые результаты, что уже отрешились в свою особую, все
более забывающую о создателе жизнь, и он как будто удовлетворен лаврами
отменного специалиста. Отменного, но - не ведущего. Я буду ведущим.
рта дым с необыкновенной плавностью.
потрепывать по щеке... - он упер в меня взгляд, полный раздумья и
непередаваемо назойливой рассеянности. - Или я зубоскалю?
невольной внутренне-язвящей усмешкой я хотел и не хотел услышать то, о чем
он теперь начал.
проговорил он кротко, кротостью выражая давно назревшее, обдуманно-злое. -
Страдало ли мое отношение неопределенностью - отношение к тому истерическому
цирку? Ах, исключительное чувство! Дербент возвышенных очарований!.. Но
стоило гадкому утенку встать на крыло - цветочки, вы хороши во множестве!..
главное - румяная клубника.
пожелал имениннику: "Чтобы ты так жил!" И - сладилось. Живется недурственно.
Хотелось мне одну лишь только мелочь узнать: вот так живя, понимается хоть
как-то - что бабе жизнь переехал?
- будут или нет спазмы боли?.. Тогда, после моего фокуса с зажженным
бензином, поднялась кутерьма или, как с брезгливостью сказал Черный Павел, -
"буря в баке с дерьмом".
ревности... Значит - "что-то было..." Валтасар, Марфа с рвением опровергали
это, но Елену Густавовну выбросили с работы, против нее возбудили уголовное
дело. Впереди замаячил суд. Ей грозило, в лучшем случае: никогда больше не
работать по специальности... грязный след будет тянуться за нею всю жизнь.
заведующему облоно, и он устроил ее в школу в далеком селе. Там она поспешно
вышла замуж - за человека, что только-только вернулся из тюрьмы; охотовед,
он сидел за превышение мер самообороны - застрелил браконьера. Вскоре сел
опять - на этот раз за браконьерство. Она осталась с маленьким ребенком.
угодья стрелять дичь. Положил глаз на Елену - и она стала жить в городе.
учительница в престижной школе. Не спрашивает обо мне, не передает привет,
но внимательно слушает, что Марфа рассказывает о моих успехах...
прогнозы на мое дальнейшее - самые благоприятные. Спасибо доброму человеку
за его пожелание: причем за него - даже большее спасибо, чем за то, что оно
сбылось.
которые желали удаления от зла, воспринимаемого остальными как
удовлетворительная повседневность. Страдающие же от нее хотели прибежища -
неявного мирного противостояния некрасивому и нехорошему. И они сделали себя
царями, изваяв маленький пъедестал для умиляюще благодарного, прирученного
человечка и поставив его между собой и хищными буднями: поставив как
источник возвышающих мыслей и положительных эмоций.
поступок - вокруг куценького серенького вымпелка, выставленного ими над
омутом, ревниво прячущим в своей глуби и самую вкусную рыбу, и драгоценные
раковины, и благостное зло. Они были убеждены, что все приблизившееся к их
вымпелку окажется, безусловно, доступным их взгляду. Между тем смысл,
значение того, что они делали, понималось ими настолько же, насколько
скальпелем в руке экспериментатора понимается то, что с его помощью делают
над подопытным дельфином. Им встретилась жизнь, которой было определено
существовать наперекор их представлениям. Могли ли они уяснить, как
неизмеримо тяжелы их заботы - тяжелы тем, что заставляют смотреть на мир
глазами других?