подробностей того, что именно случилось в спальне Аглаи Степановны Ревкиной,
какие положения принимали герои, какие части организма между собой и каким
образом совмещали, какие слова при этом друг другу шептали и как именно
пришли к завершению. Но ничего этого автор рассказывать не будет. И не
столько по причине присущего ему целомудрия (это само собой), сколько
потому, что рассказывать особенно нечего. Герои наши были
рабоче-крестьянского происхождения и воспитания, сексуального обучения не
проходили, теперешних программ телевидения "про это" не видели, книг
индийских, китайских или иных об изысках эротики не читывали, читали в
основном газету "Правда", "Блокнот агитатора" и "Краткий курс истории
ВКП(б)". Слова "секс" Аглая не слышала вообще, а Шалейко слышал, но думал,
что это шесть по-немецки. Так что все обошлось без особых пикантностей, хотя
надо отметить, что пробудил-таки настырный Степан Харитонович в Аглае
какое-то чувство, потому что он, хоть и необразованный, но физически
крепкий, старался, сопел, грыз ее волосы и говорил ей: "Ты моя кыса".
жизни не доехала, и он был на том же пути, и оба готовы были обрушиться с
горы и погрузиться в нирвану, как где-то совсем близко (но не в них самих, а
вовне) заиграла музыка и грудной женский голос просто сказал:
корреспонденты передают из Москвы, что по циркулирующим здесь слухам
политика десталинизации встречает заметное сопротивление наиболее
ортодоксальных членов КПСС. В связи с этим в Президиуме ЦК КПСС
рассматривается вопрос о возможной чистке партийных рядов от тех, кто тайно
или явно противится новому генеральному курсу, разработанному на двадцатом
съезде... Как заявил один из партийных деятелей, партия будет выявлять и
наказывать не только тех, кто прямо выступает против нового, но и против
тех, кто не дает им должного отпора.
неприятное чувство.
трезвеет.
утратить возраставшего возбуждения. - Это новый сосед. Шубкин. Ты его
знаешь.
значит, и он...
сказала неправду, ее как раз очень взволновало, что Шубкин, может быть,
слышит, это даже, наоборот, возбудило ее еще больше, и если б у Шалейко
хватило ума или такта помолчать секунду-другую...
Шалейко. - Ты слыхала, говорят, будет чистка. Для тех, хто противится и не
дает отпора. А я не противлюсь и твою позицию, - он задвигался еще
интенсивнее, - целиком и полностью осуждаю.
не остыть и дойти до точки. Но у него в это время шел обратный процесс, и
хотя он из вежливости еще елозил по ней, дело шло на спад. Она, почувствовав
это, сама стала скисать, не выдержала и столкнула его с себя довольно грубо.
Бормоча невнятные извинения, он сполз на пол и стал одеваться.
халат с павлинами и ждала нетерпеливо, пока он застегнет все свои пуговицы.
Он уже надел шляпу и двинулся к дверям, когда она выхватила у него из рук
портфель и стала совать в него коньяк и лимоны.
портфель и сказала:
обидно, что его в детстве в самом деле звали Соплей. Тяжело вздыхая, вышел
он на лестничную площадку в надежде, что незаметно покинет дом, не привлекши
ничьего внимания. Правда, там, перед домом, - он вспомнил, - сидят какие-то
старухи. Они носы свои готовы во все совать, но по слепоте, глухоте и
глупости авось не поймут, кто он и откуда идет.
площадке, столкнулся с Шубкиным. Марк Семенович, прослушав очередную
передачу Би-би-си, решил вынести мусорное ведро и подумать по пути о текущих
событиях. У него по поводу возможной чистки в КПСС тоже возникли различные
идеи, и он сочинял уже на ходу очередное письмо Хрущеву с требованием не
ограничиваться изгнанием высокопоставленных фракционеров, но очистить партию
от наиболее оголтелых сталинистов, засевших в партийных организациях
областного и районного уровня.
Шалейко. Шалейко, увидев Шубкина, решил, что тот слышал скрип кровати и
слова "ты моя кыса" и захотел посмотреть, кто же их произносил. Не понимая
того, что творческий человек, каковым был, конечно, Марк Семенович Шубкин,
будучи погружен в свои мысли (а он в них был всегда погружен), настолько
отрешался от всего, вокруг происходящего, что никаких разговоров, никаких
посторонних звуков не слышал, а если и слышал отдельные охи, ахи и слова, то
лишь как невнятный шум, как отдаленный гул морского прибоя. Но Шалейко, не
понимая тонкостей душевного устройства творческого человека, был уверен, что
этот гад слушал и, может быть, даже подслушивал, и потому таиться перед ним
бессмысленно.
- Здорово!
уклончиво.
колхозника заночевал...
Шалейко показалось, что за словом "хорошо" содержится недоверие Шубкина к
услышанному.
- Ну, был выпимши. Признаю, со мной это бывает. И встретил. А я же живу, как
собака, все по командировкам. То на партконференцию, то на совещание
передовиков, то на сессию, то на выставку. Жинка у меня больная по женскому
делу. Она мне сама говорит: ты, Степа, можешь, чего хочешь, токо меня не
бросай. А я шо ж, человек слабый. На фронте в атаку без каски ходил, пули
меж виском и ухом свистели, а им не кланялся. Я же ж Шалейко! Я ж из
казаков. Но когда вижу симпатичную бабешку, тем более... да вот... - Он
вздохнул и опять приосанился. - Но зато в идеологическом плане не признаю
никаких компромиссов. Тут Шалейко твердый, как кремень. - И показал сжатый
кулак, изображая им, очевидно, крепость названного минерала. Но решил
попробовать и другой подход. - Слухай, а может, по коньячку? Смотри,
хороший, молдавский, четыре звездочки. Нет? Дело твое. А шо там по
бибисям-то об нас расказуют? Шо-то обратно клевещут, а?
что, мол, если ты про меня донесешь, то и нам есть кое-что куда надо
просигнализировать.
хотелось поскорее отделаться от Шалейко и побыть наедине со своими мыслями.
Поэтому он сделал вид, будто что-то забыл, и вернулся к себе в комнату,
оставив мусор невынесенным.
спускаться вниз.
Глава 25
народу. Дети играли в футбол, в прятки, в фантики и в ножички. Милиционер
Толя Сараев накачивал колесо мотоцикла "Ковровец". Шурочка-дурочка на
примусе варила кошкам какое-то варево. Старухи в полном составе сидели на
лавочке. Жора Жуков играл на аккордеоне танго "Утомленное солнце". Мать его
Валентина танцевала с Ренатом Тухватуллиным, а жена Тухватуллина Рая снимала
с веревки белье, ревниво поглядывая на танцующих.
собралась такая куча приметливого до чужой жизни народу, мимо которого и
муравей бы незамеченным не прополз. А Шалейко был вовсе не муравей, а
крупный и заметный со всех сторон мужчина. Да к тому же в соломенной шляпе.
И напрасно он надеялся, что люди во дворе, занятые сугубо своими делами, на
него не обратят внимания. Они, конечно, обратили. Еще когда входил,
обратили. А когда выходил, тем более. А когда он, стараясь не быть
опознанным, нагнул голову и надвинул шляпу на глаза, они обратили внимание и
на то, что нагнул голову, и на то, что надвинул на глаза шляпу. Шалейко
удалился в сторону улицы Розенблюма. Старухи посмотрели ему вслед, и Гречка
сказала в условно вопросительной интонации:
люди, встреченные им при выходе от Аглаи, выполняли чье-то задание, но по
житейскому опыту знал, что старухи, проводящие время на лавочках, ввиду
незагруженности ума чем-нибудь практически нужным, бывают приметливы и
памятливы, и если кто у них спросит, сидели ли они в такой-то вечер на
лавочке и не заметили ли проходившего мужчину определенной наружности в
соломенной шляпе, разумеется, скажут: как же, как же, конечно, заметили - и
тут же вспомнят подробно, в чем был одет, как выглядел, когда пришел и во
сколько времени вышел.