заспанная фигура швейцара, они молчали и смотрели друг на друга. Нина стояла
на ступеньке, кокетливо прижав к щеке муфту, а Вяхирев внизу, на тротуаре.
головой и скрылась в подъезде. А Вяхирев постоял, подумал и побрел по
пустынным улицам в знакомый, давно отошневший переулок, где во всех домах
были ярко освещены окна, за мерзлыми стеклами мелькали танцующие тени,
слышалась нестройная музыка и толпами, прямо по мостовой, ходили, пели и
орали пьяные студенты.
Вяхирев искал ее. Но при встречах студент грубовато смущался, а девушка
кокетливо смеялась, острила над ним и сама не знала, чего ей от него нужно.
XVIII
голубым небом, талыми снегами, звонкими ручьями и оглушительным грохотом
колес по оттаявшей мостовой.
беззвучной зимы. Днем все тело было полно силы и радости, по вечерам сладко
тосковала, чего-то ждала и требовала душа.
у нее была полна какими-то неожиданными веселыми мыслями. Она
дурачилась, кокетничала, целый день проводила на улице и по временам
казалась такой оживленной и яркой, точно пьянела от крепкого, радостного
воздуха весны.
в большой гостинице писатель Арсеньев. Курсистки говорили об этом с
неописуемым оживлением. Среди молодежи Арсеньев пользовался громадной
популярностью, и это было понятно: с широко открытыми глазами девушки
стояли на пороге жизни, в светлом ожидании счастья и ласки, а ни у кого из
современных писателей не было столько красивых, нежных и грустных слов о
любви. Тихая любовная музыка струилась со страниц его книг. Арсеньев любил
писать о том, как радостно и доверчиво входит в жизнь молодая женская душа и
как грубо, пошло и хищно встречает ее многоопытная мужская чувственность.
Было что-то невыразимо печальное в тех тоскующих нотках, какими он умел
заканчивать свои рассказы, и казалось, что у него самого должна быть
женственно-нежная, красивая, полная любви и ласки душа.
подумать, что он незримо следил за нею и что рассказ написан именно о ней. С
другими лицами, в другой обстановке на страницах этого рассказа жили
Луганович, и Высоцкий, и Нина, и было страшно и непонятно, как мог он знать
то, о чем сама Нина боялась сознаться себе. Все пережитое, все недоумения
девушки, впервые столкнувшейся с житейской грязью, униженной и оскорбленной,
всколыхнулись в ее душе, и Нине казалось, что если бы можно было поговорить
с этим человеком, рассказать ему все, то он ответил бы ей. Что ответил, Нина
не знала и сама, но душа ее бессознательно стремилась к этому неизвестному,
особенному, непонятному человеку.
нервном, напряженном волнении. А вечером ей пришла в голову неожиданная
мысль. Стыдясь своего искреннего наивного порыва, она
придала всему вид шалости и вместе с Катей Чумаковой,
дурнушкой-курсисткой, помешанной на любовных приключениях, написала письмо
Арсеньеву. А на другой день, вечером, обе они побежали в университетский
сад.
совсем голые деревья отчетливо рисовались на мягком синем небе, в котором
медленно и прозрачно зажигались весенние звезды. От земли шел волнующий, как
неосознанная радость, пьяный запах, и она была черна и упруга. В маленьких
лужицах похрустывал хрупкий весенний ледок. Было что-то радостное и пьянящее
в черноте земли, в блеске первых звезд вверху, в ясном блеске зари, в
румяных толпах, медленно движущихся по аллеям, в возникающем то тут, то там
беспричинном смехе, в том, что не видно было лиц и только по голосам можно
было узнавать знакомых.
ожиданием. В сущности говоря, они не верили, что Арсеньев придет, но
все-таки им было весело и немного страшно.
чувствовала прелесть и желанность своего молодого тела, милых глаз и нежной
молодости, она не считала таким невозможным, чтобы Арсеньев не отозвался на
ее письмо.
пальто и мягкой шляпе. Узнали по портрету, помещенному в местной газете по
случаю приезда знаменитого писателя.
господина, по бритому лицу и манерам - несомненного актера.
же повернули и пошли следом, как-то странно притихнув и не спуская глаз с
Арсеньева.
оглядывался на каждую проходящую женскую фигуру, было видно, что он пришел
именно по письму и ждет продолжения. Еще больше волновался актер. Очевидно,
он знал про письмо и в качестве телохранителя сопровождал знаменитость на
любовное приключение. Его присутствие неприятно удивило Нину, и она тогда же
смутно почувствовала, что шутка вовсе не так уж невинна, как казалось.
теперь, когда Арсеньев явился не один, она уже и окончательно растерялась, и
почувствовала, что не выйдет ничего. То, о чем она мечтала, читая рассказы
Арсеньева, сразу стало казаться ей детски наивным и невозможным. И когда
нетерпеливая Катя, вся дрожа от волнения, шептала ей: "Ну, что же ты?..
Ну!.." - Нина отталкивала подругу локтем и начинала сердиться.
чтобы Арсеньев мог заинтересоваться ею самой, но она была влюблена в Нину,
как только молоденькие некрасивые девушки могут влюбляться в хорошеньких
умных подруг, и потому ей до смерти хотелось, чтобы Нина познакомилась с
Арсеньевым. Нерешительность подруги еще больше возбуждала ее.
Арсеньевым, а актер первый обратил на них внимание. Он что-то сказал
Арсеньеву, но тот ответил нерешительным жестом.
решительно двинулись к выходу.
под собою.
сада, но в это время актер развязно приподнял шляпу и громко спросил:
остановились. Катя совсем обмерла от страха, у Нины мучительно забилось
сердце.
Чего вы так испугались?
каких-нибудь швеек, и она ответила холодно и сухо:
двух - главная, и прежде всего поклонился Нине.
обменивались рукопожатиями. Арсеньев молчал, не зная, что сказать. Актер
пришел всем на помощь.
так, что сам он пошел с Катей впереди, а Арсеньев и Нина молча последовали
за ними.
случилось что-то недостойное и пошлое. Арсеньев украдкой разглядывал ее, а
Нина чувствовала его взгляд и не знала, как держать себя. Было страшно, что
он заговорит, и она почти ненавидела Катю, в такую минуту покинувшую ее на
произвол судьбы.
приключениях и знающую, чего она хочет. Все представлялось ему донельзя
просто, но теперь инстинктом мужчины он почувствовал,
что это совсем не то, и смутился неожиданно для самого себя. Актер
снова пришел к нему на помощь.
поехать ли нам куда-нибудь?
кабинет...
актер сразу осекся.
и поболтаем... И этого нельзя?..
написали это глупое письмо, но ей все-таки пришлось сделать над собой
огромное усилие, чтобы кивнуть головой.