улицам. - Как жалила!
Алексеевичу Вяземскому. Был уже вечер; горели свечи. Орлов чувствовал
некоторую дрожь в теле и потирал руки.
имбирными бисквитами.
генерал-прокурор, оставляя бумаги, в которых рылся.
наливая рюмку густой душистой влаги и поднося ее к носу, потом к губам.
титулов и прав.
ее.
в новую рюмку ликера. - Жалеть таких!
взглянул на гостя.
он.
очень бы одобрил! - ответил Орлов, прохаживаясь и пожевывая сладкий,
таявший во рту бисквит.
обыкновенно насупленный верховный судья, с ужасом прислушиваясь к мягкому
шарканью Орлова по ковру. - C'est en lui comme une mauvaise habitude!" [Но
это же убийца в душе! У него это стало скверной привычкой! (фр.)]
рассматривал на стене изображение Психеи с Амуром.
Москву?
лгуньи.
роясь в бумагах.
верность и честь, ничто не пощажено... И что поразительно, князь...
втюрилась в меня бес-баба да, взведя такую небылицу, от меня же еще нынче,
проходимка, упорно требовала признания брака с ней.
ризами, извините... и для чего это напрасное кощунство? Ох, отдадите,
батюшка граф, ответ богу... мне бы весь век это снилось...
хмурого, медведеобразного генерал-прокурора ему показывало, что дворский
кредит был давно на исходе и что сам он, несмотря на прошлые услуги, как
уже никому не нужный, старый хлам, мог желать одного - оставления его на
полном покое.
подумал Орлов, оставляя Вяземского. - В люк куда-нибудь спустят, в Москву
или еще куда подалее. Состарились мы, вышли из моды; надо новым дать
путь".
отслужил молебен в церкви Всех-скорбящих-радости, а перед отъездом в
Москву даже гадал у какой-то армянки на Литейной.
24
Молдавии от турок брильянтовую шпагу. Орлов получил похвальную грамоту,
столовый богатый сервиз, императорскую дачу близ Петербурга и прозвание
Чесменского.
Григорьевич. В Петербург, вслед за двором, его уже, действительно, не
пустили. С тех пор ему было указано местожительство в Москве, в числе
других поселившихся там первых пособников императрицы.
на вольном московском покое. Домочадцы графа, между тем, подмечали, что
порой на него находили припадки нешуточной острой хандры, что он нередко
совершенно невзначай служил то панихиды, то молебны с акафистами, прибегал
к гадальщикам-цыганам и втихомолку брюзжал, как бы жалуясь на изменницу,
некогда так его баловавшую судьбу.
инеем шапки вглядываясь в прохожих и в мерный бег своего легконогого
рысака, его мысли уносились к иным теплым небесам, к голубым прибрежьям
Морей и Адриатики, к мраморным венецианским и римским дворцам.
граф, в окрестностях Отрады или Нескучного, подняв в березовом срубе
матерого беляка и спуская на него любимых борзых, бешено скакал за ним на
кабардинце, но мгновенно останавливался. Дождь продолжал шелестеть в
мокром березняке, конь шлепал по лужам и глине, а граф думал о другом, о
далекой той же Италии, о Риме, Ливорно и сманенной, погубленной им
Таракановой.
родов, там ли еще, или ее куда вновь упрятали?"
быстро отдалился от двора, что не только положительно не знал, но и не
смел допытываться о дальнейшей судьбе соблазненной им и похищенной
красавицы.
в Новоспасский женский монастырь привезли некую таинственную особу, что ее
здесь постригли и, дав ей имя Досифеи, поместили в особой, никому не
доступной келье. Москвичи тихомолком шушукались, что инокиня Досифея -
незаконная дочь покойной царицы Елисаветы и ее мужа в тайном браке,
Разумовского.
собственные помыслы. "Она, она! - говорил он себе, в волнении, не зная,
что жертва, княжна Тараканова, по-прежнему безнадежно томится в той же
крепости. - Некому быть, как не ей; отреклась от всего, покорилась,
приняла постриг..."
что он даже стал избегать езды по улице, где был Новоспасский монастырь, а
когда не мог его миновать и ехал возле, то отворачивался от его окон.
последней встрече с княжной в крепости. И он мучительно перебирал в уме
это свидание, когда она осыпала его проклятиями, топая на него, плюя ему в
лицо и бешено швыряя в него чем попало.
главнокомандующим, князем Волконским, заехавшим к нему запросто -
полюбоваться его конюшнями и лошадьми. Они возвратились с прогулки на
конский двор и сидели за вечерним чаем. Граф-хозяин начал издалека - о
заграничных и родных вестях и толках и, будто мимоходом, осведомился, что
за особа, которую, по слухам, привезли в Новоспасский монастырь.
Никитич.
окно, - вспомнилась, видите ли, одна прошлогодняя питерская оказия о
дворе...
произнес граф. - Ведь я недавний ваш гость и многого не знаю из новых,
столь любопытных и ныне нам не доступных, дворских палестин.
- дело, если хотите, не важное, и скорее забавное... Генерал-майоршу
Кожину знаете?.. Марья Дмитриевна... бойкая такая, красивая и говорунья?
Аболешевы там, или не помню кто, решили покровительствовать новому
счастливцу, Петру Мордвинову... тоже, верно, знаете?
немедленно был позван Степан Иванович Шешковский и ему сказано: "Езжай,
батюшка, сию минуту в маскарад и найди там генеральшу Кожину; а найдя,
возьми ее в тайную экспедицию, слегка там на память телесно отстегай и
потом, туда же, в маскарад, оную барыньку с благопристойностью и доставь
обратно".