(хотя сказал так горячо, что порядком меня напугал, - очень уж я боялась,
как бы мистер Джарндис сразу же не скрылся): "Вы очень добры, сэр. Мы вам
чрезвычайно обязаны!" - и, сняв шляпу и пальто, подошел к камину.
моя милая? - спросил мистер Джарндис Аду.
говорить, с каким интересом. Лицо его, красивое, живое, подвижное, часто
меняло выражение; волосы были слегка посеребрены сединой. Я решила, что ему
уже лет под шестьдесят, но держался он прямо и выглядел бодрым и крепким. Не
успел он заговорить с нами, как голос его вызвал в моей памяти что-то
пережитое в прошлом, только я не могла припомнить, что именно; и вот,
наконец, что-то в его порывистых манерах и ласковых глазах внезапно
напомнило мне джентльмена, сидевшего в почтовой карете шесть лет назад, в
памятный день моего отъезда в Рединг. И я поняла, что это был он. Но никогда
в жизни я так не пугалась, как в ту минуту, когда сделала это открытие, -
ведь он поймал мой взгляд и, словно прочитав мои мысли, так выразительно
взглянул на дверь, что я подумала: "Только мы его и видели!"
о миссис Джеллиби.
как Ада. - Я не слышала слов Ады. - Я вижу, вы все чего-то не договариваете.
которые взглядами умоляли меня ответить вместо них, - нам показалось, что
она, пожалуй, недостаточно заботится о своем доме.
дорогая моя. Быть может, я послал вас к ней не без умысла.
было бы начать со своих домашних обязанностей, сэр; ведь если их выполняешь
небрежно и нерадиво, то этого не искупят никакие другие заслуги.
они - простите за резкость, сэр, - прямо-таки черт знает в каком виде.
ветер-то восточный, оказывается.
дует или вот-вот подует с востока - могу поклясться. Когда ветер восточный,
мне время от времени становится как-то не по себе.
подозревал... что они в... о господи, ну, конечно, ветер восточный! -
повторил мистер Джарндис.
вперед по комнате, в одной руке держа кочергу, а другой ероша волосы с
добродушной досадой, такой чудаковатый и такой милый, что нет слов выразить,
как горячо мы им восхищались. Но вот он взял под руку меня и Аду и, попросив
Ричарда захватить свечу, пошел с нами к двери, как вдруг повернул назад.
не... ну, словом, неплохо было бы, если б, скажем, на них вдруг градом
посыпались с небес леденцы, или пирожки с малиновым вареньем, или вообще
что-нибудь в этом роде!
"кузеном". А "кузен Джон" - и того лучше, пожалуй.
- 3вучит необычайно естественно. Ну, и что же, дорогая моя?
руками его руку и отрицательно качая головой в ответ на мою просьбу
помолчать. - Эстер сразу подружилась с ними. Эстер нянчила их, укладывала
спать, умывала, одевала, рассказывала им сказки, успокаивала их, покупала им
подарки.
Пищиком, когда его разыскали, и подарила ему крошечную лошадку.
Джеллиби, и была так внимательна ко мне, так мила!.. Нет, нет, не спорь,
милая Эстер! Сама знаешь, отлично знаешь, что это правда!
потянулась ко мне и поцеловала меня, потом вдруг расхрабрилась и, глядя ему
прямо в глаза, сказала:
подругу, которую вы мне дали.
девочки, посмотрим ваш родной дом.
переходя из одной комнаты в другую, спускаешься или поднимаешься по
ступенькам, где находишь новые комнаты, после того как уже кажется, что ты
осмотрел их все, где, миновав множество закоулков и коридорчиков, неожиданно
попадаешь в еще более старинные, - как в деревенских коттеджах, - комнаты с
решетчатыми оконными переплетами, к которым прижимается зеленая листва. Моя
комната - первая, в которую мы вошли, была именно такая - с двухскатным
потолком, в котором было столько углов, что я никогда не могла их сосчитать,
и с камином (в нем пылали дрова), выложенным внутри белоснежным кафелем,
каждая плитка которого отражала в миниатюре ярко пылающий огонь. Из этой
комнаты, спустившись по двум ступенькам, можно было попасть в прелестную
маленькую гостиную, выходящую окнами на цветник и предназначенную Аде и мне.
А отсюда, поднявшись по трем ступенькам, - перейти в спальню Ады, где из
красивого широкого окна открывался чудесный вид (в тот вечер мы увидели
только обширное темное пространство, расстилавшееся под звездами), а под
окном было устроено сиденье в такой глубокой нише, что, стоило только
навесить на нее дверь с пружиной, и здесь сумели бы спрятаться три милых
Ады. Из ее спальни можно было пройти на маленькую галерею, к которой
примыкали две (только две) парадные комнаты, а из галереи, спустившись по
короткой лесенке с низкими ступеньками и, пожалуй, слишком частыми
поворотами, перейти в переднюю. Но если бы вы направились в другую сторону,
то есть вернулись бы из спальни Ады в мою, вышли бы из нее через ту самую
дверь, в которую вошли, и поднялись по нескольким винтовым ступеням,
ответвлявшимся от лестницы, вы, наверное, заблудились бы в коридорах, где
увидели бы катки для белья, трехугольные столики и индийское кресло, которое
могло превратиться в диван, сундук или кровать, - хотя на вид казалось не то
остовом бамбуковой хижины, не то огромной птичьей клеткой, - а вывезено было
из Индии неизвестно кем и когда. Отсюда можно было пройти в комнату Ричарда,
которая служила библиотекой, гостиной и спальней одновременно, заменяя целую
удобную квартирку. Небольшой коридор соединял ее с очень просто обставленной
спальней, где мистер Джарндис круглый год спал при открытом окне на кровати
без полога, стоявшей посредине комнаты, чтобы со всех сторон обдувал воздух;
открытая дверь вела из спальни в смежную комнатку, где он принимал холодные
ванны. Другой коридор вел из спальни к черному ходу, и когда у конюшни
чистили лошадей, отсюда было слышно, как им кричали: "Стой!" и "Пошел!" -
если им случалось поскользнуться на неровных булыжниках. Но, если угодно, вы
могли бы из спальни хозяина перейти прямо в переднюю - стоило только выйти в
другую дверь (в каждой комнате здесь было не меньше двух дверей), спуститься
по нескольким ступенькам и пройти по низкому сводчатому коридору, - а
очутившись в передней, вы просто не поняли бы, каким образом вы отсюда вышли
и как вам удалось сюда вернуться.
старой, и так же пленяла своим приятным разнообразием. Спальня Ады была,
если можно так выразиться, "вся в цветах" - цветочным узором были украшены и
ситцевые чехлы, и обои, и бархатные портьеры, и вышивки, и парчовая обивка
стоявших по обе стороны камина двух роскошных, как во дворце, прямых кресел,
к которым для большей пышности было приставлено, в качестве пажей, по
скамеечке. Гостиная у нас была зеленая, увешанная картинками, на которых
было изображено множество удивительных птиц, пристально и удивленно
смотревших с полотен в застекленных рамах на аквариум с живой форелью, -
такой коричневой и блестящей, словно ее подали под соусом, - и на другие
картинки, например "Смерть капитана Кука" * и весь процесс заготовки чая в
Китае, нарисованный китайскими художниками. В моей комнате висели овальные
гравюры с аллегорическими изображениями двенадцати месяцев, причем июнь
олицетворяли дамы, работавшие на сенокосе в платьях с короткими талиями и
широких шляпах, завязанных лентами, а октябрь - джентльмены в узких
рейтузах, которые указывали треуголками на деревенские колокольни. Поясные
портреты пастелью во множестве встречались по всему дому, но развешаны они
были в полном беспорядке: так, например, брат молодого офицера, портрет
которого висел в моей комнате, попал в посудную кладовую, а седую старуху, в
которую превратилась моя хорошенькая юная новобрачная с цветком на корсаже,
я увидела в той столовой, где завтракали. Зато вместо них у меня висели
написанные во времена королевы Анны * четыре ангела, которые не без труда
поднимали на небо опутанного гирляндами самодовольного джентльмена, а другую
стену украшал вышитый натюрморт - фрукты, чайник и букварь. Вся обстановка в
этом доме, начиная с гардеробов и кончая креслами, столами, драпировками,
зеркалами, вплоть до булавочных подушечек и флаконов с духами на туалетных
столиках, отличалась столь же причудливым разнообразием. Ни одной общей
черты не было у этих вещей - разве только безукоризненная опрятность,