первого разряда. Однако если бы это было самой большой глупостью в нашей
Отчизне, то мы все были бы просто счастливы.
вами поехали в детство, я некоторое время буду называть его так, как
тогда.) Мне тринадцать, ему двенадцать лет. Знакомство произошло во время
легкомысленной игры в настольный теннис. Он всякий раз рассказывает, что,
мол, играли мы в настольный теннис, и я, проиграв, решил взять реванш тем,
что спросил:
что я с нахальством опереточного любовника якобы небрежно ответил, что у
меня, мол, за плечами уже семьдесят пять оцелованных девочек. В каждом
новом изложении количество девочек растет, и на моем бенефисе в театре (а
бенефис потом плавно перешел в выступления друзей) Мишка назвал цифру
восемьдесят шесть. Но, согласитесь, сатирик без гиперболы - это хуже, чем
песня без баяна, чем ежик без иголок, чем токарь (даже страшно подумать!)
без кулачкового патрона.
улиц Кирова, Свердлова и Стрелковой. Налево - Стрелковый же парк. Тут
многие места назывались " стрелковыми ", очевидно, в честь легендарных
латышских стрелков, которые помогли Ленину закрепить успех Октябрьской
революции. Бывшую улицу Ленина, центральную, разумеется, магистраль
города, мы уже проезжали. Через несколько десятков лет потомки латышских
стрелков возненавидят тот режим, который их же деды помогали
устанавливать, и станут мстить кому ни попадя за свое попранное этим
режимом детство. Больше всех достанется русскому языку, но пройдет еще
несколько десятков лет, и (где-нибудь в 2030 году) выяснится, что русский
язык - как раз то, что следовало сохранить, если ты хочешь остаться в поле
мировой культуры. Но это сейчас не важно, и к теме нашей сегодняшней
экскурсии отношения не имеет. А тема - "Юность Задорнова и его друзей ".
Кирова, метрах в ста пятидесяти от моего дома - Миша.
не просто красивый, он, я бы сказал, элитарный дом. В нем проживал классик
советско-латышской литературы Вилис Лацис. Помните роман "Сын рыбака "? Не
помните?.. Ну ничего страшного, просто вам придется поверить мне на слово,
что Янис Райнис и Вилис Лацис являлись национальной гордостью Латвии. И
только потому, что Мишин папа тоже был классиком (только русско-советской
литературы), он и его семья имели право жить в этом, почти мемориальном,
доме, в квартире ј1, всегда поражавшей меня своими размерами и
солидностью. Потом, когда в России и Латвии победила демократия и обе
страны стали свободными, семью Задорновых из этого дома " попросили ".
неприятным. Согласно реституции, некоторые дома возвращались прежним
владельцам. Объявился владелец и этого дома. Но, слава Богу, к тому
времени у Миши была уже возможность переселить семью на новое место. И,
слава Богу, что его отец этого уже не увидел.
Он был лауреатом нескольких Государственных премий и писал хорошо и
основательно.
любил истерическую сутолоку больших городов, а любил покой и простор. Все
это было в Риге, поэтому Мише повезло вырасти там, где много воды, зелени
и неба, как, впрочем, и вашему экскурсоводу, выросшему там же, но в семье
простого русского офицера или, как сегодня тут принято говорить, -
оккупанта.
не дожить до того состояния демократии, которое приличные люди называют
обыкновенным хамством, а не очень приличные - свободой. Кстати, крылатая
фраза Задорнова о " стране с непредсказуемым прошлым " родилась отсюда, из
этого детства, из жизни его отца, который ну ничем не провинился перед
Латвией, однако был посмертно наказан выселением. Да и мой отец именовался
тут сначала " воином-освободителем " от фашизма, зато теперь он " оккупант
", а фашисты, наоборот, - хорошие!
Николая Павловича. Николай Павлович словно олицетворял собой образ
русского прозаика, неспешно и серьезно размышляющего о жизни и своем месте
в ней. Эта стать, эти летящие назад седые волосы, эти очки в тонкой оправе
на породистом лице, да еще - трость, на которой покоится рука, временно
отложившая перо, да еще - честность и высокая нравственность во взоре
(именно взор, заметьте, а не какой-нибудь простой взгляд), и в нем к тому
же - груз ответственности за судьбу русской литературы на латышской земле
- ну все буквально выдает в нем маститого писателя!
назидательностью.
Они так и лучатся миссионерским светом.
даже озорство, поблескивающее из-под его очков. Они намекали, что все тут
не так одномерно и просто, что он знает гораздо больше, чем показывает, и
что этот маститый, казалось бы, реликт все время слегка потешается над
вами и над вашим петушиным максимализмом. Эта догадка обескураживала
поначалу, при первом знакомстве, но он все равно заставлял вас
раскрываться дальше, потому что проявлял к вам настоящий интерес, и это
вам льстило. Мишин папа проявлял всегда живое, веселое любопытство к
собеседнику и ко всему вокруг, хотя теперь я понимаю, что это не только
черта характера, это было важнейшей составляющей его писательской
профессии: писатель, наверное, просто обязан быть любопытным и
наблюдательным. И точность его, Николая Павловича, наблюдений временами
смущала нашу юношескую самоуверенность и наглость. Он специализировался,
так сказать, на Дальнем Востоке, именно эта часть страны была местом
действия большинства его романов. У всякого маститого писателя имелся
тогда свой застолбленный участок, свой писательский ареал.
для него - совсем дальний, он потом только узнает, что его близкий друг
Вова родился там же, в городе Уссурийске. И спустя полжизни Миша будет
ставить памятник отцу на Дальнем Востоке, на берегу реки Амур, и Дальний
Восток, таким образом, объединит нас всех снова. Я уже говорил, что в
судьбе ничего не бывает случайным, надо только уметь это замечать.
свободными, мы встречались вот на этом углу Свердлова и Кирова и шли в
Стрелковый парк гулять. Угол Свердлова и Кирова у всех мальчишек нашего
района назывался "
вспыхивали драки, но, замечу, никогда не было драк русских с латышами, да
и латышский язык мы учили вполне добровольно с четвертого класса,
справедливо полагая, что надо знать язык и культуру того места, где
живешь. Я даже теперь могу кое-как объясниться на латышском языке, а тогда
даже разговаривал.
нас с Михаилом - все, быть может, даже лучшая часть жизни; и минимум
остальных слов, которые тоже могут вдруг понадобиться...
на нем, кем-то построенный домик для лебедей, в котором ни один уважающий
себя лебедь жить не станет (Задорнов потом расскажет об этом домике на
концерте, добавив, что на нем висела табличка: " Посторонним вход
воспрещен ". И с соответствующими комментариями типа "Посторонним
лебедям?.. " или "Кому придет в голову ползти в этот домик? " Я, честно
говоря, этой таблички не помню, но органичный симбиоз увиденного, а затем
доведенного до маразма - всегда был одним из его основных приемов). Ну,
дальше... Беседка у канала, каменные ступени, слегка тронутые мхом, - вниз
к воде; фонтан в глубине парка, никогда не работавший, в виде какого-то
каменного идола (у него изо рта должна была бить струя, но я это видел
только один раз в жизни); скамейки, на которых тогда еще ни один балбес не
увековечил свое имя; первые поцелуи на этих скамейках со школьными же
девчонками - скромный и целомудренный, я бы сказал, сексуальный опыт.
Нежность, романтизм, сентиментальность, которые было стыдно выразить.
Тени, фонари, запах сирени, стихи, готовность ј 1 к любви, которой пока
все не было; мучительный и ложный стыд от того, что выгляжу не так, говорю
не так, беру за руку не так, может быть, не нравлюсь, а навязываюсь...
я не умею обнять ". Только в его песне как-то не сквозит желание научиться
обнять, а вот у нас сквозило, да еще как! Кстати, наверное, пытаясь изо
всех сил освободиться от пут этой застенчивости, мы иногда пускались в
совершенно наглые авантюры, которые можно было бы квалифицировать только
статьей "
макияж (сестра Мила помогала), были надеты черные чулочки (не колготки,
замечу, так как это потом сыграло свою роль), подобраны туфли на высоком
каблуке (он в них едва втиснулся) и даже какая-то ретро-шляпка с вуалеткой.
улице во всех городах страны в то время.
ссорящуюся пару, а дальше - как пойдет. Моя роль была попроще, я все-таки
изображал юношу, а значит, в некотором смысле был ближе к себе; Мишке же
было сложнее:
перед ним стояла нелегкая задача свой ломкий юношеский баритон каким-то
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Браун Дэн