Чтение 17–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

черный от копоти. В нем варилась уха из окуня.

Наступила ночь. Поднялся туман и скрыл островок и корпуса шхун и ботов.
Хотя мы не верили в чертовщину - в русалок и водяных - и спать нам еще не
хотелось, все же обследование кладбища было отложено до утра.

Сказать по правде, вечер нагнал какую-то непонятную тоску. Как славно бы
теперь спать дома. Мысль о кладе казалась смешной. И уж совсем глупой
представлялась теперь затея остаться здесь жить. Как могла прийти в голову
Косте такая чепуха! Мы съели уху из окуня и остатки сухарей. Что же делать
дальше?

Я знал, что Костя тоже думает об этом. Но оба мы не хотели признаться друг
другу в своей слабости.

Следуя поговорке "утро вечера мудренее", мы молча улеглись спать.

В палатке стоял полумрак. Через многочисленные дырочки ветхого паруса
заглядывала бледная ночь. Тянуло холодом. Не спалось. Лежать было скучно.

Я взглянул на Костю. Он тоже не спал. Его широко раскрытые глаза смотрели
вверх.

- Скучно, Костя. Тебе хочется домой?

- Нисколечко, - ответил Костя. - Я мог бы здесь десять лет прожить.

- А я мог бы сто лет прожить!

- А я двести!

- А я триста!

- А я пятьсот!

- А я целую тысячу!..

Постепенно усталость начинала одолевать меня. Сквозь сладкую дремоту я
слышал тихий голос Кости, а отвечать уже не хотел и не мог.

...Пробуждение было странным. Вначале я никак не мог сообразить, почему я
сплю в одежде. Утро сейчас или вечер? Почему одному плечу жарко, а другому
прохладно? Наконец, почему одеяло у меня такое жесткое и нет у него
конца-края?

Во сне я видел елку, увешанную сладкими медовыми пряниками...

Над головой весело прощебетала птичка. Под одеяло подполз горьковатый, но
приятный дымок от костра.

И тут я все вспомнил. Это не одеяло, а парус; наша палатка рухнула, когда
мы спали. Левому плечу на сырой земле было холодно. Правое плечо через
парусину пригревало солнце. Было не утро, а полдень.

Кости рядом не оказалось. Он хлопотал у костра, раскалывая топором обломки
корабельных досок. На таганах, объятые высоким пламенем костра, висели
котелок и чайник.

Вид у моего приятеля был серьезный, самый заправский вид работающего
моряка. Босой Костя то и дело поддергивал штаны, закатанные под коленями.

Я вылез из под паруса и подошел к костру. От вчерашней грусти не осталось и
следа.

Высоко над бухтой качались чайки. Зелень деревьев и травы на солнце была
яркой, как на картинах. Ласточки с невероятной быстротой стригли
пространство между берегами.

Там, где река поворачивала, в желтом обрыве высушенного солнцем берега
чернели отверстия - гнезда ласточек. Обрыв напоминал географическую карту
бесчисленные узкие трещины - реки, черные кружки гнезд ласточек - города.

Вода была самая малая. Бухта зеленела травой шолей и осокой, и широкими
листьями балаболки. Хорошо, уютно и тихо было на корабельном кладбище. Во
всяком случае, если не десять лет, то несколько дней прожить здесь -
немалое удовольствие! Но тут я вспомнил о том, что есть нам сегодня нечего.
И тоска снова овладела мной, рассеяв лучезарные мысли.

Не замечая меня, Костя разговаривал сам с собой. Он командовал котелком и
чайником, да так громко и грозно, словно в его подчинении находился экипаж
военного крейсера.

- К чему тебе столько кипятку? - спросил я.

- Баню хочу устроить зайцам и медведям. Надо же зверюгам помыться...

Но тут Костя запустил руку в ведро, стоявшее в тени кустарника, и вытащил
за жабры серебристую красноглазую сорогу.

Так вот зачем нужен кипяток! Сегодня на завтрак у нас будет уха.

Я похвалил друга, а Костя в это время, торжествуя. вытащил из ведра
большеротую упрямую щуку. В ней было по меньшей мере фунтов пять. Кроме
того, в ведре плавали два фунтовых язя, два окуня и кое-какая мелочь -
ерши, подъязки, сорожки.

Рано утром, страдая бессонницей, как говорил он сам и как обычно говорят
бывалые, пожилые люди, Костя вышел из палатки. Ему пришла мысль половить
рыбу. С борта "Молнии" он закинул удочки, а с обрывистого берега опустил
донницы и жерлицы, наживив на них мелкую рыбешку.

Разумеется, на рыбалке с дедом я видывал и побольше добычи, но никогда мне
еще не приходилось так радоваться рыбацкому счастью. Было только досадно,
что поймал рыбу Костя, а я в это время спал.

Завтрак у нас был богатейший. Не хватало лишь хлеба, но мы привыкли дома
сидеть без хлеба по нескольку дней. Зато соли было вдоволь - мы насобирали
ее на пристани в гавани за день до отплытия в экспедицию. Там во время
погрузки рассыпали мешок.

Позавтракав, мы столкнули шлюпку на воду и отправились осматривать
заброшенные суда. Хороший сон, сытный завтрак и теплый солнечный день
подбодрили нас. Мы не сомневались, что найдем клад.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
НАШЛИ

На первом боте мы лишь перемазались в саже и ничего интересного не нашли.

Бот был погорелый. Может быть, он горел в море, возвращаясь из дальнего
рейса. Искры сыпались с бортов и с шипеньем гасли на волнах. Если была
осенняя темная ночь, зловещее зарево с ужасом наблюдали с берега жители
поморских посадов и становищ. Если стоял ясный день, море курилось черным
ползучим дымом.

Осматривая старые суда, забираясь на мачты, заглядывая в трюмы и кубрики,
можно было представить множество разнообразных историй, загадочных,
страшных и веселых.

Хозяин красавицы шхуны "Белуха", наверно, был богачом. Он плавал в море без
всякой цели, гулял по волнам, предпочитая их иногда Троицкому проспекту.
"Белуха" была маленькой плавающей дачей.

А вот на этом боте люди работали, спуская за вахту по семь потов. Бот и сам
походил на измученного терпеливого труженика. Когда он плыл в Архангельск,
в трюмах лежала рыба или поваренная соль. Когда бот выходил из порта в
море, он вез для поморов всякую хозяйственную утварь.

Хозяин этого бота был скряга и живодер. Сам он ходить в море боялся. Старый
бот мог в каждом рейсе развалиться; он давно отслужил, что ему полагалось.

Капитан на боте был старый помор, не знавший страха. Ему все равно, где
умирать - в избе на полатях или в море под волной. Матросов он гонял, как
пес кошек. "Я работал, - кричал он, - работайте и вы!" Может быть, этого
капитана матросы сбросили за борт. Бывали такие случаи...

Зато капитана со зверобойного судна матросы, должно быть, любили. Это был
добродушный человек, отважный мореход и охотник.

Он первым спускался на лед к лежке морского зверя и багром укладывал
первого тюленя. С его легкой руки начинались хорошие промысловые дни.

Надо думать, на "Промышленнике" был славный парень-кок. По уверению
команды, он умел из топорища варить суп, из речного песка раскатывать
пироги и пел забавные песенки.

И вся команда этого судна состояла из смелых и трудолюбивых зверобоев - в
море, весельчаков и бездомников - на берегу.

На одной шхуне в каюте мы заметили в двери несколько маленьких круглых
отверстий. Это были следы от пуль. Одна пуля застряла в доске. А на полу
так и остались несмытыми пятна крови.

Конечно, мы сразу же сочинили самый страшный рассказ о нападении на шхуну
морских разбойников.

Но вот осмотрены все корабли. А трубинское сокровище не найдено. Все наши
поиски оказались напрасными.

Снова день подходил к концу. Нужно было возвращаться домой.

И вновь тоскливые мысли напали на нас.

- Может быть, шхуна с кладом затонула, - сказал я. - Может быть, сундук
лежит в трюме вот этого судна.

Шлюпка покачивалась у шхуны с высоко поднятой кормой и обломанным рулем.
Большая часть корпуса шхуны была под водой.

- Да, все перерыто, - ответил Костя, оглядывая бухту. - Остались утопшие да
баржи. Баржи новые, на них даже лягушек не найдешь. А в трюмы утопших не
попасть... Ладно, поедем домой! Только ты не говори, куда ездили... Дурачки
мы с тобой, Димка! Это только в сказках клады находят.

- А бывает и не в сказках.

- Вранье! Не бывает. Никаких кладов больше не буду искать. Ищи один. Я на
фронт побегу, к красным. Теперь фронт близко, красные наступают.

Не спеша мы поплыли по бухте к нашему лагерю. У крутого, стеной уходящего в
воду берега стояла небольшая баржа. На носу баржи было написано "Лит. В".

Что-то знакомое мелькнуло в моей памяти. Где я видел такую же странную
надпись?..

И тут я вспомнил чистку котлов на "Прибое", ветреный осенний день,
машиниста Ефимыча, открытые кингстоны.

- Костя!.. Костя, посмотри, та баржа... помнишь?

- Помню. Зачем ее сюда привели? Она совсем новая и целая.

- Давай посмотрим!

Не раздумывая долго, мы забрались на баржу и принялись за осмотр ее.

Дверь каюты и люковая крышка трюма были заколочены гвоздями. Но у нас был
топор. Отогнув гвозди у двери, мы спустились в маленькую каюту, где обычно
на баржах живут шкипер и водолив.

Маленькая дверца, которая вела из каюты в трюм, была заперта на внутренний
замок. Сколько ни старался Костя открыть дверь лезвием топора, она не
поддавалась. Тогда он обухом топора выбил одну нижнюю доску. Доска
отскочила, но сразу же во что-то уперлась.

Костя просунул в щель руку. Мучимый любопытством, я замер в ожидании.