Чтение 17–й страницы книги ~Похитители завтрашнего дня~

награждения людей, сделавших вклад в дело прогресса цивилизации и
сохранения мира во всем мире. Так было положено начало Нобелевским
премиям.

Когда в 1945 году в пустыне Аламогордо была взорвана первая атомная
бомба хиросимского типа, мощностью равная всего лишь нескольким килотоннам
тринитротолуола, известный ученый Роберт Оппенгеймер, принимавший участие
в создании этой бомбы, говорят, пережил тяжелое потрясение: он опасался за
будущее человечества, считая, что люди получили оружие для своего
уничтожения.

Может быть, эти трое и им подобные были отчаянными трусами?

Нет, не думаю.

Просто такие люди наделены большим здравым смыслом, большей
гуманностью, чем окружающие. Они понимают связь вещей. С присущей им
проницательностью и широтой они могут увидеть явление в целом. Увидеть и
содрогнуться. Почувствовать, какой непоправимой бедой грозит человечеству
"дьявольское изобретение".

Я бы их назвал не трусливыми, а мудрыми и дальновидными.

Но есть и другой вид человеческих особей. Это так называемые способные
и смелые. Когда эксперимент в Аламогордо был удачно завершен - бомба
взорвалась со всеми вытекающими отсюда последствиями! - некоторые ученые
пришли в восторг, потому что их гипотеза подтвердилась, военные ликовали,
потому что получили возможность одним ударом, малой кровью разбить япошек,
чиновники радостно потирали руки, потому что сумели угодить начальству, а
политические деятели и вовсе ошалели от счастья, потому что им уже виделся
весь мир, перекроенный по американскому образу и подобию. Сотрудничество
смелых и способных, пышущих энергией, не знающих усталости вскоре дало
свои плоды - в Хиросиме погибло более двухсот тысяч человек.

Кто же из них был прав, как вы думаете, люди? Способные, уверенные в
себе, не знающие страха и сомнении? Или сомневающиеся, мудрые,
отказавшиеся от героическом позы, содрогнувшиеся от ужаса, как
содрогнулось бы любое мыслящее существо при виде гибели тысяч и тысяч себе
подобных?

Мудрые и сомневающиеся предстали перед Комиссией по расследованию
антиамериканской деятельности, были обвинены в распространении паники
среди населения и осуждены как трусы. А миллионы способных и смелых
продолжали трудиться каждый в своей области, трудиться в поте лица во имя
"блага отечества", во имя "исполнения святого долга", во имя "свободы и
демократии" и создали такую систему ядерной "обороны", которая могла бы не
один, а сто раз уничтожить человечество и превратить земной шар в
радиоактивную пустыню.

Я еще раз спрашиваю, кто прав?

После удивительного совещания на улице Йоцуя-Самон-те способные,
энергичные, не знающие страха люди развили бурную деятельность. В центре
этого пока еще медленно раскручивавшегося, но гигантского водоворота,
разумеется, находился Дайдзо Тамура, любитель мистификаций, таинственная
личность неизвестной масти. И в руках у него был невиданный козырной туз -
Гоэмон.

Хотя, возможно, за спиной Дайдзо Тамуры стоял еще кто-то. Или не
кто-то, а что-то... Если бы кому-нибудь пришло в голову проследить, в
каком источнике берет начало этот водоворот, он в конце концов докопался
бы до Тамуры, но проникнуть глубже все равно бы не сумел. А Дайдзо Тамура
любил глубинные течения и отнюдь но стремился выплыть на поверхность.
Козырного туза он до норы до времени никому не показывал, приберегая его
для последнего решающего хода. В курсе дела был лишь узкий круг
заинтересованных лиц.

А я...

А я, находясь в самом центре гигантского водоворота, рядом с Гоэмоном,
трепыхался, захлебывался, отплевывался и помирал со страху, как и положено
самому обыкновенному малодушному мелкому служащему.

Я чисто интуитивно чувствовал, что Гоэмон опасен.

В этом существе, смешном и нелепом с виду, обладавшем
сверхчеловеческими способностями, было что-то загадочное, таинственное,
пугающее. Никто, в том числе и я, не знал, откуда он явился. Правда, я-то
смутно догадывался, откуда, но, конечно, ни с кем не пытался делиться
своими соображениями. Если б я даже и намекнул об опасности его
использования, "реально мыслящие" люди в лучшем случае высмеяли бы меня.

Тем временем "реально мыслящие" уже начали терять голову, стремясь как
можно скорее извлечь пользу из Гоэмона.

И никто не давал себе труда подумать, к чему это может привести...

После совещания мы с Кисако, получив приказ сопровождать Гоэмона,
поселились в одной из загородных вилл Дайдзо Тамуры, находившейся в часе
полета от Токио.

Это было удивительно приятное место. Тишина такая, словно находишься в
гуще лесных дебрей. Пейзаж портили только тени шнырявших вокруг
охранников, на редкость свирепых и отвратительных парней.

Почему взяли Кисако? Уж конечно, не для моего удовольствия! Видно, она
чем-то понравилась Гоэмону, и, когда его почтительно попросили переехать
на виллу, он закапризничал:

- Наша милость никуда не поедет, с места не сдвинется, но шелохнется
без сестрички-Киски!

Кисако, по своему обыкновению, взвилась на дыбы и давай орать:

- Больно ты мне нужен, старый дурак, оборотень проклятый! Никуда я с
тобой не поеду!

Но когда Тамура, взяв ее за руку, отвел в угол и шепнул несколько слов,
она совершенно преобразилась. Танцующей походкой, сияя, как солнышко,
подошла к Гоэмону и заворковала:

- Дедушка, миленький, поехали! Поехали, мой хороший! Хочешь, помогу
тебе нести зонтик? Небось, у тебя спинка устала.

Зонтика Гоэмон не дал, но глаза его завертелись так быстро и так
весело, что и карусели не угнаться.

Я разинул рот. Что это вдруг сделалось с Кисако? Но вскоре все
объяснилось: Тамура, оказывается, обещал ей довольно крупную сумму и
кооперативную квартиру для счастливой семейной жизни. И надо же - лично
ей, подлец!

И действительно, Дайдзо Тамура тут же заставил нашего президента
подписать чек - краешком глаза я увидел семизначную цифру - и документ на
право владения квартирой. Кисако подскочила от радости. Я не разделял ее
восторгов. Ведь чек всегда можно аннулировать, для этого достаточно
телефонного звонка, да и квартира не внушала мне доверия: а если документ
на владение - фикция? Вот увижу собственными глазами, тогда поверю.
Впрочем, и деньги, и квартира - все это ерунда, когда имеешь дело с таким
человеком, как Дайдзо Тамура. Ему стоит только мигнуть, и нас
просто-напросто уберут... При этой мысли я позеленел, но, увидев наивную
радость Кисако, решил махнуть на все рукой - будь что будет, теперь уж
ничего не поделаешь!..

Наверно, маленькому человеку надо самую малость, чтобы прийти в
отчаяние.

Итак, пока я охал да ахал, меня затянуло в самую середину водоворота.

На вилле я помирал со скуки. Вынужденное безделье всегда в тягость, а
тут еще приходилось хвостом таскаться за Гоэмоном. Никто не запрещал мне
выходить за пределы парка, но без Гоэмона я все равно не мог отправиться в
город. Зато Кисако расцвела. Получив деньги, она тут же отправила в свою
школу заявление об увольнении. Усердно ухаживала за Гоэмоном, играла в
гольф, училась водить машину, взяв в учителя одного из охранников,
молодого парня с жутким взглядом, в общем в полной мере наслаждалась
роскошной жизнью.

Виллу окружал большой парк. Чего только там не было: и цветники, и
площадка для игры в гольф, и плавательный бассейн с горячей водой из
источника.

Меня беспокоило, усидит ли Гоэмон на месте. Ведь при его способности
передвигаться в суперпространстве замки, ограды и охранники были
смехотворным препятствием. Но он почему-то присмирел, лишь иногда пел
какое-то дикое попурри из скабрезных песенок с припевом "Да будет вечно
жить император!.." Порой он задавал мне один и тот же вопрос:

- Хочу знать, интересуюсь, любопытствую, когда господин Тамура сведет
меня с императором?

Но чаще всего он спал и при этом храпел так, что земля содрогалась,
словно по комнате шла колонна танков. Я радовался: пусть себе храпит на
здоровье, хоть во сне ничего не выкинет.

Однажды Гоэмон, поддавшись, как обычно, минутному желанию, бросился в
бассейн прямо как был, во всей амуниции. Нырнув, он долго не всплывал. Я
заволновался. Пришлось тоже нырять. Моим глазам открылась удивительная
картина: он спокойно расхаживал но дну, придерживая всплывающий котелок.
Погуляв так минут тридцать. Гоэмон вылез и начал отряхиваться, как собака,
разбрызгивая во все стороны воду.

Я понял, почему он так долго мог оставаться под водой: у самого
основания его шеи были жабры.

Меня передернуло. Какое счастье, что Кисако этого не видела!

Впрочем, особенно скучать нам не давали. Примерно через день на вилле
появлялись посетители. Бывал и Дайдзо Тамура. Обычно он приезжал ночью и
нередко увозил Гоэмона. Я его, конечно, сопровождал, по понятия не имел, о
чем они говорили и что собирались делать с помощью нашего гостя. Как
только мы прибывали на место, меня оставляли ждать в какой-нибудь комнате,
пока высокие особы будут совещаться. Иногда совещание длилось до утра.