Чтение 17–й страницы книги ~Алхимик~

обратно, по направлению к финиковым пальмам. Еще раз мир
показал ему, что говорит на многих языках: теперь уже не
пустыня, а оазис сулил опасность.

Погонщик верблюдов сидел, прислонясь спиной к стволу
пальмы, и тоже глядел на запад. В эту минуту из-за бархана
появился Сантьяго.

-- Приближается войско, -- сказал он. -- Мне было видение.

-- Пустыня любит насылать миражи, -- отвечал тот.

Но юноша рассказал ему о ястребах, о том, как он следил за
их полетом и вдруг погрузился в Душу Мира.

Погонщик не удивился -- он понял, о чем говорил юноша. Он
знал, что любая вещь на поверхности земли способна рассказать
историю всей земли. Открой на любой странице книгу, погляди на
руки человека, стасуй колоду карт, проследи полет ястреба в
небе -- непременно отыщешь связь с тем, чем живешь в эту
минуту. И дело тут не столько в самих вещах, сколько в том, что
люди, глядя на них, открывают для себя способ проникнуть в Душу
Мира.

В пустыне много людей, которые зарабатывали на жизнь
благодаря своему умению легко постигать Душу Мира. Их боятся
женщины и старики, а называются они Прорицатели. Воины редко
обращаются к ним, потому что трудно идти в битву, зная, что
тебя там убьют. Они предпочитают неизвестность и те ощущения,
которые дарует человеку битва. Будущее написано рукой
Всевышнего, и, что бы ни значилось на этих скрижалях, оно
всегда на благо человека. Воины живут лишь настоящим, ибо оно
полно неожиданностей, а потому надо обращать внимание на тысячу
разных разностей: с какой стороны заносится над твоей головой
сабля врага, как скачет его конь, как ты должен отразить удар,
если хочешь сохранить жизнь.

Но погонщик не был воином и потому уже много раз
справлялся у прорицателей: одни угадывали безошибочно, у других
это не получалось. И однажды самый старый из них (его-то больше
всех и боялись) спросил, для чего он хочет знать будущее.

-- Чтобы знать, что надо делать, а что, если мне не по
душе, изменять.

-- Но тогда это уже не будет твоим будущим.

-- В таком случае для того, чтобы успеть приготовиться к
грядущему.

-- Если произойдет что-нибудь хорошее, это будет приятной
неожиданностью. А если плохое -- ты почувствуешь это задолго до
того, как оно случится.

-- Я хочу знать, что со мной будет, потому что я человек,
-- сказал на это погонщик. -- А люди зависят от своего
будущего.

Прорицатель довольно долго молчал. Он предсказывал судьбу
по прутикам -- бросал их наземь и смотрел, как они лягут. В тот
день он решил не гадать. Завернул их в платок и спрятал в
карман.

-- Я зарабатываю себе на хлеб, рассказывая людям, что их
ждет, -- ответил он наконец. -- Я знаю, как бросить прутики,
чтобы с их помощью проникнуть в то пространство, где все про
всех написано. А уж оказавшись там, я читаю прошлое, открываю
то, что уже было забыто, и распознаю знаки настоящего.

Будущее я не читаю, я его отгадываю, ибо оно принадлежит
Богу, и он лишь в исключительных обстоятельствах приподнимает
над ним завесу. Как мне это удается? По знакам настоящего.
Именно в нем, в настоящем, весь секрет. Уделишь ему должное
внимание -- сможешь улучшить его. А улучшишь нынешнее свое
положение -- сделаешь благоприятным и грядущее. Не заботься о
будущем, живи настоящим, и пусть каждый твой день проходит так,
как заповедано Законом. Верь, что Всевышний заботится о своих
детях. Каждый день несет в себе частицу вечности.

Погонщик захотел тогда узнать, что же это за
исключительные обстоятельства, при которых Господь позволяет
узнавать будущее.

-- Он сам тогда показывает его. Это происходит очень редко
и по одной-единственной причине: если предначертанное должно
быть изменено.

"Этому юноше Всевышний приоткрыл грядущее, -- думал сейчас
погонщик. -- Он избрал его своим орудием".

-- Ступай к вождям, -- велел он Сантьяго. -- Расскажи им о
том, что к нам приближается войско.

-- Они поднимут меня на смех.

-- Нет. Это люди пустыни, а значит, они привыкли не
оставлять без внимания знаки и приметы.

-- Тогда они и сами должны все знать.

-- Они не заботятся об этом, ибо верят, что если им по
воле Аллаха нужно будет что-то узнать, кто-нибудь придет и
расскажет. Так уже много раз бывало раньше. А теперь этим
"кем-то" станешь ты.

Сантьяго подумал о Фатиме и решился предстать перед
вождями племен, населявших оазис.

-- Пропусти меня к вождям, -- сказал он часовому,
стоявшему у входа в огромный белый шатер. -- В пустыне я видел
знаки.

Воин молча вошел в шатер и оставался там довольно долго.
Потом появился в сопровождении молодого араба в белом с золотом
бурнусе. Сантьяго рассказал ему о своем видении. Тот попросил
подождать и снова скрылся внутри.

Спустилась ночь. Входили и выходили арабы и чужеземные
купцы. Вскоре погасли костры, и оазис постепенно сделался
безмолвен, как пустыня. Лишь в большом шатре горел свет. Все
это время Сантьяго думал о Фатиме, хотя смысл давешнего
разговора с нею оставался темен для него.

Наконец после долгого ожидания его впустили в шатер.

То, что он там увидел, ошеломило его. Он и подумать не
мог, что посреди пустыни может быть такое. Нога утопала в
великолепных коврах, сверху свисали желтые металлические
светильники с зажженными свечами. Вожди племен полукругом
сидели в глубине на шелковых, богато вышитых подушках. На
серебряных подносах слуги разносили сласти и чай. Другие
следили за тем, чтобы не гасли наргиле, и в воздухе витал
тонкий аромат табачного дыма.

Перед Сантьяго было восемь человек, но он сразу понял, что
главный -- это сидевший посередине араб в белом, затканном
золотом бурнусе. Рядом сидел тот молодой человек, что выходил к
нему из шатра.

-- Кто тот чужестранец, который толкует о знаках? --
спросил один из вождей.

-- Это я, -- отвечал Сантьяго и сообщил обо всем, что
видел.

-- Почему же пустыня решила рассказать обо всем чужаку,
если знает, что еще наши прадеды жили здесь? -- спросил другой
вождь.

-- Потому что мои глаза еще не привыкли к пустыне и видят
то, чего уже не замечают глаза местных, -- сказал Сантьяго, а
про себя добавил: "И потому что мне открыта Душа Мира". Вслух
он этого не произнес -- арабы не верят в такие вещи.

-- Оазис -- ничейная земля. Никто не осмелится вторгнуться
сюда, -- воскликнул третий вождь.

-- Я говорю лишь о том, что видел сам. Не верите -- не
надо.

В шатре повисла напряженная тишина, а потом вожди с жаром
заспорили между собой. Они говорили на наречии, которого
Сантьяго не понимал, но, когда он сделал движение к выходу,
стражник удержал его. Юноше стало страшно. Знаки указывали на
опасность, и он пожалел, что разоткровенничался с погонщиком.

Но вот старик, сидевший в центре, чуть заметно улыбнулся,
и Сантьяго сразу успокоился. До сих пор он не проронил ни слова
и не принимал участия в споре. Но юноша, которому был внятен
Язык Мира, чувствовал, как от приближения войны сотрясается
шатер, и понял, что поступил правильно, явившись сюда.

Все смолкли и внимательно выслушали старика. А тот
обернулся к Сантьяго, и на этот раз на лице его юноша заметил
отчужденно-холодное выражение.

-- Две тысячи лет назад далеко-далеко отсюда бросили в
колодец, а потом продали в рабство человека, который верил в
сны, -- заговорил старик. -- Наши купцы привезли его в Египет.
Все мы знаем, что тот, кто верит в сны, умеет и толковать их.

"Хоть и не всегда может воплощать их в явь", -- подумал
Сантьяго, припомнив старую цыганку.

-- Тот человек, сумев растолковать фараону его сон о семи
коровах тощих и семи тучных, избавил Египет от голода. Имя его
было Иосиф. Он тоже был чужеземцем, как и ты, и лет ему было
примерно столько же, сколько тебе.

Он помолчал. Глаза его были по-прежнему холодны.