Месе, худощавой, горбоносой старухе с огромными глазами:
самостоятельном существовании сирийской провинции. Об этом могут мечтать
только недальновидные глупцы. Или любители ловить рыбу в мутной воде. Что
им до того, что в этой страшной борьбе между Востоком и Западом будут
разрушены наши города, а жители уведены в плен? Нет, время Антиоха
миновало безвозвратно, и для самостоятельности нет необходимых
предпосылок. Отпадение Сирии заставило бы Рим напрячь все свои силы для
подавления восстания, так как римлян интересует дорога в Индию. С другой
стороны, мы очутились бы в таком случае лицом к лицу с Парфией. Бороться с
нею один на один нам не по силам. Выгоднее во сто крат жить в мире с
далеким Римом и под сенью его оружия.
что в распоряжении парфянских владык многочисленная конница. Она все чаще
и чаще решает судьбу сражений.
угодно наемников?
Ганнис, привыкший считать старуху выжившей из ума, ответил:
с помощью наемников. Против каждого копья найдется более длинное копье, а
для острого меча еще более острый.
властью Эллады, покорившей народы своим гением, Рим представлялся ей
грубым и жадным, простиравшим руки ко всему плотскому. Только в греческих
книгах или в пламенном пафосе христиан она находила возвышенное и
прекрасное. За подобные мысли Ориген и послал ей потом знаменитое, столько
раз цитированное письмо о "душе, рождающейся христианкой", а другой
светильник церкви, гневливый Ипполит, посвятил ей в далеком галльском
городе Лугдунуме трактат "О воскресении". Но она не присоединилась к
гонимым христианам, потому что была слишком изнеженной, и довольствовалась
разговорами о божестве.
произносила Маммея, обращаясь к сидевшему около ее ложа Вергилиану:
существа и заключено в каждой былинке. Однако мир несовершенен и нуждается
в постоянных изменениях, какие может ему дать только любовь...
назойливой живописи на стенах, разместившись на удобных сиденьях с
когтистыми позолоченными ножками, люди говорили о прекрасных, но
бесплодных материях. И наш греческий город, где некоторые знают Гомера
наизусть и где жил разумнейший из людей ритор Аполлодор, представлялся мне
теперь по сравнению с Антиохией темной деревушкой.
Он попытался найти какое-то более точное определение для своей мысли.
пещер до облаков.
успел побывать даже на далеком Дунае, недалеко от наших пределов. Он
проделал это утомительное путешествие, выехав из Афин на Фессалонику, а из
этого города направившись в Сердику, где попал на удобную дорогу Византии
- Сирмий и через Аквилею совершил огромный путь, чтобы собственными
глазами взглянуть на таинственный варварский мир. Поводом для путешествия
послужил договор, заключенный сенатором Кальпурнием с карнунтским
торговцем Грацианом Виктором на поставку бычьих кож. Виктор, кажется,
человек себе на уме и не упускавший случая нажить лишний денарий, начал
поставлять кожи плохого качества, и дядя просил Вергилиана проверить через
знающих людей дубление кож, хотя поэт столько же понимал в этом деле,
сколько в производстве гвоздей. Зато он увидел величественную реку, за
которой живут уже варвары, увы, наделенные такими же пороками, как
римляне, и рассказывал мне о своем разочаровании в поисках счастливых
людей. Но когда речь заходила о Грациане Секунде, дочери Виктора,
Вергилиан выбирал самые трогательные слова, чтобы описать эту, по его
словам, мрамороподобную красоту, и я не понимал, как мог поэт, с такой
чистотой рассказывавший о прелестной девушке, проводить дни и ночи с этой
злой и жадной, как куртизанка, Соэмидой. Впрочем, что я понимал тогда в
любви? В те дни меня отвлекала от любовных помыслов жажда странствий, и,
когда Вергилиан собрался отправиться в Пальмиру, я попросил поэта взять
меня с собою. Для него это была очередная поездка, а для меня целое
событие. Вообще путник никогда не знает, что ждет его в дороге.
были нагружены мраморными плитами, гвоздями и прочими строительными
материалами, требующимися в большом количестве при возведении общественных
зданий и вилл, что вырастали на пальмирских улицах, как грибы после
теплого дождя в сарматском лесу. Город расцветал в пустыне, в нем звенело
золото, и люди вечно торопились куда-то, лишали себя сна в заботах о
наживе, и глаза у них были полны беспокойного блеска. Ганнис посылал в
Пальмиру десять талантов для закупки аравийских благовоний, чтобы потом с
прибылью перепродать их в Риме.
Пальмира - Антиохия сделалась более или менее безопасной: для устрашения
нарушителей порядка префекты безжалостно распинали разбойников на крестах.
Тем не менее ходили слухи об участившихся нападениях бродячих племен, и
Ганнис нанял в качестве охраны сорок лучников на быстроходных верблюдах.
невыносимая дневная жара и стало легче дышать. Зеваки с удовольствием
наблюдали суету, царившую на городской площади перед выступлением в
далекое странствие по пустыне, и удивлялись величине каравана. Погонщики,
неутомимые и быстроногие люди, еще раз проверили прочность вьючных ремней
и копыта животных.
произнес молитву перед выступлением:
над ночами и лунами Аглибол!
верблюды, задирая кверху маленькие надменные головы с презрительно
сомкнутыми губами. Песок захрустел под мозолистыми стопами. Когда очередь
дошла до моего верблюда, я с непривычки едва не упал с его горба на землю,
но удержался, вцепившись в луку седла. Мы двинулись с площади под
мелодичный звон колокольчиков, подвешенных к шеям верблюдов, чтобы
отгонять злых духов пустыни. Сильно пахло верблюжьей мочой. Нагруженные
товарами, "корабли пустыни" уходили в темноту наступающей ночи.
тошнить.
Пальмиру по каким-то торговым делам и, насколько я мог понять по
подслушанным случайно разговорам, с целью разузнать, что творится в
таинственной Парфии. Будущее и царская диадема на челе ее любимца внука
Элагабала все еще не давали спать старой Месе, а для этого требовалась
большая осведомленность о положении дел на Востоке.
затруднительно дышать. Но, наслушавшись рассказов о красоте Пальмиры, я
готов был перенести все тягости путешествия, чтобы увидеть воочию этот
прекрасный город. Караван стремительно передвигался на восток. Ноги у
верблюдов длинные и мускулистые, как у каких-то гигантских птиц. Приятно
похрустывали ремни вьючного снаряжения. Так мы передвигались по ночам,
руководясь светилами небесными, отдыхая в редких оазисах и совершая
огромные переходы от водоема к водоему, где погонщики поили животных.
положение римлян с каждым годом делается все менее прочным. Тяжелые
римские легионы с их баллистами увязают в песках. Здесь нужны конные
воины...
привлек к себе старый Абука, надсмотрщик над погонщиками, рассказывавший
Антимаху, видно большому любителю подобных историй, про некоего бедного
сирийского швеца:
своем ремесле. Он чаще чинил старые хламиды, чем шил праздничные одежды.
Но была у него дочь, девушка такой редкой красоты, что слава о ней
достигла ушей парфянского царя. Когда она шла с кувшином на плече к
городскому источнику и красиво изгибала стан, все оборачивались на нее.
Она была как тростинка, а голос девы напоминал египетскую арфу. И проживал
также в Дамаске богатый торговец по имени Аталаф.
хотелось знать.
него было много рабов, прекрасный дом стоял среди тенистых деревьев, перед
домом журчали фонтаны. И вот пошла однажды Тавива на базар, чтобы купить
муки и испечь лепешку, так как осталась с малых лет сиротою и сама
занималась хозяйством, приготовляя пищу для старого отца. И когда она
возвращалась домой, встретил ее на улице Аталаф и спросил, чья она дочь.
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Лондон Джек
Шилова Юлия
Андреев Николай
Круз Андрей