Чтение 17–й страницы книги ~Когда пал Херсонес~

толстухи и худощавые, на все вкусы. Они охотно смеялись.

Мы уселись за свободный стол, с которого одна из женщин лениво смахнула
тряпицей остатки пищи и хлебные крошки. Мне показалось, что эти глаза я
тоже видел однажды, но не мог припомнить, где и когда. Она равнодушно
молчала, глядя куда-то в сторону, пока мы требовали принести нам хорошего
вина. А потом, не произнеся ни единого слова, ушла, и в ее худобе было
что-то трогательное, хотя это была блудница, каких тысячи в портовых
кварталах.

Старуха, только что подсчитывавшая медные монеты, подошла к Ксифию и
стала ему о чем-то шептать.

- Таких красавиц и у багдадского калифа нет, - сказала она в заключение
и прищелкнула языком.

- Потом, потом! - отмахнулся от ее назойливых предложений Ксифий, с
опасением поглядывая на меня. - Сначала пусть нам подадут вина. И не
какую-нибудь кислятину, а из старой амфоры.

- Ладно, - согласилась старуха.

Я знал, что мой друг был легкомысленным человеком и любил всякого рода
приключения. Молодые итальянцы тоже с любопытством осматривали помещение и
находившихся в нем людей. Женщины, оценив молодость и богатый наряд
иноземцев, умильно им улыбались. Судя по всему, Сфорти понравилась полная
белокурая женщина с серыми и как бы сонными глазами. Свои обильные волосы
она стянула красным платком. Сфорти попробовал завязать с нею знакомство,
что было нетрудно сделать, но Ксифий остановил пылкого юношу:

- Сначала выпьем вина.

Итальянец покорился, осушил, не отрываясь, кубок, хотя и поморщился.

- Что за манера подмешивать в вино вонючую смолу!

- Это полезно для здоровья, - пояснил Ксифий.

- Но отвратительно на вкус.

- Да, - заметил один из купцов, по имени Марко, тот, что был, кажется,
самым рассудительным среди них и скромным по своим выражениям, - если
говорить откровенно и никого не обижая, то мое небо не привыкло к таким
напиткам.

- А рыбный соус! - поднял обе руки Бенедетто, второй купец, полный
человек с бритым желтоватым лицом и тяжелыми веками. - Ваша кухня
наполняет зловонием весь город. Как вы можете есть такую гадость? Нас
угощали у эпарха - баранина в рыбном соусе, с чесноком и луком!

- У вас тоже любят острые приправы, - отозвался Ксифий. - Но это еще
ничего, а вот жить у нас действительно скучновато. Хорошо в Италии!
Музыка, за столом пьют вино, и тут же сидят синьоры! Красавица бросает
цветок с балкона, и влюбленный юноша прижимает его к устам. А у нас
женщины томятся, как в тюрьме, в гинекеях. Скучная жизнь! Плети свистят в
воздухе. За любую вину - ослепление... И еще падение ниц, ползаешь у
пурпурных башмаков...

- Смотри, не ослепили бы тебя за такие речи, - предостерег я друга.

- Плети и у нас свистят, - рассмеялся Марко.

- Может быть, для смердов, а не для людей благородного звания, - сказал
Ксифий и потыкал в воздухе пальцем.

Молодой итальянец, которого звали Сфорти, уже выпил несколько кубков
вина. Вино было крепкое, с острова Хиоса, и юноша опьянел. Стукнув кулаком
по столу, он надменно заявил:

- Никто не посмеет у нас ударить плетью человека благородного
происхождения!

Марко, очевидно, более здраво смотрел на вещи и пожал плечами:

- Всякое бывает.

- Мы терпим многое, - заметил я, - потому что служим великой цели. Вот
почему мы переносим лишения и сражаемся с мечом в руках.

- Вам псалмы петь, а не носить меч! - разразился пьяным смехом Сфорти.
- Золотом и лукавством вы поднимаете на свою защиту варваров, воюете
оружием наемников.

Ксифий нахмурился, а мне пришло в голову, что не так уж далек Сфорти от
истины.

- Поражали и мы полчища сарацин, варваров, лангобардов и прочих, -
сказал Ксифий.

- Поражали греческим огнем, - не унимался юноша, - а попробуйте
сразиться с варварами в открытом поле! Вам не устоять против их натиска, и
вы побежите, как овцы.

Ксифий вскочил и с ненавистью посмотрел на Сфорти. Разговор готов был
превратиться в пьяную ссору. Мы и заметить не успели, как вино отуманило
наши головы. Ксифий кричал:

- Не важно, какими способами добывается победа - оружием или хитроумием
логофетов!

- Важно, ради чего проливается кровь, - поддержал я его.

- Ромеи проливают ее ради истинных догматов. Мы - ромеи, что значит
римляне! - наступал Ксифий на итальянца.

Соседи, корабельщики или люди из предместий, тоже готовы были вмешаться
в драку. Раздавались выкрики:

- Латыняне! Причащаются опресноками!

- Какие вы римляне? - не уступал итальянец. - Вы греки. Это мы римляне,
и наш господин есть император священной Римской империи!

- Вы не римляне, а франки, ломбарды, саксы. То есть варвары. Рим
находится в запустении. На форуме бродят козы. Я видел. Всюду развалины и
полынь. И у вас неправильно совершают крестное знамение.

- А вы совершаете великий выход против солнца! От вас все ереси.

- Вы же будете гореть в геенне огненной.

- Это вам придется в аду щелкать зубами, глядя, как мы наслаждаемся в
раю. Ваш патриарх носит палий по милости папы. Пожелает римский папа...

- Ну, заткни глотку, молокосос! - не выдержал Ксифий и схватил молодого
итальянца за одежду. - Скажу одно слово кому следует, и тебя бросят в
темницу за оскорбление величества и патриарха.

- Герои! - издевался Сфорти. - Любому варвару продают своих принцесс!

Очевидно, он намекал на переговоры с русским князем. Об этом говорили в
порту, на рынках и в тавернах.

- Этого не будет! - воскликнул я.

- А болгарам вы разве не отдали дочь Христофора?

- Во-первых, - пытался я спорить, - дочь Христофора не была
Порфирогенитой. Во-вторых...

- Во-вторых, все вы лжецы...

Я был пьян, как последний корабельщик. Обняв голову руками, я сидел за
столом в каком-то блаженном забытьи и не находил слов, чтобы достойно
ответить заносчивому мальчишке. Что ему известно о римлянах. Разве он
может понять величие нового Рима?! Не станет нашего града, и на земле
наступит мрак.

Прислушивавшиеся к ссоре простолюдины окружили нас толпой. Какой-то
пьяненький человек с красным носом, судя по внешнему виду скриба или
церковный прислужник, подзадоривал огромного рыжеусого наемника:

- Как можешь ты терпеть такую хулу на ромеев! Пойди и ударь его твоей
десницей!

Марко, по-видимому очень осмотрительный человек, пытался успокоить
Ксифия и Сфорти, готовых пустить в ход кулаки. Опытная в таких делах
трактирщица тоже принимала меры, чтобы предотвратить драку: она видела,
что мы не простые корабельщики, и с нами были иностранцы, а повреждение
тела в подобном случае могло вызвать неприятности. Она что-то шептала
своим девчонкам, показывая на нас пальцем. Полная белокурая женщина
подошла и обняла за шею Сфорти.

- К чему эти пустые споры, юноша! - привлекла она его к себе.

Ее короткая одежда оставляла обнаженными белые, нежные ноги. Она была
голубоглазая и с синеватым румянцем на щеках. Такие женщины приезжают к
нам из страны франков.

Ксифий тоже улыбался ей. Но итальянский юноша не хотел уступить,
отталкивал спафария, плакал пьяными слезами. Я смотрел на эту суету
угасающими глазами и шептал:

- Анна! Анна!

Ко мне подошла служанка, подававшая вино, почти девочка, смугловатая, и
эта смуглота оттеняла блеск ее зубов. Она отличалась худобой, и в ней
ничего не было привлекательного, но ее огромные глаза и ресницы мне что-то
напоминали.

- Анна! Анна! - повторял я.

- Что ты говоришь? - удивилась она. - Меня зовут не Анной. Мое имя -
Тамар.

- Тамар означает на каком-то языке пальму. Тамар!..

Мне было грустно от вина и оттого, что я губил свою душу, оттого, что
уже, видимо, не было никакой надежды на спасение. Казалось, что опьянение
сняло с меня все то, что опутывало меня в ромейской жизни. Тоненькая Тамар
напоминала мне о прекрасных глазах Анны. Вокруг шумели и горланили пьяные.
Брошенный кем-то в драке кувшин с грохотом ударился в стену и разбился на
мелкие черепки. Я слышал, как Тамар сказала буяну:

- Осел!

Но, обращаясь ко мне, прибавила шепотом:

- Здесь для тебя не безопасно. Пойдем со мной!

Под утро я покинул Тамар. Ксифий и итальянцы исчезли. Но я не стал
разыскивать их, вышел на улицу, огляделся, как вор, по сторонам и быстро
направился домой.

Посадив на корабли шестьсот воинов - это было все, что мог дать мне
великий доместик, - погрузив военные припасы, сосуды с огнем Каллиника и
двенадцать тысяч медимнов пшеницы на тот случай, если бы оказались пустыми
зернохранилища осажденного города, и вознеся хвалу господу, сотворившему
небо, землю и морские пучины, мы подняли паруса и проливом Георгия вышли в
Понт Эвксинский. Четырнадцать дромонов, семь хеландий и два торговых