день поруганная; Россия Петрова, широкая, державная, могучая - Россия, о
боже мой! угнетенная ныне выходцем, - этого ли мало, чтоб стать ходатаем за
нее пред престолом ее государыни и хотя бы самой судьбы?
не думал отвечать. Все, что говорил кабинет-министр, была, к несчастию,
горькая существенность, но существенность, которую, при настоящих
обстоятельствах и с таким пылким, неосторожным характером, каков был
Волынского, нельзя было переменить. Зуда пожал только плечами и покачал
опять головой.
двигалась по стене. Он продолжал:
вам скажут ваши нежные, заботливые приятели, что вы можете потерять ручку,
ножку, что вы, статься может, оставите по себе неутешную вдовушку, плачущих
ребят!.. Пускай неприятели топчут жатвы, жгут хижины, насилуют жен и девиц -
не ваши поля и домы, не ваша жена и дочь! До них скоро ли еще доберутся! А
ты покуда успеешь належаться на теплой печке, в объятиях своей любезной...
Так ли думают истинные патриоты? Так ли я должен мыслить?
своекорыстных советов. Я лучше прочту еще раз, что пишет мой тайный друг.
(Волынской взял бумагу, развернул ее и прочел вслух: "Он властвует над
русскими, как над рабами".) Слышите ли, сударь, над рабами?.. И вот что
говорит в благородном негодовании своем иноземец!.. (Это слово залито было
такою ирониею, что захватило на миг его дыхание. Покачав головой, он опять с
жаром продолжал.) А мы, русские, мы протянули свои воловьи шеи под ярмо
недостойного пришельца, мы любуемся, как он, вогнав нас в смрадную топь,
взбивает нам кровь ремнями, вырезанными из наших спин. Простой народ не
выдерживает жестокостей его и бежит целыми селениями в Польшу, в Бессарабию.
А русские дворяне, забыв и род свой и заслуги предков, истлив свой стыд, как
трут, которым он зажигает свою трубку, лазят, ползают пред конюхом, подходят
уже к его ручке! Князья, люди первых фамилий русских, которых отцы стяжали
себе славу на ратном поле, рядом с бессмертным Петром, или в сенате,
бесстрашно говоря ему правду, спешат наперерыв записаться в скоморохи, в
шуты... Не посоветуете ли мне пойти вприсядку для потехи его конюшенной
светлости? Не прикажете ли мне приложиться к его ручке?.. Нет, сударь, не
дождетесь этого от меня с вашим выходцем: скорей сожру я руку, которую он
протянет мне, хотя бы этим поганым куском подавиться!.. Пляшите, господа,
под его дудочку, вертитесь кубарем под его кнутик; лобызайте секиру, омытую
кровью ваших братьев, деритесь в драку за пригоршни золота и разнокалиберных
игрушек, которые бросает он вам из окон своих высоких палат... Мое
назначение другое (тут Волынской поднял голову и произнес с особенною
твердостию): я русский боярин, не скоморох. Ты сам знаешь, что я друзьям и
себе дал слово идти против чужеземного нашествия и предводителя его. В этом
я поклялся пред образом спасителя, - мне достался крест по жеребью - я
опоясался им, как мечом; я крестоносец, и если изменю клятве своей, наступлю
на распятие сына божия!
возвышенно ваше рвение к пользе отечества, кто с этим не согласится? Но при
этом подвиге необходимо условие, и весьма важное: собираясь в свой крестовый
поход, вы, как твердый рыцарь, должны отложиться от всех погубных страстей.
То ли вы делаете? Ваша благородная дама забыта, и волшебница под именем
Мариорицы опутывает вас своими цветочными цепями. Надо избрать одно
что-нибудь: или великий, трудный подвиг, или...
смутившись и покраснев. - О! эта шалость, из тысячи подобных, не опасна!..
Ты знаешь, холодный проповедник, что я не в состоянии пристраститься ни к
одной женщине. Мариорица мила, прелестна... это правда; но один поцелуй - и
страсть промелькнет вместе с ним, как потешный огонек.
крестоносца, запаянного в броню железную! Что станется тогда с вашею доброй,
любезной супругой, которая вас так любит?
друзьями, которых вовлекли в него, с вами самими?..
переслушаешь. Скажи-ка мне лучше, что ты думаешь о домашних моих шпионах?
- прибавил Зуда, вздыхая, - не угодно ли будет запастись орудиями Махиавеля;
они вам очень нужны.
недостает...
обратимся к нашему учителю, Махиавелю. Ввернул ли ты в перевод выражение
насчет нашего курляндского Боргио?
секретарь, как бы давая знать, что это ни к чему не послужит. - Не угодно ли
вам будет прослушать последнюю главу?
прекрасным почерком написанная. Зуда сел и начал читать вслух главу из
Махиавелева "II principe" ["О государе" (итал.)], которого он, по назначению
кабинет-министра перевел для поднесения государыне. Но едва успел пробежать
две-три страницы, прерываемый по временам замечаниями Волынского,
присовокупляя к ним свои собственные или делая возражения, как вошел араб и
доложил о прибытии Тредьяковского.
посещением, - Махиавеля и политику в сторону!..
этой бандероле, развевающейся на лбу каждого бездарного труженика учености,
по бородавке на щеке вы угадали бы сейчас будущего профессора элоквенции,
Василия Кирилловича Тредьяковского. Он нес огромный фолиант под мышкою. И
тут разгадать не трудно, что он нес - то, что составляло с ним: я и он, он и
я Монтаня {Прим. стр. 67}, свое имя, свою славу, шумящую над вами совиными
крыльями, как скоро это имя произносишь, власяницу бездарности, вериги для
терпения, орудие насмешки для всех возрастов, для глупца и умного. Одним
словом, он нес "Телемахиду", это высокое произведение, которое почти целый
век, то есть до появления "Александроиды" {Прим. стр. 67}, не имело ничего
себе равного.
взглянув мельком на чудовищную книгу такими глазами, как бы несли камень
задавить его.
частию фигуры составляло острый угол, - два шага вперед, другой поклон, еще
ниже третий. Лицо его утучнялось радостью; желая говорить, он задыхался,
вероятно от того ж чувства; наконец, собравшись с силами, произнес
высокоторжественным тоном:
положить к подножию вашему энтузиасмус моего счастия.
уговором, чтобы ты сидел. Я буду мечтать, что беседую с Омиром {Прим. стр.
67}, повествующим мне о прекрасной Елене {Прим. стр. 67}.
мимикой.
встревожен, что долго он как будто перстами ощущает, прежде нежели прямо
огорстит слова для выражения своих чувств. В таком и я обретаюсь состоянии.
Но дух, как Ираклий {Прим. стр. 67}, чего не возможет! Он совершил во мне
седьмой подвиг, и я приступаю. Я сей момент из собрания богов, с Олимпа
{Прим. стр. 67} и... и помыслите, ваше превосходительство, вообразите,
возмните, какое бы благополучие меня ныне постигло.
чертоги для чтения моего творения... Весь знаменитый двор стекся внимать
Прозоров Александр
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Емилина Ника
Шилова Юлия