показывая на термометр, который лежал на столике возле топчана. - И болит у
мен".здесь, - она коснулась рукой живота, - и тут, - она сделала рукой жест
возле груди.
- Понимаю, - сказал доктор и еще раз протер платочком очки. Потом
перенес ближе к топчану докторский чемоданчик. - Осмотрим вас внимательно и
старательно. А вы на минутку выйдите из комнаты, - приказал он Порвашу. - А
что, я не видел ее без трусов? - обиделся Порваш. Доктор придвинул стул к
топчану, вынул из чемоданчика стетоскоп. Не оборачиваясь в сторону Порваша,
он пояснил:
- Во время врачебного осмотра противопоказано присутствие третьих лиц.
Случается, что врач задает больной вопросы, на которые больная при третьих
лицах, даже самых близких, может постесняться ответить или отвечает
неправду, что ведет к неправильному диагнозу. Конечно, рекомендуется
присутствие матери или медсестры, если больная - несовершеннолетняя,
особенно в период созревания. Но в этом случае мы имеем дело с особой
совершеннолетней, я ведь не ошибаюсь, панна Юзя?
- Конечно, пан доктор, я очень-очень совершеннолетняя, - почти пропела
она.
Порваш, не говоря ни слова, вышел из мастерской, но остановился за
дверями, присел и начал подсматривать сквозь замочную скважину.
Доктор поудобнее уселся на стульчике возле топчана и сначала очень
долго смотрел Юзе в глаза. Потом он прикоснулся к ее лбу и шее и снова стал
смотреть на Юзю в полном молчании, пока та не занервничала.
- Вы, наверное, хотите меня послушать, - она уселась на топчане,
спуская плечики комбинации. Но доктор сказал: - Не надо. - И плечики снова
вернул на место.
- Болело у меня тут, - Юзя легла на Топчан и, отбросив одеяло, задрала
короткую комбинацию, показывая гладкий, немного выпуклый животик с круглым
углублением пуповины. - Не надо, - снова сказал доктор и прикрыл лоно панны
Юзи.
Он спросил ее о чем-то тихим голосом, и этот вопрос был, по-видимому,
интимного свойства, потому что панна Юзя будто бы застыдилась и ответила
что-то, поколебавшись, тоже тихо. Они шепотом обменялись несколькими
фразами. Потом доктор встал и придвинул стул к огромному столу, который
стоял посреди мастерской.
- Войдите! - крикнул он художнику.
А когда тот вошел в мастерскую, доктор сказал, закуривая сигарету:
- Считаю, что панна Юзя совершенно здорова. А боли, на которые она
жаловалась, вызвано неподходящим или недостаточным питанием.
- Я страдаю по-женски, - пискнула панна Юзя.
Доктор с пониманием покивал головой и сказал с шутливой серьезностью:
- Согласен. Вы страдаете по-женски, но этим занимаются различные
женщины-литераторы в иллюстрированных еженедельниках. Зато мы, врачи,
интересуемся только женскими болезнями. Но, однако, это тревожное явление -
то, что множество страдающих женщин слишком часто ищет советов в
психологических повестях, вместо того, чтобы пойти в консультацию. По сути,
вы страдаете по-женски. Советую съесть тарелочку клецек по-французски,
хорошо сдобренных шкварками из грудинки, свиную котлетку в панировке, а
также соленый огурчик или салат из квашеной капусты.
- Ну, слышишь, Юзя? - обрадовался Порваш.
Панна Юзя даже уселась на топчане, рассерженная словами доктора,
который недооценил ее недомогания.
- А где эта котлетка в панировке? Где клецки по-французски? Все мужчины
- обманщики!
Сказав это, она бросилась на топчан лицом в подушку, и все ее тело
затряслось от рыданий. Доктор заметил, что развитие событий превышает его
компетенцию. Он накинул на себя полушубок, поднял с пола докторский
чемоданчик.
- Гонорар, - начал художник, но доктор только махнул рукой. - Вы мне
когда-то дали картину "Тростники над озером", а я слышал, что барон
Абендтойер в Париже за такую же платит двести долларов. Эта картина
вознаградит меня за массу подобных визитов.
Доктор поклонился в сторону топчана, пожал руку художнику и смело вышел
в метель. А панна Юзя со злостью отбросила одеяло и начала метаться по
комнате, забывая, что короткая комбинашка открывает ее лоно и взъерошенные
волосики с рыжеватым оттенком. Бедра ее были круглыми и гладкими, Порваш с
вожделением наблюдал, как они мелькают в свете лампы. Их быстрые движения
напоминали ему ножницы, разрезающие материю света и полумрака, которая
наполняла мастерскую. Наконец панна Юзя бросила на стол свой чемодан и
начала собирать в него разбросанные по углам вещи.
- Это обычный деревенский лекарь. Коновал. Уезжаю отсюда завтра, и ты
отвезешь меня на поезд в семнадцать ноль пять. Не хочу запускать болезнь. У
моей подруги были такие же симптомы, и врач велел ей на две недели
воздерживаться о) половой жизни. Потом ее положили в больницу. Впрочем,
через три дня мой отпуск и так кончается.
- Это хороший врач, у него высокий авторитет, - сообщил Порваш, не
спуская глаз с мелькающих ляжек панны Юзи.
- Если бы он был так хорош, как ты говоришь, то не сидел бы в деревне,
а принимал бы больных в какой-нибудь большой больнице. Художник Порваш
почувствовал себя задетым:
- По-твоему, я плохой художник, потому что живу в деревне, а писатель
Любиньски - плохой писатель, потому что тоже тут живет?
- Конечно, - согласилась панна Юзя. - Тоже мне великий художник,
который ест на завтрак хлеб с джемом. Что ты так на меня пялишься? - только
сейчас она заметила его взгляд на своих ляжках. - Все равно ничего не
получишь. Ни этой ночью, ни следующей. Я больна и должна вернуться в
столицу.
Художник Порваш подумал, что нет худа без добра. Пусть едет, раз и так
не буде" от нее пользы. Он, Порваш, начнет спокойно рисовать свои тростники,
не заботясь о еде. Что же касается других потребностей, то он когда-нибудь
уговорит доктора поехать в город. В это время года в "Новотеле" - а он всего
в ста километрах - как он от кого-то слышал, служат наилучшие девушки,
которые не жалуются, что у них болит низ живота, и дают столько раз, сколько
раз им вручат соответствующую сумму денег.
На следующий день художник Порваш отвез панну Юзю на железнодорожную
станцию в Бартах, на поезд в столицу, отъезжающий в семнадцать ноль пять.
- Не покупай мне билет первого класса, - милостиво заявила ему панна
Юзя. - И так мой приезд в Скиролавки дорого тебе обошелся.
Художник с облегчением вздохнул, потому что разница в цене билетов
первого и второго класса покрывала стоимость бензина, сожженного при езде
туда и обратно от Скиролавок до Барт.
Подошел поезд. Панна Юзя поцеловала художника в небритую щеку и села в
набитый битком вагон. Она даже не искала свободного места в купе, стояла
возле окна и, задумавшись, смотрела в зимнюю темноту. Долго она не ехала.
Через двадцать минут она вышла на большой станции, где у вокзала ждал ее
"газик" доктора Негловича. Она села в него без единого слова, и тут же они
двинулись в " тридцатикилометровую дорогу через огромные густые леса. Не
было риска, что они наткнутся на машину Порваша, потому что он, наверное,
уже давно был дома, а если бы даже он и пробыл подольше в Бартах, то
возвращался бы в Скиролавки совершенно другой дорогой. Та, которой они
ехали, и та, из Барт, сходились только возле лесничества Блесы, но доктору
совсем не надо было доезжать до перекрестка, перед самой деревней он
поворачивал сразу к своему дому на полуостров.
На переднем сиденье "газика" было очень тепло, хотя падал снег и дул
сильный ветер. В местах, не прикрытых лесом, на шоссе поднимались
продолговатые, все выше и выше, языки сугробов. Доктор преодолевал их без
труда, включая передний мост, и так же легко выбирался из глубоких снежных
колей. Хлопья снега блестели в свете фар, как искры какого-то загорающегося
и внезапно гаснущего костра, иногда дорогу перебегал заиндевелый кабан,
промелькнула серна. Ветер гудел вокруг брезентовой крыши машины, а так как
ехали они долго и медленно, панне Юзе показалось, что они очутились одни на
свете в сгущающейся темени. Она, впрочем, не смотрела на дорогу, только на
мужчину, который сидел возле нее, молчаливый и сосредоточенный, и его
профиль еле виднелся в полумраке, рассеивавшемся только огоньками
контрольных приборов. Метель и тьма за стеклами машины вызвали в панне Юзе
чувство огромной близости к этому человеку, ей казалось, что она уже давно
знает его своим животом, губами, бедрами. Один раз она не смогла совладать с
собой, прижалась щекой к его плечу. Она почувствовала запах бараньего меха,
который показался ей упоительным, и утратила чувство вины перед художником
Порвашем. "Все-таки я влюбилась в доктора", - подумала она. Доктор
отозвался:
- На обед, который у нас несколько запоздает, будет красный борщ с
пызами. Я видел, как их готовила Макухова. Лук она порезала очень мелко,
слегка его подрумянила и пропустила через мясорубку вместе с тушеной
говядиной. Я велел добавить чуть больше перца, чем обычно, а тесто будет из
картошки, хорошо сваренной, с добавлением масла. И я попросил еще, чтобы в
нем было яичко, даже два яичка. Люблю пызы, начиненные мясом, но скорее
маленькие, не больше грецкого ореха. Некоторые предпочитают пызы значительно
крупнее, но тогда теряется вкус теста и начинки. Я попросил полить их
топленым салом со шкварочками, это будет нежирная грудинка, которая будет
положена на сковородку только тогда, когда мы приедем. Мы сделаем это сами,
потому что Макухову я отправил домой. Что касается салатов (потому что
всегда нужно с начиненными пызами есть салаты), то я предлагаю квашеную
капусту. У меня есть три сорта ее в больших каменных горшках. Что вы
предпочитаете, панна Юзя, капусту, квашенную с большим количеством тмина и
укропа, или с яблочками, морковкой и лавровым листом? Специально для вас я
достану из горшка квашеный кочан, надрезанный во многих местах, который
напитался кислым соком и вобрал в себя аромата.
Панна Юзя не отвечал", потому что рот ее был полон слюны. Ее охватила
огромная сладость, и она подумала, что, если бы в эту минуту она могла
Афанасьев Роман
Емилина Ника
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Каменистый Артем