литературном церковно-славянском "ошибка" или "обман" и имеющим общий корень
с современным глаголом "заблуждаться". Потом, присвистнув, он добавил:
богатств, вероятно, возликовали бы более или менее. Но Джинн не столько
обрадовался, сколько разозлился. И хотя такое отношение к делу может
показаться глупым или непонятным, он, в сущности, был правее, чем кажется с
первого взгляда:
чокнутым фокусником, а самым что ни на есть волшебным джинном, то есть
признать, таким образом, общее право всяких волшебников и волшебств на
существование в реальном мире, причем в самом что ни на есть голом виде --
без всяких там математико-физических или подсознательных психологических
подоплек или фокусов.
диалектического материализма чудесное превращение Джиннового жилища в
мировую сокровищницу. Признать сокровища за глюк или мираж было бы нечестно
-- это вам не дворцы в пустыне, которые исчезают, как только к ним
приблизишься на сто метров. Любой, оказавшись на месте Джинна, без всяких
объяснений бы понял, что это -- настоящее. Мог бы быть сон, но у снов бывает
конец и начало: скажем, вечер накануне, оставляющий воспоминание о том, как
был выключен свет, или потом все неуклюжие ворочания (плюс-минус секс), или
моментальный провал куда-то в самое начало грез. Но осознание спящим сна как
сна убивает сон как реальность: в конце концов, любой сон в процессе сна,
каким бы настоящим он ни был для спящего, просыпается моментально в прошлое,
рассыпается одним простым вопросом: ба, да не сплю ли я? -- подобно тому,
как от жизни в процессе жизни можно легко пробудиться простым вопросом о ее
смысле. И если отвечать на вопрос честно, то после изнурительной погони
последовательных "а зачем?" смысл остается только в процессе, и настоящий,
непознаваемый в процессе смысл приходит лишь после смертельного (для сна)
пробуждения в настоящую жизнь; так же и сон, который самоценен как стоящее
переживание лишь в действии, пока спящий действительно не знает, что стоит
проснуться, и все будет иначе, когда он сможет оценить сон (если вспомнит
его) приложением к яви как свершившееся приключение или указатель.
применено, но и таило в себе не просто угрозу, но смертельную опасность.
Средствами, которые представляли собой все эти сокровища, Джинн мог бы
вертеть по-своему всеми денежными рынками Европы, Америки и Азии, повергнуть
к своим стопам любое общество, устраивать и расстраивать благосостояние
государств -- словом, править всем миром.
толпы олигархов пресмыкались передо мной в надежде на подачку, а нищие
плевали вслед моему лимузину; и то и другое -- заслуга денег и не имеет
никакого отношения ко мне -- человеку. Да и вероятно ли, чтобы мне удалось
править миром лучше, чем всем тем, кто уже пробовал до меня? Да о чем я
думаю! Стоит мне попробовать продать любую из этих вещей, я моментально
попаду и под государство, и под братков. За такие деньги от меня мокрого
места не оставят! Да даже если получится -- что, всю жизнь провести под
охраной? Какую жизнь! Я и нанять никакую охрану не успею! Стоп. Но раз уж
это все уже у меня, рано или поздно об этом станет кому-нибудь известно,
столько не спрячешь, все равно грохнут. Вывозить -- тоже рискованно..."
благородный и бесценный, таящий в себе невероятную силу шарообразный
жемчужный матовый булыжник, зло стиснул его в руке и вдруг резко, как
пружина, развернувшись, с размаху швырнул его в стену. Камень отскочил от
подобойной мягкой штукатурки на тахту, скатился по подушке и упал вдоль
стены на пол, а в стене осталась вмятина.
Как дела?
но почему-то не добавил. -- А что?
сквозило искреннее напряженное волнение.
Джинн, косясь на сваленное на полу богатство. Он не врал. Денег у него
действительно не было.
этот кувшин, мне он на фиг не нужен.
вам, хакерам, посылки растаможиваю. Цены знал. Так что денег ты мне должен.
Займи у кого-нибудь, -- ухмыльнулся из трубки Олег.
а одного человека. Завтра придем к тебе вместе -- чаю попить.
в семь часов. Только не вздумай бегать, дороже встанет. До завтра.
посмотрел на ящики и тюки, представил себе, как завтра Олег с каким-то
"человеком" наткнутся на все это богатство, и ему стало плохо. Он постарался
взять себя в руки и не паниковать. Надо было срочно куда-то это все деть.
Куда?
поможет оттащить дары. Ну хотя бы на чердак. Надо только будет что-нибудь
придумать, чтобы любопытный Пылесос не узнал про содержимое. А там, Бог
даст, проявится Хоттабыч, и дальше будет видно.
жизни полулежащего на скамейке детской площадки. Девушек рядом видно не
было. Джинн осторожно наклонился к Пылесосу, чтобы послушать, дышит ли он.
Но Пылесос не просто дышал, но даже мог говорить. Он медленно открыл красные
маслянистые глаза, расплылся в глупейшей широчайшей улыбке и медленно, почти
по слогам, произнес:
круто! Гашиш -- сказочный... -- И после паузы с усилием проговорил, не
переставая глупо и расслабленно улыбаться: -- ...шишки -- не катят!
и заплакал.
Джинна чужим халявным гашишом до такой степени, что даже метро, в котором
они добираются до дома Джинна, имеет совершенно измененный, с точки зрения
наших измерений, вид. Во дворе вся компания натыкается на караван верблюдов,
что приводит ее, учитывая состояние участников, в полный восторг. Всех,
кроме Джинна, который отлучается домой, где выясняет, что верблюды привезли
ему подарки от Хоттабыча. Эти подарки -- немыслимые драгоценности --
посланцы Хоттабыча сваливают на полу его комнаты и исчезают, а Джинн
получает от Олега телефонный звонок с сообщением, что завтра неизвестные
уголовные преступники вместе с Олегом придут к Джинну домой, чтобы
поговорить о погашении долга. Сокровищ, Джинн не хочет: жизнь богача
почему-то представляется ему непривлекательной, а в настоящий момент даже
исключительно опасной. Джинн досадует и даже бросает об стену одну из
крупных жемчужин, обнаруженных в ящиках. Убедившись в волшебности Хоттабыча,
но еще не привыкнув к ней, Джинн пытается привлечь Пылесоса к спрятыванию
даров, но Пылесос оказывается недееспособен.
Глава десятая,
прерывать сон, а сразу позвонить на работу и сообщить, что заболела и берет
выходной, -- она впервые перепутала время до полудня и после, о чем узнает
только вечером, когда будильник зазвонит. Разбудил ее телефонный звонок дяди
Уильяма, двоюродного брата ее родного отца, того самого дядьки, которого так
боялся начальник ее отдела. И боялся, надо признать, не зря. Дядя Уильям был
человеком исключительно богатым, знаменитым и влиятельным, хотя и
старавшимся, чтобы эта влиятельность не была публичной. Родственники его
звали Трэй -- Тройка, поскольку он был третьим в семье Уильямом Генри. Но
Дайва называла его Уильям, а не Билл, потому что слово "Bill" вызывало у нее
неприятные мысли о том, что за все в жизни приходится платить.
полную секретную свободу перемещений по белому свету, предварительно делая
официальный вид, что он где-то совсем в другом месте. Вот и теперь, когда он