Чтение 17–й страницы книги ~Последний взгляд~

господа,- сказал Скотт.- Ты это знал?

Я ответил, что нет, не знал.

- Меня учили считать его скорей кознями дьявола.

- Порочная, еретическая точка зрения,- сказал Скотт.- Выдумки
протестантов!

Бо вернулась. Мы смотрели, как она идет к столику. Она сперва не
заметила, что мы на нее смотрим, и на секунду Скотт увидел и я увидел
чистую, безукоризненно хорошенькую и безумно озабоченную девушку, целиком
занятую своими мыслями. Маленькая грудь, узкое английское личико, легкие
волосы, ярко-красные губки, выщипанные бровки. У обоих у нас мелькнула
грешная мысль, и Скотт шепнул:

- В Бо нельзя не влюбиться. Одни эти ее английские ноги чего стоят.
Господи, и откуда она все это берет?

Непонятно, то ли он меня дразнил, то ли маскировал собственные тайные
намерения.

В общем, мне это не понравилось, весь вечер я дулся, а потом я сбежал и
предоставил им отдаваться велению секса, если уж к тому у них шло. Они были
явно в восторге друг от друга. Только один раз Бо обратила на меня внимание.
Пока Скотт говорил с официантом, она наклонилась ко мне и шепнула мне прямо
в ухо, как всегда, когда хотела чего-то добиться:

- Кит, ну пожалуйста, поищи Хемингуэя. Он где-то тут, я чув ствую.

- Сама его ищи,- сказал я и после кофе сразу же ушел, чтобы они сами
разобрались, чего им друг от друга надо. Мне-то какое дело?

Но наутро за завтраком я все смотрел на них и ломал себе голову над
вопросом, поладили они или нет. Скотт как-то просвещал меня насчет того, что
Бальзак назвал накаленным взглядом, это, он объяснял, такой взгляд, каким
обмениваются двое, вожделеющие друг друга или друг другу принадлежащие.

- Тут все всегда ясно,- сказал Скотт,- надо только присмотреться.

Но как ни присматривался я к Бо и Скотту, ловя этот самый "накаленный
взгляд", я так и не смог толком ничего понять. В общем, все ужасно
запуталось, Скотт сидел мрачный, а Бо, наоборот, была очень мила и показала
мне за завтраком фокус, до которого только она могла додуматься. Длинными,
неуемными своими пальцами она раскатала croissant(14) до исходной формы
плоского ромбика, намазала маслом, джемом, снова скатала и превратила в
прежний croissant.

- А теперь ты,- сказала она.

Я попробовал было, но у меня ничего не вышло.

- Его надо разгладить,- сказала Бо.- Вот так. На, бери мой.

Я откусил кусочек. Он был сладок, как сама Бо, и с тех пор я только так
и ел croissant.

- Нечего из еды делать игру,- строго сказал Скотт.- Будет вам. Это
нисколько не поэтично, Бо. Даже грешно.

- Ш-ш,- сказала Бо.

Нет, по их виду ничего нельзя было заключить, но, правда, вчерашняя
безмятежность начисто изменила Скотту.

- Я думал, старому убийце пора бы объявиться,- сказал он, и я понял,
что если вчера он кое-что позабыл насчет Хемингуэя, то сегодня припомнил.
Что Гектор без Ахиллеса? И где Ахиллес?

- Он где-то тут! Я уверен,- сердито сказал Скотт сразу после завтрака.-
Давайте проверим все гостиницы. Потом бардаки. Потом базы для гонщиков.
Потом ипподромы.

- Скотт, миленький,- как-то таинственно прошептала Бо (голосом она тоже
выделывала черт-те что - тут он ее не подводил, как и пальцы, губы,
волосы),- я уж вчера подумала, если Эрнест прячется где-то в гостинице, он в
конце концов сам объявится. Чего же его искать, пока он не хочет
обнаружиться?

- Я же говорил,- сказал Скотт,- он как Зельда. За ним нужен глаз да
глаз, не то он удерет.

Мы облазали все холмы Фужера и по всем гостиницам (а их там шесть)
расспрашивали, не останавливался ли у них американец по фамилии Хемингуэй -
большой, красивый, темноусый, с огромными ножищами и в грязном плаще.

Мы его не нашли, но одна консьержка, особа с ямочками на локтях,
сказала, что странный малый в плаще с огромными ножищами елвчера у них в
ресторане и даже раскокал кофейную чашку, потому что у него палец такой
громадный, что не пролез в ручку.

- Это Эрнест, больше некому,- сказал Скотт,- и он, конечно, пока где-то
тут.

Но мы его не нашли, и как ни присматривала Бо за Скоттом, он все же
остановился у какого-то бара и опрокинул стаканчик джину.

- Боксер сам никогда не знает, когда выйдет из угла,- объяснил он.- А
пока давайте забудем про него и пойдем поглядим на крепость мосье Гюго под
горкой, хотя, конечно, будь с нами Эрнест, уж он бы все нам живописал не
хуже самого Гюго, который, по его мнению, сделал это блистательно, а
по-моему, ничего блистательного. Ровно ничего.

Он остановился еще у одного бара ("Бар Вело") и опять выпил джину. Бо и
бровью не повела, и вот мы прошли через большие деревянные ворота во двор
фужерского замка, и Скотт вдруг забыл про Хемингуэя и, подбоченясь, с
восхищением уставился на могучие каменные стены.

- Невероятно! - сказал он.- Смотрите-ка! Живейшее отражение
кровопролитных древних битв. Теперь-то мне ясно, почему Гюго использовал все
это для напыщенных писаний, от которых Эрнест в таком восторге.

- Старик Гюго ничего этого не использовал для напыщенных писаний, от
которых я в таком восторге, невежда ты несчастный.

Мы до того увлеклись видом старых стен, что не заметили Хемингуэя, а он
сидел сзади на остатках стены и ел виноград.

- Старый убийца! - завопил осчастливленный Скотт, и Бо поскорей
оттащила меня, а Скотт бросился к Хемингуэю и стал приплясывать вокруг него.

Он приплясывал, выбрасывал на Хемингуэя кулаки и приговаривал:

- Мы все бардаки обыскали, все захудалые, паршивые притоны, куда
охотники забегают удовлетворить низменные нужды.

Хемингуэй сидел на камне в одних носках и ел виноград. Он сказал:

- Ты мне должен сто американских долларов.

Скотт замер.

- За что? - спросил он.

- За наглую пьяную похвальбу. Выкладывай.

- За какую еще пьяную похвальбу?

- Ты собирался настрелять больше птицы, чем я. Помнишь? Ну, и
проиграл...

- Ничего подобного,- вскипел Скотт,- я просто раздумал.

- Но слово есть слово. Выкладывай сто долларов, либо я ухожу и в жизни
больше не попадусь на твои пьяные глаза.

- Господи! - сказал Скотт и скривился.- Вечно ты со своими деньгами!
Ладно уж. Выдай ему деньги, Кит.

- Погоди-ка,- сказал Хемингуэй.- Детка, разве у тебя его деньги?

- Нет,- выпалил я.- И у самого меня тоже нету ста долларов.

- Тогда дай их ему во французских франках,- распорядился Скотт.

- Оставь свои деньги при себе,- сказал Хемингуэй,- нет, Скотт, уж ты у
меня раскошелишься. И лучше не тяни. Ну же!

Бо посмотрела на одного, посмотрела на другого и решила вмешаться.

- Эрнест совершенно прав,- сказала она.- Вы сами с ним поспорили,
Скотт, и проиграли. Надо платить.

- Тебе лучше не вмешиваться, Бо,- сказал Хемингуэй.- Мне хочется
поглядеть, как ведет себя принстонский поэт, когда дело идет о чести, о
которой он вечно толкует.

- Никогда, никогда я не говорю о чести,- возмутился Скотт.- Зачем о ней
говорить. И не верю в красивые жесты.

- Вы оба хороши,- сказала Бо.- Ссоритесь, как школьники из-за мячика.

Но Хемингуэй не сдавался.

- Сто долларов,- повторил он.

Скотт застонал, полез в карман и вытащил оттуда двадцатисантимовую
монетку. Потом усмехнулся, предвкушая забаву.

- Кидаем монетку. Или я тебе плачу вдвое, или мы квиты,- сказал он
Хемингуэю.- А деньги пусть для верности пока подержит Бо.

- Нет уж,- сказала Бо.- Мое дело сторона. Сами разбирайтесь.

- Но ты же только что велела, чтоб я с ним расплатился,- сказал Скотт.

- Чтоб вы не увиливали от своих принципов,- сказала Бо.- Должны же они
у вас быть?

Скотт развлекался.

- Кит,- сказал он.- Вот все мои наличные.- И он протянул мне пухлый
бумажник, набитый стофранковыми купюрами.- Бросай монету.

Я нерешительно глянул на Хемингуэя.
- Ладно,- сказал Хемингуэй.- Только, чур, мое слово.

Я бросил монету. Хемингуэй сказал "решка". Мы нагнулись над монетой.
Она упала решкой вниз. Скотт сделал несколько танцевальных па.

- Господь любит честных,- сказал он.- В добрых делах и праведности
обретается вера.

- Господь любит пьяниц,- сказал Хемингуэй.- Монеткой праведности не
докажешь.

- Зато мои сто долларов при мне, верно?..

Хемингуэй чуть было опять не вскинулся, но тут Бо сказала, что у него
такой вид, будто он спал в канаве. Я тоже это заметил. Хемингуэй был весь
грязный, мятый. К брюкам пристали сучки и травинки.

- А я и правда спал под открытым небом,- сказал он.

- Господи, почему?

- Искал настоящий замок Ла Тург. Единственный. Подлинный. Который Гюго
описал в "Девяносто третьем годе". Который он скрывал от всех поклонников и
мародеров.

- А я думал, это он и есть,- сказал Скотт.

- Естественно, старина, ты так думал, ведь ты же, вроде Марка Твена, не
в силах отличить задницу Брет Гарта от жопы Дина Хоуэлса.