улыбаясь, и подводил новоприбывавших к жене; он подстерегал уходящих и
провожал их, отвечая на поклоны вечной своей улыбкой. Если вечер выдавался
оживленный и он видел, что все гости чем-то заняты, он замирал, блаженный,
безглагольный, длинноногий, как аист, и молчал так глубокомысленно, точно
прислушивался к политической беседе; или же, пристроившись за спиной
какого-нибудь игрока, он изучал его карты, ничего в них не понимая, потому
что не знал ни одной игры; или он прохаживался, понюхивая табак и отдуваясь
после сытного обеда.
радости. Когда она выступала в роли хозяйки дома, он любовался ею,
раскинувшись в креслах, потому что она говорила за него; затем для него
составляло развлечение вникать в смысл ее слов; а так как обычно на это
уходило много времени, смех, который он себе разрешал, напоминал запоздавший
взрыв бомбы. Притом его уважение к ней доходило до обожания. А разве
обожания недостаточно для счастья? Анаис, как женщина умная и великодушная,
не злоупотребляла своим превосходством, поняв, что у ее мужа покладистая
ребяческая натура, которая нуждается в руководстве. Она обращалась с ним
бережно, как обращаются с плащом: она держала его в опрятности, чистила,
заботливо хранила; и, чувствуя, что о нем заботятся, что его чистят, холят,
г-н де Баржетон платил жене собачьей привязанностью. Так легко дарить
другому счастье, когда самому это ничего не стоит! Г-жа де Баржетон, зная,
что единственное удовольствие для ее мужа - это хорошо поесть, кормила его
отменными обедами. Он возбуждал в ней жалость; никто не слышал, чтобы она
жаловалась на мужа, и многие, не понимая горделивого ее молчания,
приписывали г-ну де Баржетону скрытые достоинства. Впрочем, она вымуштровала
его по-военному, и этот человек беспрекословно повиновался воле жены. Она
говорила ему: "Навестите господина такого-то" или "госпожу такую-то", и он
шел как солдат в караул. Недаром перед ней он всегда держался навытяжку,
точно стоял на часах. В то время этого молчальника прочили в депутаты.
Люсьен слишком недавно стал бывать в доме и еще не приподнял завесы,
скрывавшей собою этот необъяснимый характер. Г-н де Баржетон, утопая в своих
креслах, казалось, все -видел и все понимал, он с достоинством хранил
молчание и представлял собою чрезвычайно внушительное зрелище. По
склонности, свойственной людям с воображением, все возвеличивать или
наделять душою любой предмет, Люсьен вместо того, чтобы почесть этого
дворянина за каменный столб, возвел его в какие-то сфинксы и рассудил за
благо польстить ему.
нежели то было принято по отношению к этому простофиле.
ревнивого мужа, но покраснел и оглядел себя в зеркало, стараясь
приосаниться.
приходит всегда раньше тех, кто живет близко.
неподвижность.
Человек, способный сделать наблюдение, способен найти и причину.
разговор.
глупости вопроса.
оштукатуренный потолок, пересеченный двумя, окрашенными в серый цвет,
балками; но к своему ужасу он увидел, что с небольшой старинной люстры с
хрустальными подвесками снят тюль и в нее вставлены свечи. С мебели
совлечены чехлы, и малиновый китайский шелк являл взору свои поблекшие
цветы. Приготовления возвещали о некоем чрезвычайном собрании. Поэт
усомнился в пристойности своего костюма, так как он был в сапогах. Похолодев
от смущения, он подошел к японской вазе, украшавшей консоль с гирляндами
времен Людовика XV и стал ее рассматривать; но, опасаясь заслужить немилость
мужа своей нелюбезностью, он тут же решил поискать, нет ли у этого человечка
какого-нибудь конька, которого можно было бы оседлать.
Баржетону.
следил за каждым движением Люсьена, который тревожил его покой. Один боялся
другого.
Он явно меня не выносит".
де Баржетона," который следил за каждым его шагом, старый слуга, облаченный
в ливрею, доложил о дю Шатле. Барон вошел чрезвычайно не-
Люсьена легким наклонением головы, следуя моде того времени, однако ж поэт
отнес эту вольность на счет наглости чиновника казначейства. Сикст дю Шатле
был в панталонах ослепительной белизны со штрипками, безукоризненно
сохранявшими на них складку. На нем была изящная обувь и фильдекосовые
чулки. На белом жилете трепетала черная ленточка лорнета. Наконец в покрое и
фасоне черного фрака сказывалось его парижское происхождение. Короче, это
был красавец щеголь, еще не вполне утративший былое изящество; но возраст
уже наградил его кругленьким брюшком, при котором довольно трудно было
соблюдать элегантность. Он красил волосы и бакены, поседевшие в невзгодах
путешествия, а это придавало жесткость его чертам. Цвет лица, когда-то
чрезвычайно нежный, приобрел медно-красный оттенок, обычный у людей,
воротившихся из Индии; однако его замашки, несколько смешные своею верностью
былым притязаниям, изобличали в нем обворожительного секретаря по особым
поручениям при ее императорском высочестве. Он вскинул лорнет, оглядел
нанковые панталоны, сапоги, жилет, синий фрак Люсьена, сшитый в Ангулеме,
короче сказать, весь внешний облик своего соперника; затем небрежно опустил
лорнет в карман жилета, как бы говоря: "Я доволен". Сокрушенный
элегантностью чиновника, Люсьен подумал, что он возьмет свое, как только
собравшиеся увидят его лицо, одухотворенное поэзией; тем не менее он
испытывал тысячу терзаний, еще усиливших тягостное чувство от мнимой
неприязни г-на де Баржетона. Барон, казалось, желал подавить Люсьена
величием своего богатства и тем подчеркнуть унизительность его нищеты. Г-н
де Баржетон, полагая, что ему уже не придется занимать гостей, был весьма
озадачен молчанием, которое хранили соперники, изучавшие друг друга;
впрочем, в запасе у него всегда оставался один вопрос, который он
приберегал, как приберегают грушу, чтобы утолить жажду, и, когда его
терпение истощилось, он почел необходимым прибегнуть к нему, приняв
озабоченный вид.
слышно?
господин Шардон. Обратитесь к нему. Не припасли ли вы для нас какой-нибудь
хорошенький стишок? - спросил резвый барон, оправляя на виске самую крупную
буклю, как ему показалось, пришедшую в беспорядок.
посоветоваться с вами,- отвечал Люсьен.- Вы ранее меня начали заниматься
поэзией.
любезности, песенки, написанные по случаю, романсы, известные благодаря
музыке, послание к сестре Бонапарта (о, неблагодарный!) - все это не дает
права на признание потомства.
наряда. На ней был древнееврейский тюрбан с пряжкой в восточном вкусе.
Газовый шарф, сквозь который просвечивали камеи ожерелья, грациозно обвивал
шею. Платье из разрисованной кисеи, с короткими рукавами, дозволяло
щегольнуть браслетами, нанизанными на ее прекрасные белые руки. Это
театральное одеяние восхитило Люсьена. Г-н дю Шатле учтиво обратился к
королеве с самыми пошлыми любезностями, вызвавшими на ее устах улыбку
удовольствия,- так счастлива она была, что ее восхваляют в присутствии
Люсьена. Со своим милым поэтом она обменялась лишь взглядом, а управляющему
сборами отвечала с убийственной вежливостью, исключавшей какую-либо
близость.
старший викарий, две достойные и внушительные фигуры, но являвшие собою
чрезвычайную противоположность: монсеньер был высок ростом и тощ, его
спутник ростом мал и тучен. Глаза у обоих были живые, но епископ был бледен,
а багровое лицо старшего викария свидетельствовало о цветущем здоровье. И
тот и другой были скупы на жесты и движения. Оба казались людьми
осторожными; их сдержанность и молчаливость смущали: они оба слыли людьми
большого ума.
диковинные, что люди, не жившие в провинции, могут их счесть за порождение
писательской фантазии. Г-н де Шандур, именуемый Станиславом, супруг Амели,
женщины, считавшей себя соперницей г-жи де Бар-жетон, являл собою тип
вечного юноши, все еще стройного и щеголеватого, несмотря на свои сорок пять
лет, и физиономию, напоминавшую решето. Галстук его, повязанный на особый
манер, воинственно топорщился, упираясь одним концом в мочку правого уха,
другим нависая над красной
Чрезмерный вырез жилета позволял видеть накрахмаленную, стоявшую колом
сорочку, застегнутую золотыми вычурными запонками. Короче, все в его одеянии
было столь преувеличено, что создавало ему сильное сходство с карикатурой, и
Николаев Андрей
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Шилова Юлия
Афанасьев Роман