Чтение 17–й страницы книги ~Штурмовики над Днепром~

тоже было пятнадцать. Она только расправляла плечи. В свои пятнадцать лет мы
уже многое делали для того, чтобы наша молодая страна росла и крепла, стала
сильной и могучей. Вскоре комсомольцы избрали меня секретарем школьной
комсомольской организации. Работы у комсомольцев было много. Мы активно
агитировали за полную коллективизацию, участвовали в посевных кампаниях и
уборочной страде, разоблачали кулаков и их приспешников, читали
односельчанам газеты, устанавливали в селе радиоточки. Это было незабываемое
время, наполненное заботами о счастье Родины. Мы входили в жизнь с огромной
верой в будущее- Комсомол был для нас большой школой жизни, наставником. И,
как показало время, для многих моих сверстников он сыграл очень важную роль
в выборе жизненного пути. За работу в комсомольской организации райком ВЛКСМ
наградил меня денежной премией. Об этом даже сообщила районная газета.
Премия очень пригодилась: после семилетки я собирался учиться дальше и уже
выбрал авиационный техникум. Правда, тогда еще я отчетливо не представлял,
что это такое. Но сердце волновало и будоражило само слово "авиация" и все,
что было с ней связано. В феврале 1934 года земной шар облетела весть: в
полярном море, раздавленный льдами, затонул ледокольный пароход "Челюскин".
Экипаж высадился на лед: 104 человека, среди них 10 женщин и двое детей.
В нашей школе каждое утро вывешивалась сводка с сообщением о ходе
спасательных работ. У всех на устах были имена летчиков, которые на
самолетах пробивались к лагерю челюскинцев. В еще недавно глухой псковской
деревне с волнением и тревогой следили за эпопеей челюскинцев. Мы старались
все узнать о тактико-технических данных самолетов, которые участвовали в
спасении. К сожалению, информация по тому времени была очень скупой. Гораздо
позже я узнал, что большинство самолетов, участвовавших в экспедиции, было
Р-5. Впервые я увидел самолет в одиннадцать лет. Это был, как позже я понял,
Р-5. В тихий летний полдень я пас стадо коров, которые разбрелись по сочному
лугу. Кругом тишина, в небе - ни облачка. И вдруг откуда-то из-за леса
послышался все нарастающий мощный гул. Такой гул я слышал впервые в жизни.
Незадолго перед этим в районном центре Сережино трактор демонстрировал для
крестьян вспашку. Но тот гул не был похож на голос тракторного двигателя.
Мои размышления прервал грохот девятки самолетов, которые тройками, на
бреющем полете, совсем низко промчались над лугом. Появление их настолько
взволновало меня, что уже давно растаял гул скрывшихся за горизонтом
самолетов, а я все еще стоял, как завороженный, подняв к небу глаза. Так вот
они какие, самолеты! Кто управляет ими? В моем представлении летчик был
фигурой почти легендарной. Сама мысль стать летчиком казалась мне дерзкой и
несбыточной. Я долго ходил под впечатлением увиденного. Прошли годы, и это
впечатление несколько сгладилось. А весть о спасении челюскинцев снова
возродила желание поближе познакомиться с авиацией. Отправил документы в
Москву, в авиационный техникум Гражданского Воздушного Флота. И начал ждать.
Ответ пришел скоро. С нетерпением разрываю конверт, достаю небольшой листок.
В нем сообщалось об отказе в приеме документов. Причина одна: наплыв
желающих большой, и техникум удовлетворить все просьбы не может.
- Значит, эта самая авиация - не твоя судьба, сынок, - сказал отец. -
Слышал я, что в Ленинграде есть такое заведение, где лесному хозяйству учат.
Это ближе нашему крестьянскому занятию.
В техникуме зеленого строительства, о котором говорил отец, учился мой
дружок Петя Цветков. Уехал он туда в прошлом году и теперь звал меня. "Что
ж, разве на авиации свет клином сошелся? - решил я. - Деревья, травы, цветы
я тоже люблю". Впервые за семнадцать лет я уезжал далеко от дома - верст за
500, в большой и неизвестный мне город Ленинград. По тому времени такая
поездка считалась необычным делом, и потому провожала меня вся родня.
Наслушался я наставлений и советов, надавали мне харчей на дорогу, и
колхозная лошадка увезла меня из родного Болванова в неизвестную большую
жизнь. Грустно было расставаться с родными до боли местами - полями и
перелесками, широкими лугами и древними каменными изваяниями на них -
"болванами", в местах древних захоронений. Прощай, детство, здравствуй
юность! Техникум оказался в центре города, рядом с Таврическим дворцом,
недалеко от Смольного. Меня поразило множество людей на улицах, высокие
дома, величественная архитектура зданий, обилие памятников. Три года учебы в
техникуме запомнились на всю жизнь. В техникуме подобрался хороший состав
преподавателей. Они не только учили нас по программе подготовки специалистов
зеленого строительства, но и воспитывали высокое чувство любви к молодой
советской Родине, к героическому прошлому, к великому культурному наследию,
созданному народом, его лучшими представителями, водили нас в музеи и
театры, учили понимать прекрасное. Это было время, когда в Германии к власти
пришел фашизм. На востоке японские милитаристы прощупывали прочность
советских границ. В войне против республиканской Испании немецкие и
итальянские фашисты испытывали новые образцы оружия и боевой техники, в том
числе самолеты. Мы с болью и тревогой следили за ходом войны, еще не зная,
что она все ближе подходит к нашему порогу. Наши комсомольцы, как один,
записались в кружки Осоавиахима, "Ворошиловский стрелок", ходили в тир,
стреляли из малокалиберной винтовки, прыгали с парашютной вышки. И вдруг -
вызов в комитет комсомола техникума, затем в смольненский райком, короткий
разговор: надо пройти медицинскую комиссию в военном госпитале. Потом узнали
- Центральный Комитет ВЛКСМ объявил внеочередной призыв комсомольцев в
авиацию. От такой новости голова шла кругом. Старичок-медик, осматривая
меня, доверительно спросил:
- Летать хотите, молодой человек?
- Хочу.
- Значит, будете.
А в смольненском райкоме военный с голубыми петлицами тоже задал такой
вопрос, только еще спросил:
- А не боитесь?
Нет, мы не боялись, мы просто волновались: вдруг не пройдем комиссию. Я
написал отцу письмо: так, мол, и так, есть шанс попасть в военные летчики.
Отец, по своей крестьянской привычке все взвесив и рассудив, ответил длинным
посланием. Он писал о том, что не только в нашем крестьянском роду, но и во
всей деревне не было летчиков. Много неизвестного таила авиация. "За ней
будущее, это бесспорно, - рассуждал отец, умевший своим хлеборобским умом
смотреть в завтрашний день.
- Ну, а если война? В газетах пишут - в Германии появились фашисты,
коммунистов сажают в тюрьмы. На земле воевать спокойнее, каждая кочка
укроет. А в небе ты один..."
Наконец сообщили список кандидатов в училище. В этом списке была и моя
фамилия. По сей день помню дату - 12 августа 1937 года, день, когда узнал о
новой своей судьбе, определившей дорогу на всю жизнь...

И СНОВА - В БОЙ!

В последних числах мая наш новый штурман полка Герой Советского Союза
майор Лобанов получил команду подготовить карты до Краснодара. Значит, на
Кубань! И сразу - вылет. Прощайте, сальские степи, аэродром, на котором мы
провели почти три месяца. После взлета собираемся поэскадрильно, держим курс
на станицу Усть-Лабинскую.
Радостно бьется сердце при виде грозного строя штурмовиков. Было время,
когда волновал вид девятки, а сейчас наша эскадрилья стала мощнее еще на три
самолета. Конечный пункт - станица Елизаветинская, западнее Краснодара.
Следом за нами приземлился подполковник Г. М. Смыков, известный
летчикам как работник штаба дивизии. Теперь он будет у нас командиром полка.
Майор Еськов, бывший наш комполка, получил назначение инспектором техники
пилотирования в гвардейскую Сталинградскую штурмовую дивизию. Спустя год он
погиб на Украине в боях за Никополь. Новый командир для подчиненных всегда
загадка. Особенно в авиации. Летчики не признают авторитетов на слово, они
ценят командира по делам. Им надо знать: и как сам летает, и какой у него
характер, и как относится к подчиненным. Нам, ветеранам полка, было
известно: Георгий Михайлович владеет высоким летным мастерством. В то время
мало кто знал, что летчик Смыков уже шестнадцать лет служил в авиации,
освоил свыше двадцати типов самолетов - от легких матерчатых этажерок
разведчиков Р-1 до тяжелых бомбардировщиков ТБ-3.
35-летний командир полка был сыном рабочего-металлиста из Алчевска.
Отец его, Михаил Иванович Смыков, с 1905 года состоял членом РСДРП, был
соратником и другом К. Е. Ворошилова. В годы гражданской белогвардейцы
расстреляли М. И. Смыкова на глазах его жены и детей. После победы советской
власти в Донбассе мать с четырьмя детьми переехала в тихий украинский
городок Тульчин. Егорка, как звали в семье Георгия Михайловича, с
четырнадцати лет начал трудовую жизнь, помогал матери растить младших
братьев и сестер. В 1927 году Смыков по путевке комсомола поступил в
Ленинградскую летно-теоретическую школу. Летную программу закончил в
Оренбурге, там же работал инструктором Оренбургской летной школы. Вот где
могли сойтись наши дороги, но к моменту нашего прибытия в Оренбург Георгий
Михайлович уже учился в высшей тактической летной школе. Перед войной
работал заместителем командира авиаполка, потом создавал летную школу на
Украине.
В первые недели войны майор Смыков водил тяжелый бомбардировщик в тыл
врага, участвовал во многочисленных воздушных боях. И стал закаленным
опытным летчиком. Оперативная работа в штабе тяготила Смыкова, Он скучал по
полетам и, когда потребовался командир полка, ускоренным темпом овладел
самолетом Ил-2 и на нем вылетел нам вдогонку. После первого знакомства
сложилось впечатление, что новый командир нетороплив, общителен, любит шутку
и умеет заразительно смеяться. Но это было чисто внешнее впечатление. А
вскоре мы почувствовали и его многоопытную командирскую руку. Георгий
Михайлович дотошно вникал в летную работу, интересовался жизнью летчиков.
Это сразу понравилось. Острым глазом подметили и другое: "Батя" любит
порисоваться, Давая распоряжение, неторопливо, смачно произносит? "Я
р-решил..."
Вот это характерное "Я р-решил" мне пришлось услышать через несколько
дней после перелета на новый аэродром. Вначале подполковник Смыков вызвал
старшего лейтенанта Заворыкина, потом меня и объявил: