бумаг - глубинные проекции берега Днепра, где будут обитать мои "Славяне".
Она разрумянилась от быстрой ходьбы... Она была такая красивая, такая
желанная.
- ее запев, зачин, пролог.
выглядывает юная язычница. Ее как бы привлек говор и шум густо заселенной
композиции. Девушка осторожно развела каменные ветки кустарника. На лице
ее и боязнь, и отчаянное любопытство, и тайна обряда, который совершала
она с подругами наедине с росой, туманами и хохочущим огнем... Хохочущим
Сварогом. Одно плечо изначальной славянки отведено назад. Над веточкой,
словно полная луна, восходит ее грудь... Там не должно быть розового
камня. Только отблески его. Только черные ветки, еще мокнущие в омуте
ночи, только молочная, белизна плеча и... луна над веточкой. Беспокойная,
покачивающаяся в такт горячему дыханию язычницы...
"луной", обжигавшей меня. Затем щеку обожгла пощечина. И взгляды,
взгляды... Удивленные, укоряющие, гневные. Андрея, Катюши, Мартина. Тоже
обжигающие.
мне и самому кажется, что в том грубом, раздевающем жесте ничего не было
от ваятеля. Что-то проснулось во мне, когда я пребывал на грани двух
миров. Что-то от предков: жестокое, наглое. Естественное, как движение
зверя.
условностей? Отживших свой век, ненужных. Почему свободный человек не
стряхнет их?!
природе нет и быть не может. Свободы тоже".
Вот Дашко, например. Он позволил себе быть свободным от элементарных
моральных обязательств. И что в результате? Распущенность духа,
откровенное воровство...
близнецов Маши и Миши, поражала воображение новых знакомых по трем
причинам. Ростом, умением мгновенно перевоплощаться - от Нины-полководца
до феи и прекрасными, тревожащими душу спонт-балладами. Кроме того, Нина
руководила местным отделением Службы Солнца и чем могла помогала Илье в
осуществлении его деликатной и сложной миссии.
выискал у Дашко и у своего подопечного одну общую черту...
и с причудами, но парень мировой, а Дашко твой - подлец. И как я раньше
его не раскусила, до сих пор удивляюсь... Короче, собирайся. Пойдем на
Днепр. Там, на улице, все мое семейство ожидает.
"жабры", а также кристалл с последними записями из жизни огромной старой
ивы, которая росла на пляже и которую он наблюдал вот уже два месяца. О
редком таланте Нины Лад Илья знал со слов Гуго. Тот везде и всюду
громогласно заявлял, что будущее принадлежит именно спонтанному,
ассоциативному пению и что Нина - первый бард его.
Климатологи постарались... Не знаю, не люблю загадывать, Илюша. Пошли!
уже успел подивиться и пространственным гравюрам Матвея Политова, и
пейзажам Шандора Кэмпа с изменяющейся реальностью. Время, когда смотрят,
прошло. Началось время суждений и споров.
опушке" вызвали лавину противоречивых откликов. Одних они завораживали,
других - настораживали. Шандор запрограммировал их движением. Он ввел
также в электронную сущность изображения причинно-следственную связь. Если
над лугом, например, появились тучи, то менялся и свет картины, приходил
ветер, под гребенкой которого никли травы и полевые цветы.
полуголой, начали хороводить сумерки. Краски дня гасли на картине не
сразу, а местами, как в жизни. Деревья толпами уходили в сумрак, зябко
вздрагивали ветки осины, остановившейся у плетня, из леса осторожно
выползал туман...
холста. И на нем живая жизнь. Мечта всех художников, которые жили
когда-либо на земле. Безумная, безнадежная мечта... Вот она. Передо мной!"
Зрители ахнули.
главный выставочный зал. Внизу плескалось море. Волны к берегу шли
невысокие, ленивые и не то что взрываться - даже шипеть не хотели. Ныряли
в гальку потаенно, бесшумно, расползались клочьями пены, которая тут же
таяла.
Калий. Кто он такой? Скульптор или...
тронь. Я его люблю.
сломался "Джинн". Поэтому я сейчас в тоске и неведенье. А ведь в прошлые
века монументалисты понятия не имели, что со временем появятся "машины
творчества".
"Джинн" без образца или рисунка даже прямую линию не проведет. Кстати,
почему ты не заказал себе нового помощника?
ремонтировать.
Калию домой.
модуль так сросся со старым садом, дорожками и какими-то пристройками,
что, казалось, не только летать - даже ползать ему не дано. Хозяина Илья
нашел за домом. Калий сидел на глыбе мрамора - местами белой, местами
грязной - жевал бутерброд и одобрительно поглядывал на шестипалого робота,
приплясывающего на огромной мраморной заготовке.
из светлого пласта.
озадачил сей прекрасной девушкой. А он, видишь ли, упорствует. Говорит,
что пальцы, удерживающие маску, получатся чересчур хрупкими. Мрамор,
мол..."
запульсировали, по камню запрыгали голубые блики. Робот затрещал,
заискрил, будто наэлектризованный, а у Калия пропало последнее сходство со
скульптором. Всамделишный тебе средневековый алхимик, добывающий вместе с
"чертом" то ли золото, то ли философский камень.
обработку камня, но вот не стало его - и Калий в растерянности. "Еще одна
задача для Службы Солнца, - отметил Илья. - Всегда ли удачен симбиоз
человека и машины? Какие пределы его? Насколько творчество поддается
механизации?"...
займусь твоей неразделенной любовью к "Джинну". А теперь давай прикинем,
где мы разместим "Славян". Весь берег перед тобой.
после реконструкции Генуэзскую башню, а уж потом, отведав знаменитых
алуштинских чебуреков, заняться выставкой. Однако Калий, завидев белый
купол выставочного зала, который, казалось, объединял море и берег, тотчас
свернул к нему. Шел быстро и молчаливо. Только на берегу сказал, что купол
напоминает ему Медведь-гору, вернее - медвежонка. Белого, смешного
медвежонка. А дальше было бесконечное хождение по залам, спокойное
созерцание и взрывы эмоций, пока, наконец, они не наткнулись на загадочные
полотна Шандора. Только к полудню, в полном смятении чувств, Илья и Калий
очутились на открытой веранде.
тонком аромате желтых цветов испанского дрока, то ли низверглась с горы
Кастель, нахлобучившей на самый нос шапку леса, а то, может, пришла и
вовсе издалека - с лиловых холмов, что жались поближе к Демерджи. Там по
воле климатологов опять цвела лаванда.
кипарисы. Только, боюсь, крутовато там. А проекторов много - попробуй их
укрепи.
Шилова Юлия
Шломо Вульф
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Витковский Евгений