революционеров, ученых и певцов, а начальство давно привыкло, что стенки в
уборных разрисованы карикатурами "на Николашку и Сашку", семинаристы ножами
вырезали на скамьях вещие слова: "Долой самодержавие!"
на путь активной борьбы с пролетариатом. Иерархи церкви выискивали средь
молодежи талантливых и беспринципных демагогов...
эдакие ярко-зеленые глубокие омуты.
Налипнут на тебя бабы, как мухи на патоку!
Феофан, ректор Академии, стал заранее выдвигать студента - как нового
апостола церкви, который должен заменить Иоанна Кронштадтского, издыхающего
от неумеренного потребления хересов. По рукам семинаристов ходила тогда
крамольная картинка. Был изображен стол, полный яств, а вокруг стола пируют
тучные митрополиты, архиереи и монахи, венчанные надписью "Мы молимся за
вас!". А ниже, под столом, рабочий ковал железо, пахарь возделывал землю, и
было начертано: "А мы работаем на вас!"
вы меня такими картинками не искушайте...
искривленный и дикий. Он был еще студентом, когда слава о нем как о духовном
витии уже гремела. Генералы присылали за ним автомобили, и, встав на
дрожащий радиатор, Серега держал перед солдатами погромные речи. По его
словам выходило так, что во всех бедствиях Руси повинны евреи и
интеллигенция:
речные трамваи, звонко цокали подковами по торцам лихие рысаки, шумели на
Озерках рестораны с гуляющей публикой, дразняще ликовал в зелени женский
смех, всегда волнующий чувства, оркестры пожарных команд раздували над
парками щемящую тоску старомодных вальсов-прощаний, в магазине у Елисеева
даже в лютейшие морозы торговали свежей клубникой, а по вечерам
неистовствовали загородные кафешантаны, и там пели канканирующие красотки,
вскидывая ноги в белой пене шуршащих кружев:
праздничной жизни хочется стать монахом? Труфанов и стал им, приняв новое
имя - Илиодор... Он блуждал по Невскому, безумный инок, пугавший проституток
речами о "страшном суде" на том свете. Босой праведник, опоясанный
размочаленным вервием, Илиодор сшибал очки с носов прохожих, говоря при
этом: "У-у, интеллигент поганый, морда твоя жидовская!" Духовная дорога
уводила инока в дебри политики. В голове монаха самым диким образом
совмещались идеи крестьянского народничества с махровейшими идеями
черносотенства. Идя от бога, Илиодор хотел выйти к народу с его нуждами, но
дорогу к народу не знал и пошел вкривь и вкось, словно пьяный. Человек
гибкого ума, мракобес широкого масштаба, великолепный оратор, способный
увести за собой тысячи, десятки и сотни тысяч людей, - фигура архисложная!
клубничным вареньем, и молодой взвинченный монах раскрывал ректору свою
душу, испепеленную ненавистью к "очкарикам", к романам Льва Толстого и к
революции грядущего.
на обложке коего изображен квач малярный, и этим квачем мажут рожу дураку в
очках. И хочу, владыка, пустить в народ газету по названию "Гром и Молния",
а чтобы девиз у нее был такой: "Пролетарии всех стран... разбегайтесь!"
взращивая Илиодора для своих нужд, она невольно готовит буйного протестанта,
способного выступить и против царя. Тихое житие в келье Илиодора не
прельщало. Протопоп Аввакум, Никита Пустосвят, Арсений Враль-Мациевич,
Ириней Нестерович - именно эти бунтари церкви стали для Илиодора апостолами,
образцами для подражания... Однажды за чашкой чая ректор Академии завел речь
о подвижниках, но Иляодор отмахнулся:
Обводным каналом аэроплан запущали с винтиком. Тоже чудо! Токмо рукотворное,
а не божие.
подвижники шевелятся... в лесах, где гады ползают. Недавно из Казани от
миллионерши Башмаковой весточку получил. Пишет вдовица кроткая, что в Сибири
завелся истинный подвижник по имени Григорий. Он ладно беса из нее выгнал...
странник вечно гонимый...
сгодится! Если б эта новость отрыгнулась обратно в село Покровское, мужики
скорее поверили бы в беса паскудного, но только не тому, что их Распутин
способен к святости.
****
страшно! Чуть свечереет над Лаврою, через забор сигают мрачные патлатые
тени, во мраке смачно брякаются трехлитровые бутыли. Оглядятся вокруг -
никого нет, и слыхать:
коридору, имея взоры опущены ниже долу, как и положено смиренному
послушнику. На плечо ему легла ароматная рука.
тот самый, что в Сибири славно подвижничает!
быстро перебирал ногами, будто собираясь пуститься в пляс. При этом руки его
находились в движении, а тонкая полоска губ раздвигалась, обнажая изъеденные
кариесом зубы.
что другой - оба к богу тщитеся...
цвета пиджак, засаленные и оттянувшиеся полы которого висели спереди, как
две старые кожаные рукавицы. Карманы были вздуты, как у нищего, кидающего
туда всякое съедобное подаяние. Брюки такого же достоинства, как и пиджак,
поражали своей широкой отвислостью над грубыми халявами мужицких сапог,
усердно смазанных дегтем. Особенно безобразно, как старый истрепанный гамак,
мотался зад брюк! Волосы на голове старца были причесаны в скобку.
приклеенным к его лицу, чтобы дополнить все его безобразие. Руки старца были
корявы и нечисты. Под длинными и загнутыми внутрь ногтями полно грязи. От
всей фигуры несло неопределенным, но очень нехорошим духом..."
Распутин повернулся к Феофану и с улыбкой (Илиодор запомнил ее как
"заискивающую, лукавую и противную") сказал:
вообще закончился его приезд в столицу. Но тут из поездки вернулся
синодальный владыка Антоний и прогудел:
знает. Гоните в три шеи! Не верьте ему - жулик! Какой же праведник, если он
в Казани на бабах ездил...
скрылся, и о нем забыли: был - и нету его. А тут как раз подоспела
знаменитая саровская эпопея...
****
накатывающий с моря прибой, а в пенной волне, открытые простору и радости
жизни, стоят влюбленные студент с барышней, которым давно уже "море по
колено"... С тех пор как Игорь Грабарь разругал картину, стало признаком
хорошего тона отзываться о ней критически. Но было и другое мнение, мнение
современников, для нас давно угасшее: упоенные бурей и любовью, гордые и
красивые, он и она - это как раз те люди, которым предстоит свершать
революцию. Какой простор! Какая свобода!
12. ЧУДО БЕЗ ЧУДЕС
Романовых за обычный завтрак 78 копеек, за обед брал по рублю. Вскоре он
сделал заявление, что завтрак будет стоить 93 копейки, а обед рубль и 25
копеек - продукты вздорожали! Молодая царица призвала повара к себе и в