куда-то по скудно освещенной улице. Они не звучали гордо, ну просто совсем
не звучали гордо они просто куда-то перлись и все. Через разбитые окна до
нас доносился монотонный гррррумммм множества шагов и дыханий. И конечно,
вонь - что-то жуткое.
Одевятнадцативековивание не получилось, получилось что-то другое.
ответить. Я обнял ее за плечи.
пошлых логических обоснований, тезисов и т.д., именно прозрение, именно
что-то свыше. Это было что-то, словами не облагаемое, я могу передать лишь
слабый слепок с тогдашних моих ощущений. Я вдруг с необыкновенной ясностью
понял: все, что происходило с нами в этот несуществующий день моего
рождения, весь этот группешник и все, что сопровождало его, - все это было
агонией расстрелянного Георгеса. Я словно бы и раньше об этом знал, но вот
выразил в двух словах Манолис. И словно бы дошло, прояснилось в деталях. И
насчет одевятнадцативековивания, которого не было, и которое, тем не менее,
было. И насчет того, что все так стремились попасть на мой мифический
праздник - и званные, и незванные... Георгес умер. Нам так хотелось, чтобы
Георгес не умер, но мы боялись до конца связывать какую-то глупую книжку со
своими желаниями, мы хотели, может быть, только одного - спрятаться,
укрыться где-нибудь от этих тупых, озверелых, несущих унизительную смерть
рыл. И не спрятались, и не нашли прибежищ, и Георгес все-таки умер. И это
окончательно доказало нам, что он все-таки жил.
Исчез простреленный томик, оставленный мной на краешке письменного стола.
Исчез письменный стол "работы мастера Гамбса", как говорила Вера -
прекрасный, дубовый, резной, я бы мог спокойно променять его на мерседес
последней модели, а то и на ровер с семью компьютерами, и на сделке этой
наверняка сильно бы прогадал. Исчезли роскошные картины - подлинники никогда
не существовавших гениев импрессионизма начала века, исчез компьютер, исчез
хрусталь, я уж не говорю про ковер - все, все исчезло. Умирая, Георгес
забрал с собой всю мою комнату, подсунув вместо нее жилище законченного
алкаша, чем-то смутно знакомое. Я тоскливо разглядывал с серыми от грязи
смятыми простынями, с подушкой без наволочки да тонким тюремным одеяльцем в
ногах; на липкий от мусора пол; на стол, заваленный бутылками, окурками и
пустыми консервными банками; на шкаф без дверцы. Боже ж ты мой!
вариант иринывикторовниного голоса. - Вы мне тут будете всхлипывать и
обжиматься на людях (я только тогда заметил, что непонятным образом перестал
обнимать Ирину Викторовну, а держу в объятиях Веру, такую же испуганную, как
и я сам), а вот вы лучше мне объясните, куда вы ее законного мужа дели?
желания поскорее одеться, один только Манолис поднял с полу тамарочкину
блузку и ей на плечи накинул), И.В. стояла теперь в дверях, вызывающе
раскорячившись и глядя на меня ненавидящим вериным взглядом.
ванной, наверное. Туда пошел. А почему...
его одежда (она ткнула пальцем куда-то в угол). Вот брючки, вот пиджачок.
Вот остальное из нижнего. Что ж он, без одежды, что ли, на такой холод?
деться, ваш Валентин? Вы, наверное, плохо смотрели, я сейчас сама погляжу.
понимал почему, я только знал стопроцентно - Веру сейчас никуда нельзя
отпускать. И я отчеканил, придав голосу необходимую категоричность:
бы Влад Яныч.
осторожненько, протиснулся мимо нее. Я услышал, как открылась и тут же
закрылась дверь ванной. Как он выключил воду.
нарочно меня пугают?
И.В., не сводя с меня ненавидящих глаз. - Есть там Валентин или нету?
Георгеса. Что ни Валентина, ни Влад Яныча я больше никогда не увижу. Что их
просто не существует в природе. Ни их самих, ни их останков, ни даже просто
хоть самомалейшего следа их существования, ни единого (вне моей комнаты)
воспоминания о них, ни единой бумажки, хоть как-то связанной с ними, ни
единой молекулы... То есть, я такими словами в тот момент вовсе не думал, но
я так чувствовал, и мне стало страшно. Все это направлялось против меня.
ужас!
ее погладил, отчего она тихонечко пискнула.
вопросила меня И.В. (а я ни слова не произнес). - На что это вы мне
намекаете? Где Влад Янович, почему он молчит? Почему молчите, Влад Янович?!
Валя!
неожиданно взрослый, в тысячу раз взрослее меня. Что вы хотите этим сказать?
У вас какая-то версия?
что происходит?
чего же она в молодости, наверное, красивой была. Во, наверное, мужиков-то с
ума сводила.
навязчивостью продолжал Манолис, как бы криков Ирины Викторовны не слыша.
где же он? Я не могу больше! - кинулась из комнаты вон, только и блеснула в
дверях ее солидная дряблая задница.
Стукнула дверь ванной и снова полная тишина. И больше я никогда Ирину
Викторовну не встречал. Разве только по телефону.
да пусти ж ты меня!!
Манолис, Тамарочку притихшую поглаживая по спине. - Стало быть, не
одевятнадцативековивание, а оничеговековивание на дворе, что-то в таком
контексте. И у меня по этому поводу тоже, честно говоря, никакой версии.
я. Я никак не мог найти выход из положения. Отчаяние охватывало меня. Я ни
за что не соглашался потерять Веру.
зоологически, они тут явно ручонки свои приложили. Уничтожение, абсурд - это
их почерк. А вот версии у меня действительно никакой нет.
понимающе, чуть не старчески улыбнулся и что-то насчет Адама с Евой себе под
нос пробурчал. И сказал:
результате не мы. Исчезнут они.
никуда нельзя уходить.
Тамарочку под руку (она была на редкость послушна, только все время