который согласился отвезти меня на родину, во Фландрию, возвращался с
ярмарки. Я стоял в повозке, пахнущей хмелем, и все смотрел на удаляющиеся
очертания монастыря, заключившего в своих стенах моего любимого учителя.
Мне казалось, что я вижу, как он ходит в своей узкой келье из угла в угол
и мысленно долбит камни, льет расплавленное олово, соединяя вещества и
стихии, которые он так любил ощущать своими руками. Теперь этим рукам
разрешалось прикасаться только к бумаге и перу да к древним рукописям,
случайно сохранившимся в архивах монастыря..."
Отец закончил чтение рукописи и долго молчал, перебирая пожелтевшие от
времени документы. Среди них он отыскал пергамент, покрытый арабскими
письменами.
рукописи? - спросил он, задумчиво его рассматривая.
Трансиордании, - ответил я.
перевернул листок, его оборотная сторона оказалась целиком покрытой
латинскими фразами и уже знакомыми мне алхимическими значками. В углу
листка была подпись.
развернул его на слове "Автограф". Большие вкладные листы были испещрены
подписями выдающихся людей всего мира. И между неровной и запутанной
виньеткой Бенджамина Франклина и отрывистыми знаками, начертанными рукой
великого Шекспира, стояла подпись, удивительно напоминающая ту, что была
на листке пергамента.
Имя удивительного учителя, о котором рассказывает Одо Меканикус, - Роджер
Бэкон.
период развития. Гений, провидения которого стали ныне явью, а гениальные
заблуждения ввергли средневековую науку в водоворот ошибочных
представлений... Лишенный учеников и возможности опытной проверки своих
гипотез, четырнадцать долгих лет провел он в одиночном заключении. Да,
Бэкон пришел к неверным построениям, к ложным теориям. Но он был до конца
уверен в их истинности, был уверен, что если произвести опыт по его
рецептам, то в магическом философском яйце ртуть и сера, соединившись,
превратятся в золото. С великого ученого и великого мученика начало свое
развитие современное опытное естествознание, началась современная химия...
записка, подписанная мессером Даниилом. Часть ее удалось разобрать:
Роберту Гроссетесту, епископу в Линкольне*.
стать ученым... достаточно умел, чтобы быть полезным.
Ниже, уже рукой Бэкона, был помещен "перевод" арабского документа. По
манере алхимиков того времени Бэкон не столько перевел содержание
пергамента, сколько зашифровал его известными одному ему и его ученикам
условными, символическими значками и фигурами.
Бэкона описания Великого Делания, то "ученый" монах Ля-Мартиньери,
которому была поручена проверка, понимал все символы Бэкона буквально. В
одном месте своего исследования Бэкон в целях затемнения смысла упомянул о
выделениях человека. Для Ля-Мартиньери этого было достаточно. Властью,
данной ему папой, он заставил босоногих монахов своей обители часами
молиться на холодном каменном полу церкви, затем они сморкались и плевали
в специальный сосуд. "Но напрасно я пытался извлечь из всего этого
квинтэссенцию", - писал невежественный монах.
сделанной Бэконом, но задача оказалась непосильной даже для моего отца.
особенно увлекается арабистикой. Мы отправим ему нашу находку. Я уверен,
что он разберется...
посылку с документами. Но напрасно мы ждали ответного письма. Шли дни за
днями, наконец примерно через месяц отец написал письмо своему другому
знакомому, господину Леволю, и просил узнать, получил ли его письмо Рюдель.
могу объяснить причину молчания Рюделя..."
привратником, и тот сообщил мне, что господин Рюдель последнее время
находился в очень смятенном состоянии духа, ему казалось, что его
преследуют, Он не выходил из дома, предварительно не осмотрев улицу сквозь
щель в двери. Почувствовав доверие к привратнику, Рюдель оставил ему
письмо: "Берегите дом. Я уехал надолго, это единственный способ обрести
спокойствие..."
привратник.
глубоким стариком, однако у него нашлось и время и желание все подробно
разузнать.
потеряны?
надеяться, что вернется Рюдель и напишет нам подробное письмо. Мне
почему-то кажется, что ничего серьезного с ним не произошло. А документы
наши представляют собой ценность только для нас, больше ни для кого...
прятать их так тщательно. В них что-то есть...
что Меканикусы были адептами, то есть владели тайной превращения
металлов... Что богатство дома было заложено одним из Меканикусов,
погибшим позднее на войне... Поэтому он считал, что все Меканикусы должны
посвящать себя поискам секретов Великого Делания. Но среди найденных нами
и так глупо утраченных документов нет ничего, что имело бы отношение к
алхимии. Даже "перевод""
на нем нет обязательного для таких рукописей символа Великого Делания, так
называемого пантакля Сулеймана*.
алхимии?
темного средневековья, либо нарочитый обман. Современная наука...
свете тайны?
мудрецам..."
большой кровью, таким большим трудом, что в них выкристаллизовалась,
собралась, овеществилась правда. Есть открытия, сделанные навсегда,
навечно. И, если бы не эти открытия гениев науки, Меканикусы и сейчас
искали бы Красный камень, или "панацею", а ты помогал бы мне в работе у
печи, глупой, старой, милой печи, из-за которой мои руки были всегда в
ожогах.
ученый, а у нас сейчас двадцатый век!
потом стал юношей... Видишь ли, Карл, твой дед был еще во власти семейных
преданий, легенд, не расставался со старыми книгами, сутками не отходил от
колб и реторт. Он и послал меня учиться новой химии. "Иди учись, пойми
причину могущества методов химии, - сказал он мне. - Она родилась в недрах
средневековой алхимии и сейчас удивляет человечество неисчислимым
количеством блестящих и очевидных открытий. Я верю, что, освоив эту новую
науку, мы с тобой совершим Великое Делание - цель и задачу алхимии". И я,
мой мальчик, вошел в стены университета, как входит лазутчик во вражеский
город. Мне казалось, что я услышу новое и важное в привычной форме притч и
загадок, зашифрованное неведомыми значками, туманными философскими
рассуждениями. Мне не забыть моего удивления первыми же лекциями.
Понимающе ухмыляясь, я записывал слова лектора, зарисовывал приборы и ночи
напролет стремился разгадать их тайный смысл. Отец торопил меня. "Узнал?"
- так начиналось каждое его письмо. "Узнаю!" - отвечал я. Но время шло,
загадки множились. Я часами просиживал в библиотеке Сорбонны над
рукописями древних авторов, но новая химия имела уже другую форму