недоумение, мне пришлось объяснять, зачем мне эти сведения...
разыскать предполагаемых родственников.
неприятной для меня темы и опять начал:
сестрица.
стол. Но отвлекаться он не желал, нетерпеливо поглядывал в мою сторону, и
чувствовалось, что, как только обед закончится, вопросы возобновятся.
Следовало Иннокентия Павловича опять куда-нибудь отправить с серьезным
заданием. К концу обеда я смогла его придумать. - Иннокентий, - сказала я,
глядя ему в самые зрачки, - мне чрезвычайно неловко так загружать тебя...
распоряжении.
сжал мою руку, а Михаил Степанович вдруг грянул "Шумел, гремел пожар
Московский...". Евгений испуганно подпрыгнул и, схватив поллитровку, прижал
ее к груди. Убедившись, что Михаил Степанович ничего не замышляет, а просто
у человека настроение и он поет, Евгений поставил бутылку на место, блаженно
улыбаясь, дослушал куплет и, прошептав: "Чистый Шаляпин", окончательно
угомонился, то есть расслабился и даже рискнул подпеть тихо и чрезвычайно
фальшиво.
окончания песни. - Талант в землю не зароешь.
новоявленного друга. Посидев так минуту в полном блаженстве, они перевели
взгляд на бутылку и маетно вздохнули.
Вам еще сторожить. И фундамент-то вынесут, прости Господи...
не учить.
посмотрим, - сурово сказала я. Михаил Степанович обиделся, а Иннокентий
повеселел. Вскоре после обеда, забыв задать мне беспокоившие меня вопросы,
он отбыл изучать предков Сиротиной Елены Гавриловны с целью обнаружения
общих родственников, а мы с сестрицей, прихватив все имеющиеся в наличии
планы и карты, отправились к фундаменту.
Прикидывая и так и эдак, мы выделили разом три места, причем на значительном
расстоянии друг от друга. Фотографии демонстрировали лишь фасад дома, а
планам, начертанным мужчинами нашего рода, мы не очень-то доверяли. В общем,
обозначив три больших квадрата, мы решили начать поиск с первого, и начать
незамедлительно. Сразу же возник вопрос: как глубоко копать? Я выдвинула
версию, что слишком глубоко зарыть клад прадед не мог: во-первых, ни к чему,
во-вторых, мужики - лентяи. Мышильда вроде бы согласилась, но, поморщив лоб,
добавила через минуту, что дом много раз перестраивался, трижды горел и
клад, ранее зарытый неглубоко, мог оказаться далеко от поверхности.
Поразмышляв, мы решили копать на метр и тут же взялись за работу.
знали что делать. Сокровищами не пахло, но всерьез мы и не надеялись, что
нам повезет в первый же день. Попутно в головах возникали разные интересные
мысли: например, в чем прадед зарыл сокровища? Воображение рисовало солидный
кованый сундучок. Приличные сокровища просто обязаны храниться в таких
сундуках, чтобы заступ, то есть лопата, с лязгом ударилась о крышку... ну и
все такое. Однако ждать чего-либо путного от непутевого прадеда не
приходилось, и мы сошлись на том, что вожделенного лязга можем и не
услышать, но хоть бы и без него сокровища, как ни крути, все равно
сокровища, и мысль о них согревала душу.
дальше? Сама по себе яма нас не беспокоила, другое дело земля. Чтобы
продолжать изыскания, надо было куда-то выкопанную землю определить: либо
перевозить ближе к забору, что тяжело и хлопотно, либо бросать ее в яму, то
есть рыть новую, зарывая старую. В этом был свой резон, однако, если
сокровища не обнаружатся на'глубине метра, придется рыть на два, и что ж
делать в этом случае: копать все заново? Оставив решение этой проблемы на
завтра, мы, утомленные, но преисполненные энтузиазма, пошли домой.
образами и тяжело вздыхал. Я сделала вид, что не замечаю этого. Евгений
пришел другу на помощь.
спать.
такая. За харчи и обратную дорогу. Не хочет работать, пусть так и скажет.
убивает. У меня насморк, - в подтверждение своих слов он дважды шмыгнул
носом.
выследить троюродного, а в этом деле толку от предпоследнего никакого. - Даю
тебе больничный на один день. Не выздоровеешь до завтра, ищи себе другую
работу.
темнеть, а Иннокентий Павлович все не появлялся. Я заволновалась, где он,
интересно, в десять вечера может добывать сведения? В конце концов мы сели
за стол. Вдруг к крыльцу подъехала машина, и мы вздохнули с заметным
облегчением, но тут же насторожились: шаги принадлежали нескольким людям, а,
кроме Иннокентия, мы никого не ждали. Первым на кухне появился милиционер и,
оглядев нас, бодро гаркнул:
ляд притащился, пока оставалось тайной. Однако вслед за ним в кухню
протиснулся еще один милиционер, бережно поддерживая под руку Иннокентия.
Тот выглядел совершенно несчастным. Костюм был выпачкан, волосы взъерошены,
бывший муж почему-то стоял на одной ноге, на весу поддерживая другую, и при
этом очень походил на цаплю.
начал ли он вновь экспериментировать с самоубийством? Но ведь вроде бы занят
человек, и я к нему со всей душой...
ногу.
Конечно, милиционеров надо было как-то подготовить. Узрев меня, один из них,
заломив фуражку на затылок, брякнул:
выпустив при этом Иннокентия Павловича, я едва успела подхватить его и
прижать к груди. Он благодарно ткнулся носом в мое плечо и затих. Михаил
Степанович, выбросив вперед ладошку, не замедлил выкрикнуть:
Пока я прижимала к груди Иннокентия, милиционеры понемногу пришли в себя.
Один, слабо шевельнувшись, произнес:
направлении коленной чашечки Иннокентия. - Вы не беспокойтесь, в травмпункте
мы уже были, перелома нет. Постельный режим на несколько дней - и будет как
новенький.
но даже и у Мышильды. Она вышла из-за стола и, с недоумением приглядываясь к
лицам стражей закона, сказала:
лишился Мышильдиного доверия.
удобствами. Милиционеры все еще стояли в дверях с приоткрытыми ртами и
взирали на меня, хотя, ежели к столу не желают, чего ж людям глаза мозолить?
Мышильда с необычайной ласковостью на это намекнула и выпроводила их, при
этом оба смотрели через плечо в мою сторону и продолжали держать рты
открытыми. После чего, подойдя к Иннокентию, сестрица спросила:
машина...
Мышильда благоговейно прошептала:
вопрос, эгоизм и черствость предпоследнего меня возмущали.
Буджолд Лоис
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Маккарти Кормак
Корнев Павел
Посняков Андрей