какой, но Сыч быстро его к ногтю, когда вернется. Только объявиться успеет,
посмотрит вокруг, как царь зверей, и все уже видит, все понимает. Кто
новенький, тот валяй скорей на поклон. Испытает, карманы вывернет, в зубы
даст на всякий случай. А незваному лидеру отходную сделает. При всей спальне
догола разденет и покажет на окошко: иди не возвращайся! У нас не
богадельня, чтобы нищих терпеть!
живет рядом и с Колькой Сычом связан. Васька это знает. И сейчас подумал
только, как он чуть не вляпался из-за солдата. Пожалел его, а себя не
пожалел. Спит солдат в заначке и видит во сне, как Васька ему помогает. А у
Васьки только и мыслей, чтобы завтра вывернуться, соврать поскладнее.
ни в жизнь не отмыться. Душу из Васьки вытрясут да рассеют по Подмосковью.
Хочешь - беги, а не хочешь - так пропадешь. Сыч съест, да не он сам, а
помощникам доставит удовольствие мучить и истязать Ваську.
жалеющему. Насмерть бьет. С тем Васька и заснул, ощущая, как он сам спит и
как спят остальные. Всхлипывает во сне Грач, а ветер задувает в разбитое
окно. А там, в сарае, спит солдат, и Васька во сне помнит про солдата.
Путается перед ним, ловчит, желая выйти сухим из воды. Просыпается от
испуга, когда наступает утро.
Сунул в лаз голову, увидел только примятое сено, а на нем двух воробьев.
еще найдется, а вдруг да нет. Поднявшись на ноги и оглядывая сарай, в белых
зайчиках от солнца в щелях, подумал Васька не о солдате, а о воробьях, что
возились на соломе. Небось гнездо собирают, нужно их проследить. Будут тогда
у Васьки летом яйца. Серенькие, невзрачные яички у воробьев, не чета
сорочьим, но ведь тоже доход, а не расход. Несколько штук со скорлупой
проглотишь - чувствительно.
двадцать шесть яиц, чуть в обморок не упал. Целое лето кормился, брал по два
яйца в день, а курица еще приносила. Но кто-то выследил, зацапал, пожрал.
заначки, чтобы никто не нашел, но отыскивать чужие - на это профессиональный
нюх должен быть у детдомовца.
стеной.
солдата спрашивают: тебе зимой не холодно в шинели, а он отвечает: она у
меня суконная. А летом не жарко? Так она же без подкладки...
показался таким старым, как вчера. Глаза у него ожили, лицо потеплело. На
Ваську смотрит выжидательно, но доверчиво. Хоть ничего не говорит, но Васька
шкурой чувствует, что солдат воспрял духом, потому что хочет верить Ваське.
А Васька весь извелся, чтобы ему наврать.
больно и тоскливо.
солдат. - Так и зови. Ты надолго?
навовсе запутался, не может соврать солдату. Выпалить бы с ходу, спрятав
глаза: мол, простите, дяденька, я вчера подумал, что мы куда-то пойдем, а
сегодня я понял, что мы никуда не пойдем. Сказать так - и гора с плеч. Живи
себе Васька, благодушествуй, никаких больше в жизни проблем нет. Солдат сам
по себе, а Васька сам по себе. А теперь... Чем дальше, тем хуже. Чувствует
Васька, что хуже, инстинкт ему подсказывает. Шепчет ему инстинкт: пропадешь,
мол, ты, Васька, влезешь в историю, будет тебе ой как худо... Раем покажется
вся прежняя жизнь!
деревянным высоким крыльцом. На крыльце, прислонившись к пирамидальным
столбикам, ребята ждут, когда выйдет директор Виктор Викторович после своего
завтрака. Завтрак ему носят из детдомовской кухни, и для собаки носят есть.
Однажды и Васька таскал щи для собаки, успел рукой гущу несколько раз со дна
гребануть. Но это дело засекли. Теперь повариха от кухни до поворота
проглядывает, а тут жена директора встречает.
усвоил Васька привычку внимать чужому слову, ловить, запоминать,
докапываться до смысла. Одно дело - сам промышляешь, а другое - другие. За
пустым словословием что-нибудь промелькнет, не удержится. Иной раз ухватить
сказанное - как заработать пайку хлеба, даже больше.
намотал на свою память. Про Москву, где мороженое появилось, сласть какое
вкусное; про рынок в Малаховке, где народу больше, а значит, и поживы. А в
Люберцах кино "Багдадский вор" идет, и уже повторяют: "Вор у вора дубинку
украл!" Интересно бы посмотреть, как у них там воруют. Лишний раз поучиться
не грех. Вроде как обмен опытом.
в белой рубахе. Все разом вдруг завопили, негромко, но очень проникновенно,
страдательно, в унисон:
звали, Виктор Викторович...
сразу видно, что невозможно ему не попасть к родне, которая его зовет не
дозовется.
никакой родни. Но играет с воспитанниками в одну игру. Кивает, делает вид,
что верит им. А все потому, что экономия на бурде выходит, значит, двойная
детдому польза: те, что уйдут, промышляют, а те, что послабей и промышлять
не могут, бурды поболе хлебнут. И здесь политика. Никуда в наше время без
политики. Ложку не опустишь без нее в затируху.
и все побежали, полетели, как на крыльях, к кухне, получить свои хлебные
пайки. Иначе стали бы они отпрашиваться да врать про несуществующую родню.
Ушли бы, да и дело с концом.
Всего две каракули на листке: "Разрешаю отпустить". Но каждая каракуля
двести граммов хлеба весит. Отполосовали Паське ножом кус, бросили на весы,
крошек сверху добавили и протянули в окошко. Пока Васька хлеб ломал, крошки
начали сыпаться, Васька их на лету ловил. Не заметил, как половину куса
съел. Само проглотилось, проскользнуло. Это ведь долго ждать, когда
накормят, а есть не бывает долго. Но самое обидное, когда вот так машинально
съешь. Никакого самочувствия, ни зубы не подержали, ни язык не
поблаженничал, не помял, не послюнявил, ни желудок, ни пищевод не
обласкали...
крошки снова съел, не виноват же он, что столько крошек остается. Вернулся
повеселевший, сказал, протягивая хлеб:
не двинувшись:
брал, положил ему пайку на живот. Поскорей положил, боялся, что потом
пожалеет. Свою он тут же съел.
подымаясь и придерживая хлеб рукой:
сожалением:
съесть. Я однажды двадцать порций щей съел. Раздулся - во, как пузырь, а
толку мало.
весенним воробьем. Комочек жизни, а в чем она там держится, никак не
поймешь.
кое-чем. Ты уж сам доедай.
глядя с благодарностью на солдата.
подарили со стороны.
переживал. А сейчас и утро, и хороший солдат, и пайка в животе приятно
Адамов Григорий
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Пехов Алексей
Лондон Джек