- Елизавета! - громко позвал Костя. - Можно вас на минуточку?
Из боковой комнаты выглянула пожилая женщина с какой-то кастрюлей.
- Ты на кой его впустил?
- На кой, на кой... - проворчал Толик. - Человек больно хороший.
- Задаю один вопрос и ухожу, - мирно объявил Константин. - Если я
правильно понял, Нуркин здесь не прописан.
- Нет, не прописан, - единодушно заверили жильцы.
- Но появляется.
- Ха, появляется! - возмутилась Елизавета. - Почти два месяца тут
обретался.
- А сейчас?
- Съехал недавно. А чего ты здесь командуешь?
- Молчи, Лизка! - одернул ее Толик. - Чего еще хотел?
- Как его найти?
- Норкина? Это Петуховых друг, их и пытай.
- Когда они придут?
- Слушай, неуемный, ты один вопрос обещал, а задал сто, - проговорила
женщина.
- Так вы же на него не ответили, - сказал Костя и, подойдя к телефону,
обрезал провод. Потом повернулся к Елизавете и ненавязчиво
продемонстрировал нож. Лезвие длиной с телефонную трубку было сплошь
усеяно чешуйками засохшей крови.
- Гра-абят... - прошептала женщина. Кастрюля грохнулась на пол, и в
коридоре пронзительно завоняло кислыми щами.
Мобильного телефона Петр никогда не имел, поэтому долго искал, куда нужно
тыкать.
Прежде чем он ответил, трубка чирикнула раз семь или восемь.
- Да? Слушаю.
- Слушаешь? Это хорошо.
Голос был незнакомым, но сам процесс общения по телефону доставлял Петру
огромное удовольствие. Он что-то напоминал.
- Слушай внимательно, урод безбашенный. Человечек, которого ты вчера...
- Простите, а с кем я говорю? - удивился Петр.
- "Простите" будет потом, когда мы до тебя доберемся. Ты ведь вчера не
лоха какого-то задел. Ты нашего человечка опустил. Нашего, понимаешь?
- Не понимаю, - признался Петр. - Куда его дальше опускать, если он и так
уже не человек, а человечек?
- Борзый бычок, - с необыкновенной благостью заметил абонент. - Ты чей,
Робин Гуд? Ты каковских будешь, а?
Петр оторвал трубку от уха и задумался. "Каковских". Что за вопрос? Он сам
по себе, он... он...
Его вдруг охватило отчаяние - всепоглощающее, такое, от которого холодеют
пальцы и кружится голова. Кто он?
- Куда пропал? - крикнули в динамике. - Эй, бычок, не прячься! Ты где?
- Я? - дико озираясь, спросил Петр. - Я здесь. На чердаке.
- На каком чердаке, мудило?
- Не знаю, - сказал он и отключил трубку. Вокруг стояла жаркая духота,
насыщенная запахом гнили и чего-то еще - резкого, отвратительного,
забившего ноздри. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил
витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице не было, но
черные стропила сочились влагой. Тут и там возвышались серые сталагмиты
птичьего дерьма, самый ближний упирался Петру в ботинок.
Он брезгливо отдернул ногу и вскочил, но, треснувшись макушкой о
деревянную балку, присел обратно.
Вопросов было много. Первый - "Кто я?", второй - "Где я?", третий...
Петр поразился тому, как быстро возник этот список. Словно он только и
делал, что выяснял, - каждое утро. Правило, выработанное за время
отлежки... где?.. ладно, это потом. Правило диктовало: проснувшись, не
открывай глаза. Пусть к тебе обратятся, назовут по имени. С этого начнется
день.
"Бычок", "безбашенный" и еще как-то. Нет, такие имена его не устраивали.
Петр вздохнул и осмотрелся. Крыша двускатная, значит, не многоэтажка.
Десяток разбитых бутылок и море бумаги, в основном - темные покоробившиеся
газеты. В них можно почерпнуть хоть какие-то сведения, но Петр предвидел,
что статьи о человеке на чердаке там не будет. Никто не подскажет, никто
не объяснит.
Он пошевелился, и под рукой что-то громко зашуршало. Это был желтый
полиэтиленовый пакет с грустным верблюдом и маленькими, чуть повыше
верблюда, пирамидами. В пакете лежала толстая записная книжка, пачка
сигарет, банка пива и круглый сверток с надписью "BIG MACK". Большой мак
оказался мятым, сырым бутербродом. Петр не выдержал и куснул. Котлета была
жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его
кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом,
Петр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.
Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но
откуда записная книжка? Повинуясь неожиданному и какому-то невнятному
порыву, он открыл ее на букве Н.
Мозг кольнуло электрическим разрядом. В начале страницы находились
какие-то фамилии с номерами, а под ними другой пастой и другим почерком
было написано: "Нуркин". Дальше, ломая жанр телефонной книги, шел столбец
сплошного текста, занимавший - Петр проверил - два листа.
"Сперва пожри".
Он сдержал благодарную отрыжку и уже не смог оторваться.
"Ты Петр Еремин. Твои друзья: люди из Народного Ополчения (я никого не
видел). Враги: члены Чрезвычайного Правительства и их подручные (черный
список вспомнишь сам, он не забывается). Что с тобой случилось ? Этого я
не знаю. Кажется, случилось не с тобой, а с миром. Все куда-то подевалось.
Была война (вспомнишь), теперь нет. Чрезвычайного Правительства тоже нет.
Ни одного человека. Я ничего не понимаю. Все сошли с ума. Встретил пару
знакомых, они меня не узнали. Лежал в психушке, там пытались вдолбить
новую биографию: жена, сын и все такое. К Нижней Мухинской не приближайся,
опасно. Деньгами я разжился, на первое время хватит.
Достань оружие. Постарайся найти кого-нибудь из наших. В чужие руки эти
записи попасть не должны, но и выкинуть их нельзя. Завтра они тебе
понадобятся. Если что-нибудь вспомнишь, дополни. Вот еще: Нуркина я не
нашел, никаких следов. Небось отсиживается за бугром. Все. Будь осторожен".
Петр отложил книжку и потер подбородок. Кожа была чистой - молодец, вчера
позаботился. Он с легкостью вспомнил, как брился в туалете на Павелецком
вокзале, как покупал в аптеке шведскую мазь от гематом - зеркала на
чердаке не было, но левый глаз видел нормально, - вспомнил, хотя это было
значительно раньше, как колбасил того наглого человечка на углу Нижней
Мухинской и Малой Пролетарской.
Вспомнил и все остальное - разом, без посте-г пенных озарений, без
удивления даже, просто немного сосредоточился, и все появилось. Само. А
уже через минуту не мог поверить, как это возможно - забыть собственную
фамилию, не мог представить себе то состояние, в котором пребывал раньше.
Снилось, что ли? Нет, так долго не спят. Взрыв на Кузнецком был в начале
весны. С неба каша какая-то падала, и под ногами каша, только грязная... А
сейчас вон лето в разгаре. Солидное выходит пятнышко. В смысле, белое
пятно.
Петру стало немного обидно за те неимоверные усилия, что пришлось
приложить для организации побега. По существу, он функционировал не более
двух часов в день - уже под вечер, когда санитары разгоняли по палатам,
остальное же время слонялся по больничным коридорам и насиловал память.
Теперь с этим покончено. Он прикрыл глаза - лишь на секунду - и тут же
вспомнил свой домашний телефон. Позвонить? В блокноте про жену какую-то
написано. Вот и разберемся.
Петр взял трубку и набрал номер. Ответили сразу.
- Кого вам? Толик, сосед!
- Здорово. Узнаешь? - волнуясь, заговорил Петр.
- Кого надо-то?
- Привет, Анатолич! Это Петя! На том конце раздалось невнятное бурчание -
видно, Толик с кем-то совещался. Через секунду к телефону подошла Лиза.
- Ну! Слушаю вас.
- Доброе утро. Я Петр.
- Не знаю ничего. Кого вам?
- Э-э... - только и сказал он. А кого можно было позвать, если половина
соседей его не воспринимала? В их большой квартире жили еще двое, но с
ними у Петра отношения были сложные. - Простите, вы не скажете, кто
занимает комнату в конце коридора? Это рядом с ванной.
- Петуховы занимают. Вечером звоните, они на работу ушли, - сердито
ответила Лиза и тут же бросила трубку.
Петр задумчиво погрыз короткую антенну и, отключив мобильник, положил его
на россыпь керамзита.
Вот так. Вычеркнули. На его законных шестнадцати квадратах теперь
проживают какие-то уроды. Петуховы какие-то. До чего же неприятная
фамилия! Специально, что ли, выбрали? Будто издеваются, гады, намекают:
тебе одна дорога - к фиктивной жене и подсадному сынку Кирюше.
Петр в сердцах врезал по темной балке, и кровельное железо отозвалось
тихим, быстро затухающим гулом.
К псевдосупруге он не пойдет, хотя адресок, планировка и даже мебель
забиты в башку крепко. Врачи в психушке хлеб не даром едят. Петр потеребил
карманы и нащупал вкусный "Кэмэл". На сигарете верблюдик был совсем
крошечный - не больше комара. Помимо курева, в брюках оказалась тонкая
пачка денег. Петр разочаровался, но, поднеся ее к глазам, присвистнул:
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Маккэфри Энн
Емилина Ника
Шилова Юлия
Зыков Виталий