Чтение 17–й страницы книги ~Квартиронка~

Теперь я объяснюсь с Авророй. Теперь я дам волю мучительной ревности,облегчу свое сердце в горьких упреках и упьюсь сладостной местью, осыпаяее обвинениями.

Я не мог больше сдерживать свое волнение, не мог скрывать своичувства. Я должен был высказать все!

Пока д'Отвиль не исчез из виду, я нарочно стоял, отвернувшись от Авроры. И даже долее того. Я старался сдержать бешеные удары своего сердца, старался казаться спокойным и равнодушным.

Тщетное притворство! От ее глаз не укрылось мое состояние, в такихвещах инстинкт никогда не обманывает женщин.

Так было и на этот раз. Она все поняла. Вот почему в ту минуту онадала волю своему порыву.

Я повернулся, чтобы заговорить с ней, но тут почувствовал, что рукиее обвились вокруг моей шеи; она нежно прильнула ко мне, а лицо поднялось навстречу моему. Ее большие, ясные глаза смотрели в мои с нежнымвопросом.

В другое время этот взгляд успокоил бы меня: ее глаза светились горячей любовью. Так могли смотреть только глаза истинно любящей девушки.

Но сейчас я не знал жалости. Я пробормотал:

- Аврора, ты не любишь меня!

- Ах, почему ты так жесток со мной? Я люблю тебя, Бог свидетель, люблю всем сердцем!

Но и эти слова не рассеяли моих подозрений. Обвинения мои были слишком обоснованны, ревность пустила слишком глубокие корни, чтобы ее моглиуспокоить пустые уверения. Только доказательства или признания моглиубедить меня.

Раз начав, я уже не мог остановиться. Я припомнил ей все: сцену, которую видел на пристани, дальнейшее поведение д'Отвиля, мои наблюденияпрошлой ночью и то, чему я только что был свидетелем. Я ничего не забыл,но ни в чем не упрекал ее. У меня впереди было достаточно времени дляупреков, я хотел сначала услышать ее ответ.

Она отвечала мне со слезами. Да, она знала д'Отвиля раньше, она сразумне в этом призналась. В их отношениях была какая-то тайна, но она умоляла меня не спрашивать у нее объяснений. Она просила меня быть терпеливым. Эта тайна принадлежит не ей. Скоро я все узнаю. Пройдет немноговремени, и все раскроется.

С какой готовностью мое сердце впитывало эти утешительные слова! Ябольше не сомневался. Как мог я не верить этим чистым, омытым слезамиглазам, сияющим глубокой любовью?

Сердце мое смягчилось. Я снова нежно обнял мою невесту, и горячий поцелуй скрепил нашу клятву верности.

Мы могли бы долго пробыть на этом месте, освященном нашей любовью, ноосторожность требовала его оставить. Опасность была слишком близка. Вдвухстах ярдах от нас тянулась изгородь, отделявшая плантацию Гайара отлеса; оттуда можно было даже видеть его дом, стоявший вдали, среди полей. Густые заросли служили нам укрытием, но, если бы погоня направиласьв нашу сторону, люди прежде всего стали бы обыскивать эту чащу. Нам надобыло найти себе другое убежище, поглубже в лесу.

Я вспомнил о цветущей поляне, где меня ужалила змея. Вокруг нее росгустой, тенистый подлесок, там мы могли найти укромное место, где нас необнаружил бы и самый зоркий глаз. В ту минуту я думал только о такомубежище. Мне не приходило в голову, что есть способ отыскать нас в самойгустой чаще или в непроходимых зарослях тростника. И я решил спрятатьсяна этой поляне.

Чаща папайи, в которой мы провели ночь, находилась близ юго-восточного края плантации Гайара. Чтобы добраться до поляны, нам надо было пройти около мили к северу. Если бы мы пошли напрямик через лес, мы почтинаверное сбились бы с пути и, возможно, не нашли бы надежного убежища.Кроме того, мы могли бы заблудиться в лабиринте болот и проток, изрезавших лес по всем направлениям.

Поэтому я решил идти вдоль плантации, пока мы не выйдем на тропинку,которая когда-то привела меня на поляну, - я хорошо ее запомнил. Конечно, это было немного рискованно, пока мы не дойдем до северного краяплантации, но мы могли держаться подальше от изгороди и по возможностине выходить из подлеска. К счастью, по опушке леса параллельно изгородитянулась к северу широкая полоса пальметто, отмечавшая границу ежегодного паводка. Эти причудливые растения с широкими веерообразными листьямимогли служить отличным прикрытием: человека, пробирающегося среди них,нельзя было увидеть издали. Их густая решетчатая тень становилась совсемнепроницаемой благодаря высоким стеблям алтея и других цветов из семейства мальв, густо разросшихся вокруг.

Мы осторожно пробирались сквозь эти заросли и вскоре вышли к томуместу, где прошлой ночью перелезли через изгородь. Тут лес ближе всегоподходил к дому Гайара. Как я уже говорил, здесь нас отделяло от неготолько поле в милю шириной. Однако его ровная поверхность сильно скрадывала расстояние, и, подойдя к изгороди, можно было ясно разглядеть дом.

Сейчас я не собирался доставлять себе это удовольствие и уже двинулсяпрочь, когда мне послышался звук, от которого кровь застыла в моих жилах.

Моя спутница схватила меня за руку и тревожно взглянула мне в лицо.

Я только кивнул ей, чтобы она молчала, нагнулся и, приложив ухо кземле, стал слушать.

Вскоре я снова услышал этот звук. Мое предположение оправдалось: этобыл собачий лай! Я не мог ошибиться. Я был достаточно опытным охотником,чтобы сразу узнать в нем лай длинноухой ищейки. Хоть он слышался издалека и казался не громче жужжания пчелы, я больше не сомневался в его зловещем значении.

Почему же меня так испугал лай собаки? Ведь было время, когда собачийлай и крики "Ату его! Держи!" звучали для меня, как и для многих других,самой приятной музыкой на свете. А теперь?.. Ах, вспомните, в каком положении я находился, вспомните о часах, проведенных мною с заклинателемзмей, обо всем, что он рассказал мне в своем темном дупле: о беглецах, особаках-ищейках, белых охотниках, охоте за неграми, об обычаях, которыесчитались возможными разве что на Кубе, но на деле процветали и в Луизиане, - вспомните все это, и вы поймете, почему я затрепетал, услышаввдали собачий лай.

Этот лай раздавался очень далеко, где-то около дома Гайара. Он звучалс перерывами и не был похож на голос собаки, бегущей по следу, а скореенапоминал разноголосый лай выпущенной из псарни своры, радующейся предстоящей охоте.

Мои худшие опасения подтвердились: они спустят на нас собак!

Глава LXX. ТРАВЛЯ

О Боже! Они спустят на нас собак! Скоро спустят или уже спустили этого я не мог определить, но я не решался двинуться дальше, пока не узнаю наверное. Я оставил Аврору под деревьями и бросился к изгороди, укоторой кончался лес. Добежав до нее, я схватился за сук и подтянулся:теперь поверх макушек сахарного тростника мне виден был весь дом, яркоосвещенный лучами взошедшего солнца.

С первого взгляда я понял, что не ошибся. Как ни далеко было до дома,я разглядел вокруг него людей; многие из них сидели на лошадях, их головы двигались над тростником. А раздававшийся время от времени громкийлай указывал, что собак там целая свора. Со стороны могло показаться,что партия охотников готовится к охоте на оленя, и если бы не время,место и прочие обстоятельства, я, может быть, и принял бы их за обыкновенных охотников. Но сейчас они произвели на меня совсем иное впечатление. Я прекрасно понимал, зачем они собрались вокруг дома Гайара. Язнал, какую охоту они затевают.

Поглядев на них не дольше минуты, я понял, что погоня уже готова двинуться в путь.

С сильно бьющимся сердцем я бросился назад к своей спутнице, котораядожидалась меня, дрожа от волнения.

Мне незачем было рассказывать ей, что я увидел, - она прочла это помоему лицу. Она тоже слышала лай собак. Она родилась в здешних местах изнала обычаи этой страны. Знала, что с собаками охотятся на оленей, лисиц и пантер, но ей было также известно, что на многих плантациях держатсобак и для совсем других целей, собак-ищеек, обученных охоте на людей!

Будь она менее проницательна, я, может быть, попытался бы скрыть отнее то, что увидел, но она сразу все поняла.

Сначала нас охватило полное отчаяние. Казалось, у нас нет никакой надежды спастись. Где бы мы ни укрылись, собаки, приученные выслеживатьлюдей, везде сумеют нас найти. Нет никакого смысла прятаться в болотахили зарослях. Ни самое высокое дерево, ни самый густой подлесок не могутспасти нас от он навевал такое гнетущее чувство одиночества, какого не

Итак, первым нашим чувством была полная безнадежность, первым бессознательным побуждением - никуда не двигаться, остаться на месте и датьсебя схватить. Быть может, нам и не грозила смерть, хотя я знал, что,если меня поймают, я должен быть готовым ко всему.

Я знал, как относились здесь к аболиционистам26: в то время их бешеноненавидели. Я слышал о свирепых расправах ярых рабовладельцев с этими"фанатиками", как они их называли. Я не сомневался, что и меня отнесут ких числу, а может быть, и того хуже - обвинят в краже негров. Во всякомслучае, меня ждет расправа, и, вероятно, очень жестокая.

Но мой страх перед наказанием был ничем в сравнении с уверенностью,что, если нас поймают, Аврора снова попадет в руки Гайара.

Вот какие думы сильнее всего терзали меня и заставляли колотиться моесердце. Эти думы вновь наполнили меня решимостью не сдаваться, пока мыне испробуем все средства, какие в наших силах.

С минуту я стоял, размышляя о том, что же нам предпринять. И тут мнепришла в голову мысль, которая спасла меня от отчаяния: я вспомнил беглого негра Габриэля.

Не думайте, что до этой минуты я забыл о нем и о его убежище или чтоя не вспоминал о нем раньше. С тех пор, как мы вошли в лес, я много раздумал о беглом негре и его дупле. И я бы сразу направился к нему, но меня удерживала дальность пути. Решив после заката выйти на береговую порогу, я выбрал поляну, так как она была ближе.

Теперь, когда я узнал, что по нашему следу пустят собак, я снова подумал об убежище Габриэля, но отбросил эту мысль, считая, что собакивсюду отыщут нас и, спрятавшись у Габриэля, мы его невольно выдадим.

Все эти мысли вихрем проносились у меня в голове, и в первую минуту яне сообразил, что собаки не могут преследовать нас по воде. И толькокогда я стал искать способ скрыть наши следы и подумал о негре и егососновой смоле, я вспомнил про воду.

Вот где для нас еще оставалась надежда! Теперь я оценил, как умно онвыбрал себе жилище. Да, это было именно такое место, где его не моглиотыскать проклятые собаки.

Как только я подумал об этом, я решил бежать к Габриэлю.

Я был уверен, что найду дорогу. Недаром я старался запомнить ее. Втот день, когда меня ужалила змея, у меня были какие-то смутные мысли,скорее неясное предчувствие, что убежище негра еще может мне пригодиться. Последующие события, в частности мое намерение сразу бежать сАвророй в город, вытеснили эти мысли у меня из головы. Во всяком случае,я хорошо запомнил путь, по которому меня вел Габриэль, и мог быстро найти его, хотя в лесу не было ни дорожек, ни тропинок, а только еле заметные стежки, протоптанные дикими лесными обитателями.

Но я был уверен, что не собьюсь с пути. Я запомнил знаки и зарубки надеревьях, которые мне показывал мой спутник. Я помнил, где нужно пересечь большую протоку по стволу поваленного дерева, который служил негрумостиком. Помнил, где он вел меня по болотцу, по которому не прошла былошадь, где пробирался сквозь заросли камыша, между громадными стволамии корнями кипарисов, где спустился вниз, к воде. Помнил, где лежит огромное упавшее дерево, протянувшее над озером свой толстый ствол с ветвями, густо заросшими мхом - тайную гавань для маленькой пироги, - и былуверен, что найду его.

Я не забыл и условного сигнала, которым должен был известить беглецао своем приходе. Он научил меня особому свисту и сказал, сколько раз ядолжен просвистеть.

Я не тратил времени на размышления. Все это я обдумал уже дорогой.Едва я вспомнил об озере, как сразу принял решение. Я только сказал своей спутнице несколько ободряющих слов, и мы сразу двинулись в путь.

Глава LXXI. СИГНАЛ

Изменение наших планов не изменило направления, в котором мы двигались. Мы продолжали идти в ту же сторону. Дорога к озеру лежала черезполяну, где мы сначала думали дождаться темноты, - это был кратчайшийпуть к убежищу беглого негра.

В памятную мне встречу с Габриэлем он вечером вывел меня к северо-восточной окраине плантации Гайара. Мы находились как раз на том месте, где проселок углублялся в лес. Зарубка на стираксовом дереве, которую я хорошо запомнил, указала мне направление. И я поспешил свернуть изкустов в чащу, тем более что, когда мы добрались до этого места, до насясно донесся громкий и протяжный лай собак. Прислушавшись, я заключил,что псы уже отыскали в поле сахарного тростника наш вчерашний след.

Нам предстояло пройти еще несколько сот ярдов по вырубке. Множествоторчащих вокруг пней свидетельствовало, что здесь поработал топор дровосека. Тут рубили лес для нужд плантации, и справа и слева от тропы возвышались аккуратно сложенные поленницы дров. Ужасаясь при мысли, что мыможем столкнуться с дровосеком или возчиком, мы прибавили шагу. Такаявстреча оказалась бы для нас роковой: любой заметивший нас человек непременно навел бы погоню на наш след.

Впрочем, будь я способен тогда спокойно рассуждать, я понял бы, чтоэти страхи мои излишни. Если собаки выследят нас здесь, никаких указанийот лесорубов и возчиков не потребуется. Но тогда я об этом не подумал ивздохнул с облегчением, когда вырубка осталась позади и нас скрыл густойшатер девственного леса.

Теперь все зависело от быстроты наших ног: успеем ли мы добраться доозера, вызвать негра с пирогой и скрыться из виду, прежде чем собакипримчатся туда? Если нам посчастливится - мы спасены или, во всяком случае, можем надеяться на спасение. Собаки, конечно, приведут погоню к тому месту, где мы сядем в лодку, - к поваленному дереву, но дальше и людии собаки потеряют след. Угрюмое лесное озеро представляло собой подлинный лабиринт. Зеркало воды было очень невелико, но зато с места нашейпосадки ни это оконце, ни дерево, росшее посередине и похожее на островок, не были видны, а кроме того, затопленный участок занимал значительную площадь леса. Даже если Гайар и другие догадаются, что мы бежалипо воде, они дважды подумают, прежде чем рискнуть нас разыскивать в этихзарослях, особенно в такое время года, когда пышная листва не пропускаетсолнечных лучей и в лесу всегда царит полумрак.

Однако вряд ли им придет в голову, что мы скрылись от них таким путем. На поваленном дереве, под ветвями которого пряталась пирога, не останется ни следа, ни знака. Да и кто подумает, что в таком отдалении отчеловеческого жилья, в какой-то стоячей луже, не соединенной протокой нис рекой, ни с одним из ее заболоченных рукавов, может быть укрыта пирога? Следов, которые удалось бы разглядеть в лесном мраке, мы за собой неоставляли - за этим я тщательно смотрел.

Погоня решит, что собаки напали на след медведя, пумы или болотнойрыси, - все эти звери, уходя от охотников, имеют обыкновение бросатьсявплавь. Такими рассуждениями я старался подбодрить себя и свою спутницу,в то время как мы торопливо продолжали наш путь.

Скоро ли Габриэль откликнется на наш сигнал? - эта мысль терзала меня. Услышит ли он его сразу? Поспешит ли на мой зов? Подоспеет ли вовремя? Вот что занимало меня сейчас.

Все теперь зависело от быстроты. О, почему я не вспомнил о Габриэлераньше? Почему мы сразу же не пустились в дорогу?

Сколько времени потребуется нашим преследователям, чтобы нагнать нас?Я боялся даже подумать об этом.

Верховой всегда обгонит пешего, а собаки, как известно, бегут по следу во весь дух.

Одна надежда поддерживала меня. Место нашего ночлега они обнаружатбез труда: сложенные в кучу листья папайи и мох укажут им, где мы провели ночь. Ну, а дальше? Когда мы искали пропавших лошадей, мы рыскали полесу во всех направлениях. Я вернулся на проселок и прошел по нему порядочный кусок. Все это, несомненно, хоть на время запутает собак. Крометого, д'Отвиль вышел из зарослей папайи другой дорогой. Ищейки могутпогнаться по его следу. О, если бы это было так!

Все эти предположения проносились в моем мозгу, в то время как мыспешили вперед. Мне даже пришла в голову мысль сбить собак со следа. Явспомнил о побегах скипидарной сосны, к помощи которой прибегал негр.Но, к сожалению, ни одна нам ни попалась, а тратить время на поиски япобоялся. Кроме того, я не очень-то верил в это средство, хотя Габриэльи клялся мне, что так можно провести любую собаку. Обыкновенная краснаялуковица, по его словам, тоже убивала всякий запах. Но красный лук нерастет в лесах, а скипидарную сосну я так и не нашел.

Однако я принимал все доступные мне меры предосторожности. Несмотряна свою молодость, я был старый охотник и кое-чему научился, выслеживаяоленей и другую дичь в родных горах. Да и три четверти года, проведенныемною в Новом Свете, не все прошли в городе, и я до известной степени ужеприобщился к тайнам здешних чащоб. Поэтому мы не бежали вперед очертяголову. Там, где было можно, я старался запутать след.

В одном месте нам предстояло пересечь болотце - участок со стоячейводой, заросший тростником и растением, носящим название болотного дерева. Воды в болоте было по колено, и его ничего не стоило перейти вброд.Я знал это, так как недавно перебирался через него. Итак, взявшись заруки, мы пустились прямо через болото и благополучно выбрались на другуюсторону; но чтобы не оставлять в грязи отпечатков наших ног, я сначалаотыскал на берегу сухое местечко, откуда можно было прямо ступить в воду; то же самое я проделал при выходе из болотца.

Знай я, что среди участников погони имеются опытные следопыты, я, пожалуй, не стал бы напрасно стараться. Я думал, что Гайар и его подручныенаспех собрали кое-кого из окрестных плантаторов и жителей поселка, людей неопытных, которых легко обманут мои незамысловатые уловки.

Если бы я догадывался, что их ведет человек, о котором мне рассказывал Габриэль, - известный всей округе следопыт, сделавший охоту на негров своей профессией, я не стал бы трудиться. Но я не подозревал, что занами гонится этот негодяй со своими натасканными на людей собаками, ипотому старался сбить погоню со следа.

Перейдя болотце, мы скоро очутились перед большой протокой и переправились на другую сторону по стволу повисшего над водой дерева. О, еслибы в моих силах было разрушить этот мост, сбросить его в воду! Но я утешался тем, что если даже собаки и пройдут за нами по этой переправе, товерховые потеряют время, разыскивая брод.

Вот наконец и поляна: но я не стал мешкать ни секунды. Мы даже не кинули взгляда на яркий ковер цветов, не заметили их благоухания. Когда-тоя мечтал побывать здесь с Авророй. Вот мы и попали в этот земной рай, нопри каких обстоятельствах! Страшные мысли теснились в моем мозгу, когдамы почти бегом пересекали залитую солнцем и усыпанную цветами прогалину,чтобы снова углубиться в призрачный полумрак леса.

Тропу я запомнил хорошо и шел по ней без колебаний. Однако время отвремени я все же останавливался, чтобы послушать, не приближается ли погоня, и дать своей спутнице отдышаться. От непривычного напряжения грудьАвроры тяжело вздымалась, но в глазах ее светилась непоколебимая решимость, а улыбка подбадривала меня.

Наконец мы очутились среди болотных кипарисов, окаймлявших озеро, и,обходя их толстые стволы, вскоре добрались до поваленного дерева. Ещенесколько секунд - и нас скрыли огромные ветви, опутанные мхом. По путия запасся дудочкой, которую, вспомнив уроки негра, вырезал из тростника,росшего здесь в изобилии. Дудка эта издавала очень своеобразный пронзительный свист, слышный даже в самых отдаленных уголках озера.

Ухватившись покрепче за ветку, я нагнулся к самой воде и, приложивтростинку к губам, подал условный сигнал.

Глава LXXII. ИЩЕЙКИ

Пронзительный звук далеко разнесся по воде и, казадось, проник в самые глухие закоулки леса. Он всполошил пернатых обитателей озера, и ониответили на непривычный свист нестройным и крикливым концертом. Отчаянное курлыканье журавлей и луизианских цапель, хриплое уханье сов и ещеболее хриплый крик пеликана слились в сплошной гомон, но всех заглушалирыболов и белоголовый орлан, чей резкий голос удивительно напоминает металлический скрежет напильника, которым точат зубья пилы.

Шум долго не стихал, и я подумал, что если придется повторить сигнал,то негр его не услышит - даже самый пронзительный свист потонет в этомсодоме.

Спрятавшись среди ветвей, мы ждали дальнейшего развития событий. Мыне разговаривали. Опасность была слишком велика, чтобы в эти секундынапряженного ожидания испытывать какое-либо чувство, кроме чувства величайшей тревоги. Брошенное время от времени слово утешения, высказаннаявполголоса надежда - вот и весь наш разговор.

В мучительном ожидании смотрели мы на воду и с опаской озирались наберег. С надеждой ждали плеска весла и со страхом - воющего лая собаки.Никогда не забуду я этих минут - минут тягостного, мучительного ожидания! До самой смерти не изгладятся они из моей памяти.

Все, что я передумал в эти мгновения, все, даже самые мельчайшие подробности того, что я пережил, встают передо мной так живо, будто этопроизошло только вчера.

Помню, раз или два нам показалось, что в тени деревьев пробежала легкая рябь. Сердце у нас радостно забилось - мы подумали, что это пирога.

По радость наша была недолгой. Волнение поднял аллигатор, и минутуспустя отвратительное животное, почти одной длины с челном, проскользнуло мимо нас, с необыкновенной быстротой рассекая воду.

Помню, я подумал тогда, что негра может и не быть в его убежище. Что,если он охотится в лесу? Да мало ли куда он мог отлучиться! Но в такомслучае я нашел бы возле дерева его пирогу. А если у него есть и другиепотайные стоянки - например, по другую сторону озера? Он ничего мне такого не говорил, но это было весьма возможно. Все эти догадки лишь усиливали мою тревогу.

Но тут у меня возникло еще одно предположение, более страшное, ибооно было более вероятным: негр мог попросту спать! Более вероятное потому, что ночь была для него днем, а день - ночью. По ночам он выбиралсяиз своего убежища, бродил по лесу, охотился, а днем прятался в дупле испал.

"О Боже! Неужели он в самом деле спит и не слышал моего сигнала?" - вужасе спрашивал я себя.

Следовало бы повторить сигнал, хотя я и понимал, что, если предположение мое верно, он все равно меня не услышит. Негр спит, как залегший вберлогу медведь, его и пушками не разбудишь. Как же мог я надеяться разбудить его своей жалкой дудкой, тем более что птичий концерт все продолжался?

- А если Габриэль и услышит, - обратился я к Авроре, - вряд ли он отличит мой свисток от... Боже милостивый!

Это восклицание сорвалось у меня помимо моей воли, и я не успел договорить начатой фразы. Протяжный и полный значения звук, который я услышал сквозь птичий гомон и, услышав, тотчас узнал, был заливистый лай собаки, идущей по следу,

Я нагнулся и прислушался. Вот опять! Эту мелодию ни с чем не спутаешь. Недаром у меня слух охотника и я не раз наслаждался этой музыкой.

Но этот лай отнюдь не казался мне музыкальным. Он звучал, как крикмести, как грозное предзнаменование гибели.

Я уже не помышлял о том, чтобы повторить сигнал. Даже если негр меняуслышит, будет уже поздно. Отшвырнув тростинку, как бесполезную игрушку,я привлек к себе Аврору и, поставив ее за собой, выпрямился во весь рости повернулся к берегу. Снова прокатившийся по лесу заливистый собачийлай прозвучал на этот раз так близко, что я невольно нагнулся, думаяувидеть пса.

Ждать пришлось недолго. В сотне метров зеленели заросли тростника. Язаметил, как тростник зашевелился. Верхушки заколыхались, полые стеблизатрещали, клонясь под напором подминавшего их живого существа. Какой-тозверь продирался сквозь их гущу.

Но вот тростник заколыхался еще сильнее, последний ряд его подался, ия увидел то, чего ждал, - пегую рубашку огромной собаки! Одним прыжкомона выскочила из зарослей, на мгновение замерла на открытом пространстве, потом, глотнув воздух, протяжно взвыла и понеслась вперед.

За ней выскочила вторая, потревоженный тростник сомкнулся за ними, иобе побежали в сторону поваленного дерева.

Кустарника здесь не было, поэтому я хорошо их видел. Несмотря на царивший вокруг полумрак, я даже разглядел их породу и масть: это были огромные ирландские борзые, так называемые дирхаунды, серо-черный и рыжий.По тому, как они приближались, видно было, что они хорошо натасканы, инатасканы не на оленей, а на людей. Ни одна охотничья собака не шла бытак по человеческому следу, как шли они по нашему.

Увидев собак, я сразу приготовился к схватке. Их величина, широкие итяжелые челюсти, злобный вид указывали на свирепость этих тварей. Можнобыло не сомневаться в том, что они кинутся на меня, едва только заметят.Поэтому я вытащил пистолет и, ухватившись за ветку, чтобы удержать равновесие, ждал их приближения.

Я не ошибся. Добежав до поваленного дерева, собака приостановиласьлишь на долю секунды, потом вскочила на ствол и побежала к нам. Она ужене принюхивалась к следу; я видел ее горящие яростью глаза и с минуты наминуту ждал нападения.

Если бы я готовился к этой встрече заранее и искал наиболее выгоднойпозиции, то и тогда не выбрал бы удачнее. Вынужденный приближаться комне по прямой, мой враг не мог метнуться ни вправо, ни влево, так чтомне оставалось только твердой рукой направить на него пистолет и, когданужно, нажать гашетку. Даже новичок, впервые взявший в руки огнестрельное оружие, и тот бы не промахнулся.

Гнев напряг мои нервы, в груди горело чувство беспредельного негодования, которое придало мне твердость стали. При мысли, что меня травят,как волка, я пришел в бешенство, но то было холодное бешенство.

Я выждал, пока морда собаки не оказалась на расстоянии несколькихдюймов от дула пистолета, и нажал гашетку. Собака рухнула в воду.

За ней почти вплотную следовала вторая. Не дожидаясь, когда облакодыма рассеется, я прицелился и снова нажал гашетку.

Добрый мой пистолет не подвел меня. За выстрелом я услышал громкийвсплеск падающего в воду тела.

Собак уже не было на стволе. Одна свалилась направо, другая - налево,в черную воду озера.

Глава LXXIII. ОХОТНИК ЗА ЛЮДЬМИ

Собаки упали в воду - одна была убита наповал, другая тяжело ранена.Но эта собака уже была обречена: пулей ей перешибло ногу, и хотя она судорожно билась в воде, пытаясь выплыть, это ей никак не удавалось. Черезнесколько минут она камнем пошла бы ко дну, но, как видно, ей не сужденобыло утонуть. Рок уготовил ей иную кончину, и предсмертный вой ее пресекся довольно необычным образом.

Визг собаки - сладчайшая музыка для аллигатора. Для него собака - самая лакомая добыча, и, услышав вой гончей или даже простой дворняжки, онготов проплыть любое расстояние.

Натуралисты объясняют это любопытное явление иначе. Они утверждают и это в самом деле соответствует истине, - что вой собаки имеет отдаленное сходство с криком молодого аллигатора, и взрослые кидаются на этотвой якобы по двум причинам: самка - чтобы защитить свое детище, а самец- чтобы его пожрать.

Наблюдение это еще оспаривается наукой, одно лишь неоспоримо - аллигатор никогда не упустит случая полакомиться собакой. Схватив добычустрашными челюстями, он утаскивает ее в свои подводные владения. Приэтом он действует с такой жадностью, которая красноречиво говорит о том,что собачье мясо и впрямь его любимое блюдо.

Поэтому я нисколько не удивился, когда с полдюжины этих гигантскихпресмыкающихся вдруг вынырнули среди темных стволов деревьев и быстропоплыли к раненой собаке.

Они устремились к тому месту, откуда слышался непрерывный визг, окружили барахтающуюся борзую плотным кольцом и ринулись на свою жертву.

Стая акул и та уступила бы им в проворстве. Удар хвостом одного изаллигаторов пресек вой пса, три или четыре пары грозных челюстей одновременно щелкнули, последовала недолгая борьба, потом длинные костлявыеголовы разомкнулись, и чудовища поплыли в разные стороны, каждое унося взубах по куску. Только несколько пузырей да красная пена, выступившая начернильной поверхности воды, указывали место, где еще недавно билась собака.

Примерно такая же сцена разыгралась и по ту сторону поваленного дерева - озеро здесь едва достигало нескольких футов глубины, и на дне былохорошо видно тело убитой собаки. Три или четыре аллигатора, приблизившихся к дереву с этой стороны, заметили собачий труп и, кинувшись вперед, разделались с ним так же ловко, как их сородичи с другим псом. Параирландских борзых исчезла в пасти этих прожорливых тварей быстрее, чемкрошка хлеба, брошенная в стаю голодных пескарей. Но как ни поразительнобыло это зрелище, я почти не обратил на него внимания. Мысли мои былизаняты другим.

После выстрела я продолжал стоять на поваленном дереве, устремиввзгляд в ту сторону, откуда появились собаки.

Я пристально всматривался в просветы между стволами, в темную глубинулеса. Я следил за зарослями тростника, стараясь уловить малейшее движение, прислушивался к каждому звуку и шороху, но сам хранил молчание ижестом велел молчать своей дрожащей спутнице.

Надежды почти не оставалось. Вот-вот появятся еще собаки, другие,отставшие ищейки, а с ними верховые - охотники за людьми. Они близко искоро подойдут - скоро, потому что мои выстрелы укажут им путь. Оказывать сопротивление отряду разъяренных людей бессмысленно. Оставалось од-но - сдаться.

Аврора, видя, что я выхватил второй пистолет, умоляла меня сдаться,не пуская в ход оружия. Но я и не собирался стрелять в людей - я приготовил пистолет, чтобы защищаться от нападения собак, если они появятся.

В лесу стояла тишина, и ничто не указывало на приближение моих преследователей. Что могло их задержать? Может быть, переправа через протокуили болотце? Я знал, что лошадям там не пройти и всадники вынуждены будут искать объезд. Но все ли они верхом?

Я даже начал надеяться, что Габриэль подоспеет. Если он не слыхал моего сигнального свиста, то не мог же он не слышать выстрелов! Но потоммне пришло в голову, что это еще, чего доброго, его отпугнет. Он не поймет, кто и зачем стрелял, и побоится выехать на своей пироге.

Хорошо, если он услышал первый сигнал и находится в пути! Прошло нетак много времени, и еще оставалась надежда. Пусть здесь было немало пережито, но пришли мы сюда совсем недавно. Если Габриэль услышал выстрелыпо пути сюда, то он решит, что я стрелял из своей двустволки, стрелял вкакую-нибудь дичь, и не оробеет. Может быть, он еще подоспеет вовремя имы благополучно доберемся до его дупла.

Кроме двух-трех пятен крови на шероховатой коре дерева, ничто не указывало на то, что здесь побывали собаки, да и эти пятна вряд ли видны сберега. Если у охотников нет других собак, которые доведут их до меня,им нелегко будет обнаружить эти следы в царящем тут полумраке, и, можетбыть, нам все-таки удастся ускользнуть.

С новой надеждой я повернулся к воде и стал глядеть в ту сторону, откуда, как мне казалось, должна была появиться пирога. Увы, ничто не говорило о ее приближении. Кроме крика потревоженных птиц, ни звука не доносилось с озера.

Я снова повернулся к берегу.

Заросли тростника колыхались. Длинные стебли гнулись и трещали подтяжелой поступью человека. Вот он уже показался из зарослей и вразвалкупошел к воде.

Он шел один, лошади и собак с ним не было, но перекинутый через плечодлинноствольный винчестер и охотничье снаряжение указывало на то, чтоэто хозяин ирландских борзых.

Густая черная борода, гетры и куртка из оленьей кожи, красный шейныйплаток и енотовая шапка, а главное, свирепое выражение лица не оставлялисомнений в том, кто этот субъект. Он в точности соответствовал описанию,которое я слышал от беглого негра. Это мог быть только Рафьен - охотникза людьми!

Глава LXXIV. ВЫСТРЕЛ ЗА ВЫСТРЕЛ

Да, субъект, который вышел из зарослей, был действительно Рафьен,охотник за людьми, и пристреленные мною собаки принадлежали ему. Это была пара хорошо известных всей округе ищеек, специально обученных выслеживать несчастных негров, когда, не выдержав зверского обращения надсмотрщика, те бежали в леса. Не меньшую известность снискал и их хозяин распутный и грубый малый, добывавший себе пропитание отчасти охотой, отчасти кражей свиней. Жил он в лесу, как дикарь, и изредка нанимался кокрестным плантаторам, нуждавшимся в его услугах и услугах его омерзительных псов.

Как я уже говорил, мне никогда не приходилось встречаться с этимсубъектом, хотя я достаточно слышал о нем и от Сципиона, и от Габриэля.Последний весьма подробно описал мне наружность Рафьена и сообщил немалопоистине потрясающих историй, свидетельствующих о его злобном и лютомнраве: нескольких беглых негров он убил, а других затравил своими свирепыми псами.

Его ненавидели и боялись во всех негритянских поселках побережья, аматери-негритянки пугали именем Рафьена своих малышей, когда они капризничали, и те сразу затихали. Да и имя-то какое! Ведь Рафьен означает"головорез"!

Такая слава шла о Рафьене, охотнике за людьми, среди черных рабов наплантациях. Его имя внушало больше страха, чем пытка и ременная плеть.По сравнению с ним какой-нибудь палач-надсмотрщик вроде Билла-бандитапоказался бы ангелом.

При виде этого человека я сразу же оставил всякую мысль о побеге.

Уронив руку, сжимавшую пистолет, я ждал, когда он подойдет, чтобысразу сдаться. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме бессмысленного кровопролития. Поэтому я стоял молча и посоветовал своей спутницетоже хранить молчание.

Выйдя из зарослей, Рафьен не сразу нас заметил. Меня наполовину скрывали густые фестоны испанского мха, а Аврору за зеленью и вовсе не быловидно. Кроме того, охотник не смотрел в нашу сторону, глаза его былиустремлены на землю. Он, конечно, слышал выстрелы, но больше полагалсяна свое чутье следопыта. По тому, как он шел, низко пригнувшись к земле,я понял, что он идет по следу собственных псов почти так, как шла бы собака.

Когда он приблизился к озеру, на него вдруг пахнуло затхлым запахомводы. Он остановился, поднял голову и посмотрел вперед. То, что передним оказалось озеро, видимо, его озадачило, и он выразил свое удивлениекоротким ругательством:

- Черт!

Затем взгляд его упал на поваленное дерево и, следуя дальше по стволу, остановился на мне.

- Лопни мои глаза! - воскликнул он. - Так это вы? А где мои собаки?

Я тоже смотрел на него в упор, но молчал.

- Я вас спрашиваю, черт бы вас побрал, где мои собаки?

Я все молчал.

Взгляд его упал на ствол дерева. Он заметил пятна крови на коре,вспомнил про выстрелы.

- Проклятье! - прорычал он. - Ты убил моих собак!

И вслед за тем полился нескончаемый поток угроз и брани, сопровождаемой такой дикой жестикуляцией, что я подумал - уж не сошел ли он с ума.

Но вскоре он прекратил свои бессмысленные прыжки и кривлянья, широкорасставил ноги, вскинул к плечу винчестер и закричал:

- Слезай с дерева и тащи свою черномазую! Живо, черт тебя побери!Слезай, говорят! Будешь долго раздумывать - пристрелю!

Я уже говорил, что при первом взгляде на этого человека я оставилвсякую мысль о сопротивлении и намеревался сразу же сдаться, но его наглое требование и оскорбительный тон задели меня за живое, и я решил защищаться.

Злоба придала мне новые душевные и телесные силы, мой дух и моя рукаобрели утраченную было твердость. Этот негодяй травит меня, как дикогозверя, но я ему не поддамся!

К тому же, против ожидания, Рафьен явился сюда один. Он шел за своимисобаками пешком, тогда как другие ехали верхами и, должно быть, задержались у протоки или болота. Если бы преследователи подошли все вместе, яволей-неволей вынужден был бы покориться. Но охотник за людьми, каким быопасным противником он ни был, явился сюда в единственном числе, а безропотно сдаваться одному человеку не позволяли мне понятия чести, унаследованные от моих воинственных предков. Как-никак, в моих жилах теклакровь вольных горцев, и я решил сразиться, а там будь что будет!

Крепко сжав в руке пистолет, я прямо посмотрел в налитые кровью глазанаглеца и крикнул:

- Стреляйте! Но смотрите не промахнитесь, потому что я-то уж не промахнусь!

Направленное на него дуло пистолета поколебало решимость Рафьена, ибудь у него малейшая возможность, я не сомневаюсь, что он уклонился быот поединка. Он не ждал такой встречи.

Но он зашел уже слишком далеко, и отступать было поздно. Винтовка была вскинута к плечу, и в ту же секунду я увидел вспышку и услышал выстрел. Услышал я и щелчок пули, ударившейся в ветку, на которую я опирался. Хоть Рафьен по праву слыл метким стрелком, вид моего пистолета помешал ему хладнокровно прицелиться, и он промахнулся.