Чтение 17–й страницы книги ~Северная Пальмира~

- Это чудовищно, - прошептал Элий.

- Ты сказал, что готов убивать на арене. Что же ты теперь возмущаешься?

С потолка тем временем текли уже целые струи воды. Элий поднял голову. Его раздражала эта непрерывная капель. Его сегодня все раздражало.

- Но разве я могу быть равнодушен к чужой боли? Освободи его!

- Невозможно. - Лицо Шидурху-хагана окаменело. Просить о чем-то каменного истукана немыслимо. Разве что намазать ему лицо киноварью. Вернее, кровью...

- Освободи его, я тебе приказываю! Или...

- Что - или? Ты меня убьешь? Нет, Элий, ты не можешь этого сделать. А вот он - может. И потому его я ни за что не отпущу. И помни, римлянин, я тоже рискую. Не меньше тебя. Собой и женой своей, прекрасной Гурбельджин-Гоа. Если он узнает, что я спустил с неба дух Вечерней звезды и запер его в теле несравненной Гурбельджин-Гоа, чьи щеки похожи на снег, политый кровью, нам обоим конец. И мне, и ей.

- Этот парень терпит каждодневную непрерывную пытку. Подумай об этом.

- Что тут думать? Я ошибся. Каждый может ошибиться. Как ты... Когда пошел в Нисибис.

Слово "Нисибис" всякий раз вызывало взрыв почти физической боли. И с годами она не слабела. Наверное, такую же боль испытывает Всеслав.

- Ты лжешь, Шидурху. Это не ошибка. Так ошибиться нельзя. Ты сделал это намеренно. Ты нарочно оставил душу Всеслава в теле. Ты знал с самого начала, как все будет.

Шидурху не стал оправдываться.

- Конечно знал. Как же еще мне было пленить Сульде? Из мертвого тела его дух тут же ускользнет. А так его душа переплелась с человеческой и оказалась намертво прикованной к телу. Что-то вроде двойного капкана. Только я могу создать такое, - он засмеялся и, обернувшись пестрым змеем, заскользил по полу атрия. - И не надо хвататься за меч. В облике змея я неуязвим. А от тебя подобной сентиментальности я не ожидал. Одна смерть, одна душа - разве это малая цена за неначавшуюся войну? За десятки неначавшихся войн? Продержись год, сделай так, чтобы Сульде не ускользнул. Тогда целый год нигде не будет войн, и ворота Двуликого Януса закроются навсегда. Ты ведь этого хотел! Почему ты так переживаешь? Люди власти считают жизни и души на тысячи. Научись и ты этому счету...

Элий схватил змея и поднял над головой, сдавливая двумя руками. Змей распахнул влажную розовую пасть, раздвоенный язык рванулся наружу. Зубы были остры. И Элий знал, что они ядовиты. Змей хлестнул хвостом - ощутимый удар пришелся по ребрам. Гладиатор пошатнулся и едва не упал, поскользнувшись на мокром полу. Но змея не выпустил.

- Зря... - прохрипел змей. - Все р-р-равно не убьешь. Я всего лишь выполнил уговор. Взял деньги и исполнил желание.

- Ты лжешь, Шидурху! - Элий еще сильнее сдавил пальцы. Силы бы достало и камень расплющить. Но змей лишь раскрывал и закрывал рот. И издавал какие-то сиплые звуки. Смеялся? Это хихиканье привело Элия в ярость. - Я просто рассказал тебе о своей мечте! Всего лишь рассказал! Ты украл у меня деньги. Никакого уговора не было! Вспомни! Не было уговора! Ты сам отыскал меня и сказал, что я должен сражаться на арене, и тогда мое желание исполнится! Ты сказал, что Сульде будет прикован к арене моей волей. Я должен стать гладиатором - и этого достаточно. Ты солгал! Ты ничего не сказал про Всеслава! Ты сделал эту подлянку без меня и не для меня. - Он опять тряхнул змея. - И не для Рима! Ты спасаешь себя и свое царство от Чингисхана и его бесчисленных кочевников с помощью меня и этого мальчишки. Пока мы деремся, Чингис не воюет.

- Каждый защищается, как умеет. Тебе-то что? Да, я спасаю мое царство Си-Ся... Какое мне дело до надменного Рима? Но ты вместе со мной спасаешь Рим. И что тут такого плохого?

- Боль Всеслава.

- Ты же гладиатор, Элий. А орешь, как весталка, которую изнасиловали.

Элий отшвырнул змея в угол. В следующую секунду его уже не было в атрии. В раскрытую дверь летел снег.

Иэра стояла на коленях возле бассейна в своем атрии. Стеклянный потолок был убран, и в атрий беспрепятственно падал снег - мягкий, пушистый. Он шел сплошной пеленой и укутывал скульптуры в мягкие одеяла, он ровным покровом ложился на пол и пушистыми горками плавал на воде. Иэра водила пальцем меж крошечных белых сугробов и улыбалась.

- ...Гурбельджин-Гоа, - едва слышно шептала темная вода в бассейне. - Женщина с румянцем, похожим на кровь, пролитую на свежевыпавший снег. В ней заключен свет звезды Любви.

- Гурбельджин-Гоа, - повторила Иэра. - И кровь на снегу... Это не твой бой, Элий. Сожалею, но Сульде предназначен не для тебя.

ГЛАВА XII

Игры в Северной Пальмире

(продолжение)

"Напрасно сенатор Флакк ищет сторонников. Рим отныне един. А сенатор

Флакк может создать оппозицию из своей единственной персоны".

"Предатели и клеветники, покидая Рим, бегут в Альбион".

"Завтра Фавналии, праздник сельского Фавна".

"Все жители Вечного города должны сдать не меньше фунта меди на

завершение статуи Геркулеса. Прием меди производится у спуска Победы1".

"Акта диурна", канун Ид февраля2

Накануне Элий получил странное письмо.

"Завтра в восемь утра жду тебя в доме трех елей на Яблоневой улице. Бери с собой Корда. Дом с резным крылечком".

И все. Ни подписи. Ни объяснения. Но почерк был хорошо знаком. Почерк Квинта. Верный фрументарий уж пять дней как пропал, оставив невразумительное письмо, и вот наконец объявился. Неведомо, сильно ли на Элия подействовало изгнание, но вот что Квинт сделался не похож на себя прежнего - это точно.

Теперь, следуя указаниям, Элий и Корд пробирались по узкой тропинке в снегу. Месяц лютень выдался в этом году и в самом деле лютым. Деревья были изукрашены инеем, все стены в белой изморози, на стеклах разрослись белые разлапистые ветви.

Дом стоял на отшибе - черный, укрытый шапкой снега, за тесовым забором. То есть половина дома была за забором, а половина выставлялась наружу, никак не укрытая, - видать, хозяин летом начал возводить забор, да не закончил. Все окна были темными. Пес, выскочивший из будки, загромыхал цепью и залился отчаянным лаем. Но на вой и лай никто в доме не обратил внимания. Элий вытащил из-под лисьей шубы листок с адресом и при свете фонаря перечитал.

- Это точно здесь? - спросил Корд, пританцовывая, - ноги его в тонких кожаных сапогах мерзли.

- Похоже.

Элий опасливо покосился на беснующегося кобеля, но к двери подошел и постучал. Никакого ответа. Дом спал непробудным сном, увязнув в белых, сахарно искрящихся сугробах.

- Рано прибыли, - сказал Корд. - Может, что перепутали?

- Перепутали? Что мы могли перепутать? - Элий вновь изо всей силы грохнул в дверь.

В этот раз в двух окнах вспыхнул свет. Внутри послышалась какая-то возня, загрохотало опрокинутое ведро, кто-то ругнулся, и дверь распахнулась. На пороге вместо Квинта появился здоровенный мужик раза в полтора шире Элия в плечах. Он был в одних полосатых синих с белым портах и босиком. Мускулистые его плечи и грудь равномерно перетекали в объемистый живот. Огромная башка казалась еще больше от рыжеватых буйных кудрей, картофелина носа покоилась на пышных пшеничных усах. Мужик держал в руке электрический фонарь и светил в лицо гостям.

- Сократ! - изумился Элий, узнавая товарища по арене.

- Император? Хе... - только и сказал Сократ в ответ.

- Квинт здесь? - спросил Элий. От голого торса дородного богатыря в морозный воздух поднимался пар.

- Заходи! - Хозяин отступил в глубь дома.

Они миновали сени, в которых, как показалось Элию, кто-то стонал и ворочался ("Уж не слуги ли спят в таком холодном атрии?" - подивился римлянин), и прошли в жарко натопленную комнату.

Под потолком мирно горел светильник на три лампы, обвешанный рядами шелковой материи с бахромою. Посреди комнаты - широкий дубовый стол и вокруг него скамьи широкие, ладные. Печь, выложенная изразцами, еще с вечера не остыла, источала слабое тепло. Элий снял шапку и скинул шубу, оставшись в одной шерстяной белой тунике с длинными рукавами. Мужчине не положено носить тунику с длинными рукавами, но в этом климате приходится поступаться многими правилами. Корд тем временем скинул свой полушубок и жался к печке, радостно хлопал по ней ладонями, пританцовывая и подвывая.

- Квинт здесь? - повторил Элий свой вопрос.

- Погоди, - Сократ указал на скамью.

Элий сел. Тут же на столе явилась высоченная стеклянная голубоватая бутыль, наполненная прозрачной жидкостью. Элий, лишь глянув на нее, ощутил противное ныряние желудка. А Сократ уже ставил на стол глиняные обливные кружки и резал, прижимая к груди, краюху черного, сладко пахнущего хлеба.

- Это мое изобретение - сорокаградусная. Уже изрядно имеет поклонников во всех землях Новгородских, Московских и Киевских. - Сократ с нежностью погладил стеклянную бутыль. - Фрина! - крикнул он зычно. - Гости!

В соседней комнате за белой дверью послышалось какое-то шевеление, но никто не вышел.

- Фрина! - рыкнул хозяин громче.

Вышеозначенная дверь приоткрылась, и наружу высунулась всклокоченная голова, судя по обилию волос и отсутствию бороды, - женская.

- Гости! - рявкнул Сократ.

Голова скрылась за дверью, а шевеление усилилось. Хозяин тем временем наполнил до краев кружки прозрачной жидкостью. И уж, верно, собирался рыкнуть вновь, как дверь распахнулась, и в комнату вывалилась новоявленная Ксантиппа, неся тарелку с пирогами, глиняную крынку с квашеной капустой, в миске - морщинистые соленые огурчики.

- Будем! - сказал хозяин и опрокинул содержимое кружки себе в глотку разом.

Элий взял свою кружку, глотнул и задохнулся. Спешно схватил первое что попалось - попался пирог с капустой - и, давясь, заел. Корд тем временем, к изумлению Элия, выпил свою кружку до дна как ни в чем не бывало и захрустел капустою. Корд весь порозовел - щеки и нос, и даже лоб. Глаза заблестели. А Сократ уже вновь наполнял кружки. Увидев, что гость лишь пригубил, нахмурился и потребовал:

- До дна. Это ты в таверне можешь изображать питие, а тут изволь уважать обычай.

Элий покорился. И опрокинул огненную жидкость разом. Сразу же бросило в жар. Ног как будто не стало. Но ступни почему-то жгло. Как тогда на арене, когда Хлор махнул отточенным мечом. Тогда тоже он ощутил невыносимое жжение в отрубленных ступнях. Только сейчас не было боли. А на глазах почему-то выступили слезы, и дыхания не хватало. А хозяйская бутылка опять забулькала жидкостью, и кружки наполнились.

- Ну как, хороша, проклятая? - подмигнул ему Сократ повлажневшим глазом. - Диоген как выкушал три кружки, так сразу стал шелковым. Это тебе не фалерн или галльское слабенькое винцо, и далее не мед сыченый. Это - сила. Это - гладиатор среди всех веселящих сердце напитков.

- Где Квинт? - спросил вновь Элий, будто приход Квинта мог его спасти от опасного гостеприимства.

- Погоди! - опять остановил его Сократ и вновь рыкнул: - Матушка, горячего надобно!

Фрина уже гремела на кухне у плиты.

- Сейчас будет горячее, - сообщил хозяин.

Элий согласно кивнул - он уже не порывался ускользнуть из-за стола. Римлянин благодушно смотрел, как перед ним выросла миска горячей пушистой каши, и слушал, как Корд разглагольствует о том, что когда-то республиканский Рим тоже питался одною кашей и был вполне счастлив и достоин подражания.

Тут дверь в ту комнату, где недавно почивала Фрина, отворилась, и на пороге возник Квинт, с лицом снежно-белым, с полуприкрытыми глазами и спутанными прядями на лбу. Кроме полосатых, как у хозяина, и явно великоватых портов, на фрументарии ничего не было. Квинт скользнул невидяще взглядом по лицам гостей, сморщился, будто увидел что-то мерзкое, и шагнул к столу. На ощупь отыскал Элиеву кружку, благо она была полна, и опрокинул. После чего глаза его распахнулись, и он вполне осмысленно посмотрел на гостей.

- А, Элий! - Квинт растянул губы в улыбке. - Это здорово, что ты пришел. У меня к тебе дело срочное. Наиважнейшее дело... - Квинт странно ухмыльнулся. - Женюсь я. Свадьба завтра.

Элий решил, что ослышался.

- На ком женишься? На Фрине, что ль?

- Ты что? Фрина - это Сократа жена, - Квинт похлопал хозяина по плечу. - А я на сеструхе Платона женюсь, на Ольге.

- А другого времени ты выбрать не мог? - поинтересовался Элий.

- Чем время-то плохое? - спросил Сократ. - Время самое подходящее.

- Завтра день праздничный. Вдовы и разведенные женятся по праздникам.

- Для меня любое время подходящее, - тяжко вздохнул Квинт. - Иначе пропаду. - Он качнулся и ухватился за край стола, чтобы не упасть. - Э-эх, Элий, и сытно нам в изгнании, и крыша есть над головой, а тяжело... Так тяжело, что хоть волком вой. Мы верим, что Рим велик, и эта вера нас спасает и обманывает. Я даже не знаю, что хуже. То, что спасает, или то, что обманывает.

- Философ! - Элий с тоской посмотрел на пустую кружку и покачал головой.

- А всего тяжелее рядом с тобой, Элий. Одно меня радует. Чтобы за тобой идти, я свою порочную натуру переламываю, перекручиваю. И потому мои скромные достижения может быть не менее ценны, чем твои, огромные. Потому что я за них стократную цену плачу. А ты все даром берешь: тебе не надобно переламывать себя, ты поступаешь как душа велит. А я как бы против себя действую, руководствуясь знанием добра и зла. И твоим беспрекословным авторитетом. Это как у Сенеки: "Больше заслуга перед самим собой у того, кто победил дурные свойства своей натуры и не пришел, но прорвался к мудрости"1.

Сократ тем временем вновь наполнял кружку Элия огненной водой. Римлянин смотрел на нее отрешенно, будто то была чаша с соком цикуты, но в этот раз подносили ее не Сократу, а сам Сократ потчевал.

- Нет, свадьбу я не переживу, - прошептал Элий.

- Э, не печалься, парень, - похлопал его по плечу Сократ. - "Время человеческой жизни - миг; ее сущность - вечное течение; ощущение - смутно; строение всего тела - бренно; душа - неустойчива; судьба - загадочна; слава - недостоверна"2.

Элий не сразу сообразил, что хозяин процитировал Марка Аврелия.

- У меня и дома-то нет, - продолжал рассуждать Квинт. - Здесь все устроено будет. Наверху в светлице постель постелят. Уже и ржаные снопы для нее принесли. И ковры, и перины.

- Зачем ты сражаешься на арене? - спросил Сократ, не обращая внимания на Квинтову болтовню. - Ведь ты не любишь кровь.

- Не люблю, - согласился Элий.

- Я тоже не люблю. Вот Сенека любит кровь, а я - нет. Я пришел на арену, когда еще исполнялись желания. Но завалился на отборочных соревнованиях. Так и не довелось кого-нибудь осчастливить. А так хотелось! Все мы в молодости воображаем, что можем что-то сделать! Скажи-ка, Марк Аврелий, ты сумел?

Элий задумался и думал долго.

- Не знаю. Наверное, да. Кажется, я спас кому-то жизнь.

- Но чего-то главного не случилось, - угадал Сократ со свойственной ему проницательностью.

- Я хотел прекратить войны. Это было мое самое сокровенное желание. Я просил, чтобы ворота Двуликого Януса навсегда закрылись. Но не смог... Проиграл. - Элий вспомнил про Всеслава и содрогнулся. А ведь исполнилось в конце концов. Но как!

- Э, парень, опасные же у тебя желания! Хотя... - Сократ хитро прищурился, внимательно поглядел на гостя. - Сейчас, к примеру, мир повсюду. Даже странно, а? Все хотят драться, но не дерутся. Только обзываются, прямо вылитые дети.

Сократ вновь наполнил кружки. И вновь они выпили. Сократ был почти трезв. А Элий - напротив, пьян, как грек.

- Нет, не странно... - замотал головой римлянин. - Мир - потому что я дерусь. И буду драться вновь и вновь. Непрерывный бой. И с каждым поражением он слабеет... Пока только я могу его победить, а потом - каждый.

- Выходит, ты - можешь его победить... а я, к примеру, нет?

- Ты - нет... Пока. - Римлянин уронил голову на стол.

Сократ встряхнул Элия.

- Это почему же?

- Он еще очень силен... - Элий пьяно засмеялся. - Что ты со мной сделал, Сократ, а? Скажи, что ты со мной сделал? Я же солидный человек... разве можно так надираться... - Элий что-то хотел изобразить руками, но не сумел.

- Куда ты смотришь, Император? Вперед или назад?

- Вперед...

- Чтобы смотреть вперед, надо видеть, что впереди. А ты видишь? Мне думается, что ты, глядя в будущее, видишь только прошлое и цепляешься за прежнюю славу. Подумай, чем ты занят, Элий. Ты хочешь приручить войну. Зачем?

- Посадить тварь на цепь и не давать ей кусаться. Как пса - на цепь...

- А разве, - Сократ поднял палец и вновь повторил: - разве Рим тоже не сидел на цени? Уже много лет... Да что там лет - веками он сидел на золотой цепочке по воле богов. Задержанное в своем развитии общество - чем не мечта Платона? Ведь этот утверждал, что развитие - зло, а идеал - всегда в прошлом.

- Гесиод был того же мнения.

- Зато Платон написал по этому поводу огромный трактат. Итак, главное - остановить развитие, не дать изменяться никому и ни в чем. Разве не то же самое придумали боги для Рима? Империя не растет и не уменьшается... Пускай границы менялись за это время, не в этом суть... чуть-чуть туда, чуть-чуть сюда. Движение остановлено - вот в чем дело. Так или нет?

- Так...

- А я думаю, что Империя должна была расти дальше или полностью распасться, если бы развитие было по-прежнему естественным.

- Расти... Куда не ей еще расти?.. - спросил Элий. - Куда ж больше?

- Пока не захватит все земли.

- Такая Империя не сможет существовать.

- Почему? Почему ты так решил? Централизовать минимум, максимум самоуправления на местах - такова была всегда политика Рима. Но ей не хватало поддержки.

- Чьей?.. - не понял Элий. Сейчас он вообще плохо соображал. Все норовил уронить голову на стол. Но Сократ толкал его в плечо, и тогда Элий пробуждался.

- Поддержки экономики и технологии. Сейчас она есть и растет день ото дня. И значит, Империя тоже должна расти. Это и есть мечта Империи - покорить весь мир. Я говорю тебе это, я - Сократ, умнейший из людей.

Он наполнил кружки, и они выпили. Элию стало казаться, что он вновь бродит по берегу Стикса среди теней умерших. Бродит, но на ту сторону перейти не может.

- Ты не философ, Император, вот в чем дело. Иначе бы ты сразу заметил, что с Империей что-то не так. Любой властитель, явившись и набрав силу, мечтает захватить весь мир. Любая Империя, начав расширяться, стремится расширяться бесконечно. Империи возникают одна за другой. Александр Македонский пытался таковую создать - одна нация, одна культура... не вышло. И персы стремились, и Вавилон... Ну а про Рим мы и говорить не будем. Империи появляются, как пузыри на луже, и каждый пузырь стремится покрыть собой всю лужу. Но не выходит. И пузыри лопаются.

- Почему? - спросил Элий, едва ворочая языком.

- Да потому что лужа не хочет, - рассмеялся Сократ. - Лужа сопротивляется и стремится выплюнуть из себя сотни и тысячи пузырей. И соседние пузыри не хотят. Они чувствуют, мозжечком чувствуют, чем это для них кончится. И едва они начинают чувствовать жар, исходящий от Империи, они начинают ее уничтожать. Толпы варваров собираются под стенами, или толпы подонков раздирают мир изнутри. Или все кричат, что Империя примитивна и недостойна, нагла, самоуверенна. Неважно. Как только Империя имеет шанс стать мировой, ее сразу атакуют, причем атакуют со всех сторон. И стараются опрокинуть. Можно, конечно, защититься и создать уродливого монстра, который будет упреждать все удары, но такое чудовище раздавит самого себя. Пока что ни одна Империя не выдерживала напора. Но вновь и вновь какая-нибудь из них начинает расти и растет, растет... И если Рим сейчас не сможет захватить весь мир, то это сделает Чингисхан. Не сможет Чингисхан - явится кто-то другой, какой-нибудь Галл. Или Альбион войдет в силу... Или мы, словены... Но это будет повторяться вновь и вновь, и пузыри будут лопаться. Потом какой-нибудь сумасшедший решит сжечь половину мира, которая ему мешает господствовать над оставшейся половиной. Следом появится другой, такой же сумасшедший. Вариантов тут бесчисленное множество. Но цель всегда одна - единая Империя. Мировая.

- Зачем?

- А зачем человек живет и растет? Так и Империя растет...

Голова Элия сделалась тяжелой, как камень. Ему казалось, что это от странных слов Сократа она так тяжела. И он подпер голову руками, потому что шея не могла выдержать такой тяжести.

- Что ж, Риму вновь воевать теперь? - проговорил он глухо.

- Почему бы и нет? Что тебя пугает?

- Не люблю войну.

- И я не люблю. Но будет только одна Империя.

Подошел Платон и уселся за стол. Ему тоже налили кружку - полную, до краев.

- Об чем разговор? - спросил Платон.

- О Риме. О чем же еще может говорить Император?

- Если честно, не люблю я Рим, - заявил Платон.

- Это почему же? - Сократ наигранно удивился, хотя прекрасно знал воззрения друга.

- Да за то, что они так пережевывают все и хапают, хапают... Им далеко до моего идеального государства.

- А в чем твое идеальное государство идеально? Тем, что ты вывел стражу, как цыплят в инкубаторах, воспитал морально стойких чистых душой соглядатаев и палачей и даже про богов запретил рассказывать дурное? Или то, что правителей превратил в отдельное племя, у которых все общее - и деньги, и жены, и дети?

- Всяко лучше, чем Рим.

- Рим невинен! - объявил Сократ. - Как невинен волк, пожирающий ягненка. Это в генах каждой Империи - завоевывать и подчинять. И так - пока хватит сил.

- А Карфаген? - спросил Элий, поднимая отяжелевшую голову. - Даже римские историки не признают Третью Пуническую войну справедливой.

- Все это закономерно. Да, можно было не так нахрапом, не так кроваво... Но вопрос лишь методов - не цели. Цель одна - единая Мировая Империя.