Чтение 17–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

- Держатся... а, ребята... молодцы... держатся... - Лицо центуриона странно морщилось. Он вновь оглянулся.

Но тут у них за спиной прекратило рокотать, и снаряды стали рваться где-то далеко. Но кто стрелял - Гай не мог разобрать. Непривычный был свист, незнакомый. И оттого что незнакомый - неприятный холодок потек меж лопаток.

- По нашим лупят, - выдохнул центурион. - Скоро конец.

Батареи огрызались, но все реже.

Впереди была насыпь - остатки каких-то старых укреплений. Не задерживаясь, десятая когорта уже миновала их и теперь, рассыпавшись, мчалась по ровному полю. Гай вновь остановился и глянул за спину. По тому месту, где он только что лежал, вжимаясь в землю, полз большущий, металлический, серой и коричневой окраски жук. За ним еще один. И еще...

- Танки, - пояснил центурион.

Справа от Гая земля лопнула, комья брызнули во все стороны. Гая швырнуло на землю.

- Вставай! Беги! - орал центурион.

Гай встал на четвереньки и, только получив ощутимый пинок пониже спины, поднялся. Но до конца не распрямился, бежал согнувшись, почти что на четвереньках. Иногда полз. Но танки ползли быстрее. Куда как быстрее. Смерть... Ноги почему-то переставлялись очень медленно. И стали тяжелыми, будто из меди. Смерть ползла следом. Гай вновь оглянулся. Танк уже разметал остатки укреплений. С его гусениц стекала белая пыль. Металлический монстр плевался огнем, неспешно поворачивая башню. И упрямо полз за Гаем.

"А как же Ра?" - подумал Гай. Как танки переправились через реку Ра? Вплавь? Разве танки умеют плавать?!

Впереди меж крошечных бегущих фигурок то там, то здесь поднимались в воздух комья земли. И фигурки падали, и почему-то не поднимались. Гай к ним приближался. Он бежал быстро. Он был отличным бегуном. И даже мечтал об Олимпийских играх. А попал вот сюда.

Подшлемник был мокрый насквозь, струи пота текли по лицу. Жуки ползли в долину... Гай сорвал с головы бронешлем и бросил. Танки уже рядом. И тут им наперерез вырвалась кавалерийская ала римлян. Черные холеные лошади, сверкающие броненагрудники всадников. Кавалерист доскакал до ближайшего серо-коричневого жука и рубанул с плеча. На броне осталась полоса. Прекрасная норикская сталь!

Гай, зачарованный этой нелепой картиной, споткнулся и упал. Он смотрел, как командир алы все рубит и рубит мечом броню, а конь его встал на дыбы и в ярости бьет копытами. И тут из-за танковой брони выскочила маленькая фигурка в синем. Одна, вторая. Защелкали выстрелы. И командир алы покатился по земле - прямо под гусеницы соседнего танка. Гаю почудилось, что сквозь грохот взрывов и выстрелов он слышит крик и хруст человеческого хребта под гусеницами. А черный конь мчался меж танками совершенно обезумевший.

- А где же монгольская кавалерия?

Рядом вновь взметнулась земля. Гая швырнуло в сторону. Сверху сыпались комья земли. Он тут же вскочил. В ушах звенело. Лицо было мокрым. Он поднес руку к лицу. Ладонь стала красной.

Гай кинулся бежать, ничего не соображая. Бежал он не прямо, а вбок. Он помнил, что ала вылетела справа. Значит, там должны быть еще римляне. Во всяком случае, он надеялся, что это так.

К своим! К своим!

ГЛАВА XIII

Игры Постума против Нормы Галликан

"Разгром непобедимой римской армии является следствием происков врагов. Это они своими подлыми приемами ослабили наших непобедимых легионеров, они внесли смятение в стройные прежде ряды. Но час победы еще придет. Да здравствует ВОЖДЬ!"

"Акта диурна", 5-й день

до Календ июня [28 мая.]

Постум скомкал номер "Акты диурны". То, чего он ожидал, произошло. Его армия разбита. Что дальше? Гибель Империи? Что может ждать Империю, если Бенит останется у власти? Только поражение. И ничего кроме.

"Мы ожидали увидеть конницу, а увидели танки..."

Они ожидали! Идиоты! Они ожидали, что монголы пойдут через горы. А они рванули через земли Москвы и Киева, через степи, форсировали Ра ниже Раграда, причем танковые колонны беспрепятственно прошли по мосту. Его никто не удосужился взорвать. Словенские части отошли без сопротивления. Их и не тронули. Идите, ребята, идите, сейчас не до вас. Есть добыча получше. Жирный Танаис и беспомощный Книва. А также бравые легионы под командой Макрина. Танковая армия в сопровождении пехоты, набранной в землях Хорезма, вышла римским легионам в тыл. Цезон Галл попытался развернуть свои соединения, но маневр захлебнулся в самом начале. Ну а дальше началось избиение.

И что стало с Макрином и Цезоном Галлом? Хорошо бы они погибли! Постум понимал, что гибель этих двоих уже ничего не изменит. А впрочем, нет - лучше бы они остались в живых, чтобы пережить всю горечь поражения. Если, конечно, они способны переживать по какому-нибудь поводу!

Постум прошелся по террасе. Пурпурная бабочка мелькнула меж цветов. Она и вчера здесь порхала. И в тот день, когда Постум приехал на Крит и сидел уже в темноте на террасе. Странно. Неужели одна и та же бабочка? Разве она может жить так долго?

И вдруг пурпурнокрылая перестала порхать и полетела прочь из сада - прямо и прямо - как никогда не летают бабочки - и скрылась за деревьями. Как будто поняла, что узнана и...

Постум тряхнул головой. Или?

Он двинулся следом. Кажется, она скрылась вон в тех кустах. И вдруг они столкнулись: он и бабочка. Огромные крылья облепили его лицо, и Постум не мог вздохнуть. Но он видел сквозь тончайшие яркие крылья. Видел мир, который казался залитым кровью. Но нет, это не кровь, а свет восхода, слившийся с лучами заката в один неповторимый пурпурный блеск. Цвет рождения, из которого явится мир. И все часы, остановившиеся когда-то, вновь начнут отсчитывать время...

Постум потерял сознание и рухнул на песок.

Очнулся он через час. Он лежал навзничь и смотрел в небо. Бабочка исчезла. Постум провел ладонью по лицу. Рука его стала пурпурной: все лицо его покрывала пыльца. А затылок был мокрым: падая, он разбил голову о камни.

Он поднялся и побрел по дороге. Но не знал, куда идет: возвращается ли в дом Нормы Галликан или, напротив, удаляется. Быть может, бабочка - это пропавшая Туллия? Он с друзьями обыскал каждый камень острова, но не нашел свою конкубину. Значит, прав Квинт. А так хотелось, чтобы он ошибался. Пора было уезжать. Но Постум выторговал у себя еще один день на поиски. Последний. И вот этот день истекал. Завтра утром он покинет Крит. Иначе будет слишком поздно. Может быть, и теперь уже поздно. Кто знает? Жаль, что рядом нет Элия: отец с письмом императора отправился во Франкию. Франкия была их главной надеждой. Квинт поехал в Северную Пальмиру и Новгородскую Республику - напомнить о поражении на Калке. Нынешняя дерзость варваров, прошедших через словенские земли, как через свой улус, тоже зачтется. Гепому достался Египет. Эта последняя поездка была почти безнадежна. Египет на помощь не придет: военная авантюра в Африке слишком свежа в памяти. И все заверения Постума мало чего стоят, пока Бенит не утратил власть.

Место сбора всех - Виндобона. Но Гней Рутилий пока об этом еще не знает. Постум усмехнулся, представив, как будет изумлен легат.

Придорожные кусты зашелестели, и на дорожную полосу метнулась пестрая тень. Постум схватился за рукоять меча. И тут только понял, что огромный змей - это Гет.

- Ну ты меня и напугал!

- Обследую местность, - сообщил гений. - После многолетнего плена Палатина приятно немного размяться, поползать по травке, полежать, греясь на солнце, поглядеть на небо.

- Туллию не нашел?

- Нет. Она наверняка вышла замуж за какого-нибудь местного минотавра, теперь живет в пещере и через девять месяцев родит пару милых ребятишек с крошечными рожками. Кажется, она об этом мечтала.

Постум криво усмехнулся: шутка Гета ему не понравилась. И говорил Гет как-то наигранно весело - наверняка обманывает, прохвост. Но что он скрывает? Поди добейся! Если Гет не хочет - ни за что не скажет. А сейчас он явно не желает говорить.

- Где дом Нормы Галликан, ты помнишь?

Змей приподнялся и завертел головой.

- Вон там. - Гений снова нырнул в кусты. Постум последовал за ним. - А что ты намерен делать с Нормой?

- Взять с собой.

Змей метнулся назад и едва не сбил императора с ног.

- А вот этого делать нельзя, ты уж поверь хитроумному Гету.

- Почему?

- Потому что ее советы разрушат любую систему, если она будет находиться внутри нее. Ее дело - быть снаружи. И критиковать. Как Сократ. Помнишь, как он сравнивал себя с жалящим оводом, который не дает лошади стоять на месте? Так вот, Норма - такой же овод. И пока она будет кусать тебя за бока и ягодицы, все будет в порядке. А вот позволить оводу заползти под тунику - это большая глупость. Ты будешь только хлопать себя по бокам и ничего не сможешь сделать.

- Так что же?

- Оставь ее здесь. А потом пригласи в Рим. И пусть она там язвит и жалит. Когда заварушка кончится. И ты поблагодаришь ее от всей души, вернешь клинику, наградишь дубовым венком. Все, что угодно. Но сейчас - пусть остается здесь.

- Это подло.

- Это политика. Поверь старому гению.

- А потом я отдам власть, - прошептал Постум.

- Что?

- Так, ничего. Еще один мудрый совет. Но не твой.

Постум сидел в триклинии с чашей вина. Поздний час, но он не ложился. Норма в своем таблине спешно писала наставление юному императору. Он возьмет ее послание, но не прочтет ни строчки. На борту "Божественного Юлия Цезаря" будет раздумывать: выбросить или сохранить. Выбросить не посмеет: в Аквилее отдаст подвернувшемуся репортеру из "Вестника Лондиния" и спустя много дней все же прочтет его - напечатанным отдельной вкладкой. Прочтет и велит наградить Норму дубовым венком за то, что в ее саду он видел бабочку с пурпурными крыльями и один бесконечный миг смотрел на мир сквозь полукружия бархатистых тончайших крыльев.

Постум все это представил, слыша поскрипывание стула за тонкой перегородкой, стук снимаемых с полки кодексов и время от времени шепот: Норма проговаривала фразы, проверяла звучание. Примеривала и отвергала, как другие матроны примеривают шелковые туники. Постум слышал, как в триклиний вошла Маргарита. Остановилась у двери.

- Меня возьмешь с собой? - спросила то ли дерзко, то ли просительно. Постум отрицательно покачал головой. - Почему?

- Кто-то должен остаться с Нормой Галликан. Вы с ней - родственные души. Кстати, и Хлоя будет здесь.

- Может, ты еще обрадуешь меня тем, что и Туллия останется? - язвительно спросила Маргарита. Она знала, что Туллия исчезла и Постум безрезультатно ее искал.

Император нахмурился:

- Не встречал в своей жизни более бестактной особы. А Гет еще считает, что я должен на ней жениться!

Марго сначала показалось, что она ослышалась. Потом...

- Что говорил Гет? - переспросила, теряя свою восхитительную дерзость.

- Что мне выгодно заключить с тобой брак. Ты - единственная дочь покойного императора Руфина, и будет здорово, если я, сын Элия, женюсь на тебе. Что-то вроде примирения, прощения. И прочая ерунда. - Постум отставил чашу и поднялся. - Б принципе, я ничего не имею против этого плана. Бот только... Вдруг я не выдержу и прикончу тебя после очередной твоей идиотской фразочки?

- Дурацкий розыгрыш! Зачем ты это придумал?!

Постум пожал плечами: не хочет быть дочерью императора - пусть не будет. Его даже не удивило ее возмущение. Он чего-то такого ожидал и почти понимал ее: обидно узнать, что ты не тот, кем считал себя так долго. Однако Постум рано начал ее жалеть: мысли Маргариты сделали совершенно немыслимый скачок:

- Раз я дочь Руфина, - заявила она, - значит, я могу...

- Нет, ты ничего не можешь. Ничего! - Он сделал запрещающий жест перед ее лицом. - У тебя есть только имя. Как у Нормы Галликан. Только у нее одна репутация, у тебя - другая.

Она почему-то более не стала протестовать, присела на ложе и попросила жалобно:

- Оставь Гета с нами.

- Ты смеешься! Как я могу его оставить? Он сожрет весь остров. А потом сам сдохнет с голоду.

- Я отправлюсь на войну?! - воскликнул Гет обеспокоенно, выползая из кухни. Голова его уже была в триклинии, ну а хвост еще рылся в совершенно пустом кухонном шкафчике. Опять подслушивал по своему обыкновению. - Я что же, возьму винтовку и буду стрелять в варваров?! Чем мне прикажешь нажимать на спусковой крючок? Хвостом?

- Друг мой, ты мне нужен как военный советник. Как политический советник. Как гений, - прибег Постум к обычному в таком случае средству - к лести.

- В чем я ничего не понимаю, - признался Гет, - так это в военном деле.

- Но в политике и философии тебе нет равных. Поговорим о философии, Маргарита. - Постум сел рядом с девушкой, взял ее за руку.

- О философии? - Ее голос дрогнул.

- Да, о том, что добродетель сама по себе является источником счастья. И значит тот, кто награжден добродетелью, уже награжден сверх меры. Как ты. - Он обнял ее и привлек к себе. Нежно, но настойчиво. Она не сопротивлялась.

- Тебе нужна награда?

- О да... Ведь у меня нет твоей добродетели. - Он прижался щекой к ее щеке. Его голос звучал тихо, вкрадчиво.

- Но добрые дела... которые... - Голос ей вдруг изменил. - Когда ты их творишь... они...

- Добрые дела... - эхом отозвался Постум и коснулся ее губ.

Она и не думала его оттолкнуть. Поцелуй следовал за поцелуем, Постум не торопился. Жаль только, что он должен утром уезжать. Всего одна ночь!

Ее губы послушно открылись, дыхание слилось с его дыханием. Уступая его напору, она опрокинулась на ложе.

Она не сопротивлялась. Как она могла сопротивляться? Он - Аппий Клавдий и ее Ицилий в одном лице.

- Э, ребята, здесь очень тонкие перегородки, - попытался предостеречь их Гет.

Но поздно! На пороге триклиния уже стояла Норма Галликан.

- В моем доме прошу вести себя прилично, Август! - Голос ее дрожал от возмущения.

Маргарита вырвалась из объятий Постума и бросилась вон.

Ну вот... А ведь она готова была на все.

- Один невинный поцелуй, - сказал Постум, дерзко улыбаясь Норме. - На прощание.

И спрятал за спину кинктус Маргариты. Это все, что он успел...

ГЛАВА XIV

Игры Марции против Пизона

"Мы решили последовать примеру Сенеки и посылать читателям в каждом номере цитату из древних авторов. Как некий подарок.

Итак, первый такой подарок... "Не может быть честным то, что несвободно: где страх - там рабство". А теперь угадайте сами, чьи эти слова".

"Акта диурна", 4-й день

до Календ июня [29 мая.]

Марция встала, накинула персидский халат и вышла на галерею. Сад был залит утренним солнцем. Лучи пронизывали пышную тропическую зелень. Там и здесь прятались в изумрудной листве мраморные скульптуры. Марция спустилась в сад. Вымощенная цветными камешками дорожка вела к фонтану. Козлоногий сатир предавался Венериным утехам с молоденькой Нимфой. Могучий торс сатира, его руки с рельефной мускулатурой контрастировали с уродливыми ногами. Лицо сатира с тонким носом и высоким лбом исказила мучительная гримаса. Все тело его изогнулось в ожидании Венерина спазма. А нимфа, казалось, и не замечала, что сатир тешится с нею, - одной рукой она опиралась на крепкое плечо любовника, другой придерживала раковину, изливавшую на голову мраморного сатира струю воды. И оттого лицо сатира казалось живым.

Этот мраморный фонтан Марция изваяла сама.

Несколько мгновений она вглядывалась в лицо сатира.

- Почему ты оставил меня, Элий? Ведь я тебя любила...

Но мраморный сатир не ответил. Он был занят своей Нимфой. Марция сделала шаг в сторону, чтобы лучше видеть лицо сатира. И чтобы он мог ее видеть. Может быть, тогда он ответит? Но сатир молчал. Журчала вода.

Смуглолицый юноша в пестрой накидке подошел и с поклоном отдал Марции записку. Она развернула. Ряд цифр. Какие-то значки. Посторонний не понял бы ничего. Она поняла. И улыбнулась. Дела шли очень хорошо. Даже слишком.

- Тебя хочет видеть доминус Пизон, - сообщил мальчик.

Вот как? Марция не удивилась. Почти. Все когда-нибудь случается. И даже приходит минута торжества. Хотя и запоздало приходит.

Она кивнула едва приметно, и мальчишка убежал. Она отвернулась, делая вид, что любуется фонтаном. На самом деле следила краем глаза за дорожкой.

А по дорожке к ней шел Пизон. Он состарился, похудел, постарел. Прежде наглое, теперь лицо его было почти печальным. То есть наглость сохранилась, конечно, но появилось что-то новое. Он смотрел на Марцию с каким-то молитвенным выражением. Она улыбнулась ему. Надо же. Кто бы мог подумать! Она желала его видеть! Годы могут изменить многое. Годы - они как освещение. Свет меняется, черное кажется белым, белое погружается во тьму.

- Говорят, ты стал втрое богаче прежнего? - спросила она вместо приветствия.

- Рад видеть тебя, боголюбимая Марция. Ты стала еще прекраснее.

- А ты еще больше разбогател.

- Ты счастлива здесь?

- Я безмятежна.

Пизон глянул на мраморного сатира. Заметил сходство или нет? Заметил, конечно. Он неглуп. Очень даже неглуп. Может, поэтому Марция за него и вышла когда-то. Пизон еще больше нахмурился:

- Чем он тебя так привлекал?

Марция улыбнулась:

- Глубиной души.

- А может, глубиной проникновения в вагину?

- Может быть. Поговорим лучше о деньгах.

- Тебе нужны деньги? Сколько? Миллион? Три? Десять?

- Ты готов дать мне десять миллионов? - Марция перестала улыбаться. Если Пизон готов при первом требовании выложить для нее десять миллионов, это значит - с ним случилось что-то серьезное.

- Готов, - сказал он тихо. - Но только на что?

- Я жертвую огромные суммы на детские приюты, - она сделала заметное ударение на слове "детские".

Он знал об этом. Он многое про нее знал - и про приюты, и про то, что она дала три миллиона на приют для инвалидов армии Руфина.

- Хочешь, позавтракаем вместе? Мой повар варит прекрасный кофе.

- От кофе я не откажусь. - Пизон был смущен и неловок. Таким она его не видела. Даже при первом свидании он был куда больше уверен в себе. - Хорошо, что я тебя увидел. Хорошо. - Он вновь глянул на сатира. - И, пожалуйста, уйдем отсюда.

- Тебе неприятно на него смотреть?

- А ты как думаешь?

Они прошли на террасу. Слуга в просторной белой тунике принес кофе.

- Расскажи, чем ты занят. Много заработал на строительстве канала? - спросила она насмешливо.

- А мы ведь все еще муж и жена. - Он бросил на нее выжидательный взгляд. - Мы могли бы вновь быть вместе.

- Ты думаешь, я могу простить тебя? После того, что вы на пару с Бенитом сотворили со мной?

- А ты разве мало причинила мне боли? Если бы ты знала, как мне плохо. У меня нет ни минуты покоя. Постоянное страдание. Ежесекундное, ежеминутное. Боль почти физическая. И я не могу справиться с ней. Я ни в чем не могу найти покоя. Ни в чем. - Он замолчал. Она тоже молчала.

- Смешно, - сказала наконец.

- Что - смешно?