Чтение 17–й страницы книги ~Додж по имени Аризона~

- Подожди.

Чувствую - завозилось что-то подо мной, потом по щеке вроде рукой провели - я весь сжался, ну, думаю, сейчас ка-ак врежет - и на миг к губам прикоснулось. Что-то... малиново-вишнево-клубнично-сахариново... Черт, да нету у меня такого слова, чтобы это описать! - и словно током ударило.

Я аж подскочил от неожиданности, а Кара внизу тихонько так хихикнула и - р-раз - выскользнула из-под меня. А я, оставшись без опоры, проехал вперед и с размаху лицом об край ступеньки хряпнулся. Зубы удержались, но губы раскровенил напрочь.

Ох и горек же, думаю, однако, вкус этого... ну, как его... плода запретного.

Ладно. Доковылял я кое-как вниз по лестнице, выполз на свет божий, посмотрел на гимнастерку - м-да... И ведь только что, считай, надел! Сдается мне, они эти ступеньки со времен постройки замка не подметали, пока я их не протер.

Огляделся - рыжей не видно, смылась куда-то - отряхнулся, как смог, и пошел в замковую столовку завтракать.

Сел за стол, сижу, жду. Кроме меня, в столовке больше никого не наблюдается - то ли спят еще все, то ли уже разбрелись кто куда - черт его знает, часов-то нет.

Ну, я пару минут посидел, подождал и начал слегка злиться. Встал из-за стола, подошел к двери, что на кухню, - а она запрета. И звуков из-за нее, что характерно, никаких не доносится.

Вообще-то я человек культурный, хотя иногда это и не очень заметно. Поэтому я для начала по той двери вежливо так постучал.

Жаль только, что вежливость эту мою никто не оценил. Пришлось по ней сапогом добавить. Тот же эффект - ноль да семечки.

Вот тут я уже начал злиться, уже не слегка и не чуть-чуть. Да что ж это, думаю, в самом деле такое, а? В собственном замке поесть нормально нельзя. Ладно, думаю, держитесь, гады, сейчас я этим поварам устрою выездную сессию полевого трибунала. Пусть потом Аулею жалуются, если будет чем.

Вышел из столовки, пошел прямой вход на кухню искать. Прихожу - заперто.

Интересные, думаю, дела тут творятся. Кухня, похоже, дезертировала в полном составе, да и вообще народу что-то не видно. Только часовые на башнях да один гаврик у полуторки томится. Снаряды, кстати, с нее местные так и не разгрузили, побоялись, наверно, и, в общем, правильно сделали, что побоялись. А кроме часовых, никого не видно и не слышно. Хотя нет, что-то слышно - пение какое-то хоровое доносится. Тоже мне, нашли время для репетиций, хор Пятницкого.

Часовой у снарядов при виде меня приосанился, руку зачем-то на меч положил. Кираса на нем, правда, сто лет как не чищена, да и вообще - внешний вид хромает на все четыре гусеницы. Те еще ППС, сразу видно - про устав караульной службы люди слыхом не слыхивали. Эх, нет ведь чтобы вместо Трофима с "максимом" сюда хороший кадровый старшина свалился!

- Благословен день, господин серант!

- И тебе доброе утро, - говорю. - Только вот на будущее запомни - не господин, а товарищ, и не сервант, а старший сержант. Ферш... тьфу, ясно?

Часовой лоб наморщил, подумал чуток, а потом радостно так гаркнул на весь двор:

- Будет исполнено, господин старший сежрант!

- Сержант. Кстати, - спрашиваю, - а где вообще все? Повара, например? Они что, переучет содержимого погребов проводят? На случай осады?

- Но господин старший сежрант, - удивленно так заявляет часовой, - сегодня ведь День божьего Благодарения. Все собрались в замковом храме на благодарственную молитву. А кухня сегодня будет заперта весь день, потому что - тут он чего-то в воздухе перед грудью нарисовал - не подобает, вознося хвалу богам, отвлекаться на мирские заботы.

- Так что же это, - спрашиваю, - выходит? Постный день сегодня?

- Не постный, господин старший сежрант, - отвечает часовой, - а День божьего Благодарения!

- Да не сежрант я, а сержант. Сер-жант! Запомнил?

- Попробую запомнить, - озадаченно так говорит часовой, - господин старший сержант!

- Ладно, - говорю. - Тебя-то самого звать как?

- Лодку.

- Лодку, а дальше?

- Лодку, сын Ностова, господин старший сержант.

Хорошее имечко! Есть чему позавидовать.

- А скажи-ка мне, - спрашиваю, - Лодку Ностович, долго еще будут молитву возносить? Потому как мне очень хочется с господином Арчетом на богословские темы потолковать.

- А господин старший ратник не в храме, - заявляет часовой. - Он в караулке, на левой башне.

Я от этих слов чуть не подпрыгнул.

- Так какого же... - спрашиваю, - ты, борода, до сих пор молчал?!

- Но, господин старший сержант, - удивился часовой, - вы ведь и не спрашивали.

Вообще-то, думаю, верно. В голову как-то не пришло. Ладно. Поднялся я на башню, захожу в караулку, и чтоб вы думали - господин старший ратник Арчет сидит себе в гордом одиночестве и преспокойно завтракает. Да еще как завтракает. Как говорил рядовой Петренко, коренной одессит из Херсона: "Шоб я так кажный день обедал, как он завтракает".

- Вообще-то, - говорю, - сегодня есть - грешно.

- Знаю, - отвечает Арчет, а сам тем временем куриную - или какой другой местной птицы, я уж не знаю - ножку обгрызает. - Заходи, садись. Мне сегодня есть можно, а грех этот отец Иллирий отпустит.

- А еще, - говорю, - не знаю, как ваш, а наш бог советовал в таких случаях делиться. Тем более что я в вашей теософии не разбираюсь, а живот мой - тем более.

- Так бери, - говорит Арчет, - и ешь. Чего говорить-то?

В общем, соединенными усилиями мы эту снедь истребили, как армию Паулюса. Кто был не мертв, тот был у нас в плену. Очень даже неплохо подзаправились.

- Да уж, - говорю. - Неплохой праздник этот ваш День Благоговения.

- Благодарения, - поправляет Арчет. - День божьего Благодарения.

- Интересно, - спрашиваю, - а за что это вы так своих богов благодарите?

Арчет на меня искоса так посмотрел.

- А тебе Карален разве еще не рассказывала?

- Нет.

- Ну, тогда слушай. День этот мы празднуем уже пятьсот сорок шесть лет.

- Неплохо.

- С того самого дня, когда на залитом кровью поле сражения теснимый врагами король Уртхерт дал обет, что отныне в этот день весь его народ будет возносить хвалу светлым богам.

- Ага. И с тех пор празднуете?

- Да.

Я шестеренками в голове поскрипел, поскрипел.

- Так, - говорю. - А где же подвох?

- Какой еще подвох? - удивляется Арчет. Но удивился он как-то неискренне.

- Понимаешь, господин старший ратник, - говорю. - Это я от ры... тьфу, от Кары мог ожидать, что она церковно-славянской историей начнет изъясняться. Но ты-то на ихнем шпрехаешь примерно так, как я на японском.

- Говорю, как умею, - обижается Арчет. - А подвоха тут никакого нет.

- Ну хорошо. А почему называется День божьего Благодарения, а не день Победы сякой-то?

- Так ведь битву-то, - отвечает Арчет, - король Уртхерт проиграл.

Вот тут-то у меня челюсть об столешницу и приложилась.

- Как - проиграл?

- Просто. Разбили его наголову.

- А за что ж тогда благодарить-то? - спрашиваю.

- Ты не понимаешь, - поясняет Арчет. - Король Уртрехт не предлагал богам сделку - победу в обмен на посвященный им праздник. Он поклялся, что этот праздник будет!

- Ну да, - говорю. - Я знаю, город будет, я знаю - саду цвесть. Но ведь они-то, боги эти, - говорю, - ты уж меня извини, своего слова, получается, не сдержали.

- А какое это имеет значение? - удивился Арчет. - Слово дал король.

- Черт. Значит, они, боги эти, его надули, а он слово все равно сдержал? Так, что ли?

- Да. А разве могло быть по-другому?

Вот тут уж у меня шестеренки окончательно заклинились. Я, конечно, догадывался, что вся эта феодальная компания на всяких там клятвах слегка задвинута - читали, знаем. Но одно дело - рыжая, девчоночка несмышленая, у нее в голове не просто ветер, а... аэродинамо-машина, а другое - чтобы весь люд пять веков поклоны бил из-за того, что какой-то там олух при позолоченной фуражке, будучи в расстройстве, чего-то ляпнул?

- Или у вас не так?

- Ну, - говорю, - вообще-то у нас, по крайней мере там, в моей стране, если слово дал - тоже на века. Но мы... как бы это сказать-то... прежде чем клятвы давать, думать стараемся.

Ага. Вот помню, давал я как-то при всем совете дружины честное пионерское - не стрелять из рогатки. Ей-богу, было такое. И сдержал. Перешел на гнилые яблоки. Гнилое яблоко, я вам доложу, обладает замечательнейшими поражающими свойствами при прямом попадании, а фугасным действием уступает только подгнившему помидору.

Да. Весело мы жили. До одного раннего июньского утра.

- Ладно, - говорю. - Ты мне вот что объясни: ты, старший ратник, и часовые, что на стенах и у моста, сидите здесь исключительно потому, что на той стороне - рукой подать - враг, который, между прочим, не дремлет. Так? То есть выполняете свою главную и наипервейшую обязанность. Так?

- Да. А что...

- А вот что, - говорю. - Получается, что, выполняя свой долг, ты при этом, по твоим же словам, грех совершаешь. И если бы не отец Иллирий, гореть тебе в аду синим пламенем. Так?

- Ты не понимаешь, - говорит Арчет. - Все намного сложнее.

- Погоди, - говорю. - Вот, например, у нас в роте был узбек один, Максудов, мусульманин. Им их бог, между прочим, пять раз в день молиться велит, причем в определенное время. Но - если бой, то пропустить молитву не просто прощается, а даже в заслугу ставится! А у вас что?

Гляжу - задумался старший ратник. Глубоко и надежно.

- Тот закон, о котором ты сказал, - мудр. Но...

И тут дверь с грохотом распахивается, и в караулку рыжий вихрь влетает.

- Малахов! Да ты... я тебя по всему замку обыскалась, а он тут кисель водой разводит. Ты хоть знаешь, что мы к полудню обернуться не успеем? От замка до Лосиного холма почти три лиги.

- Да откуда ж мне знать? - говорю. - И вообще, кто из нас двоих пропадал - ты или я?

- Да я...

- Отставить разговорчики! На-а-лево! Кру-угом! Шагом марш к машине.

Кара рот открыла, закрыла, глазищами своими желтыми полыхнула и вылетела из караулки.

- Очень жаль мне будет, - говорит Арчет, - того, кто станет ее избранником.

И на меня при этом как-то странно смотрит. Нет уж, думаю, не дождетесь.

- А уж как я ему посочувствую, - отвечаю, - просто слов нет.

Посмотрели мы друг дружке в глаза и так же дружно заржали.

Глава 10

Ладно. Спустился я к машине - рыжая в ней уже сидит, в зеркальце любуется, прическу поправляет. То есть делает вид, что поправляет, - у нее на голове, поправляй - не поправляй - все равно вид один и тот же - прямое попадание мины в котел с лапшой. Да уж. На уши окружающих.

Вслух я, правда, все это комментировать не стал - мне сегодняшнего утра уже вот так хватило. Сел, завел мотор.

- Ау, - говорю, - проснись, прекрасное виденье. Куда рулить-то?

Кара в меня глазищами стрельнула.

- Прямо.

- Прямо, а дальше?

- Прямо по дороге, а дальше скажу.

Ну, как знаешь, думаю, главное, чтобы она в своем зеркальце поворот не проглядела.

Поехали.

Погода, кстати, пока я у Арчета закусывал, успела взять, да и распогодиться. В хорошем смысле. Солнце светит, живность всяческая этому радуется. Я еще подумал, что если мотор заглушить, то, наверно, услышать можно, как птицы поют.

Нет, думаю, в самом деле. Жив, здоров, накормлен, на машине раскатываю, да еще как - девчонка на соседнем сиденье прихорашивается. Ну чего тебе, спрашивается, старший сержант, еще от жизни нужно?

Нет, думаю, действительно - хорошо. В общем, даже где-то и неплохо.

Я даже от избытка чувств мелодию под нос начал мурлыкать. Довоенную, "Любимый город". Я ее перед войной даже на гитаре хотел научиться тренькать, да не вышло.

- Пой громче.

- Да пожалуйста, - говорю. - Сколько угодно.

Любимый город может спать спокойно.

И видеть сны и зеленеть среди весны...

- Красивая песня, - говорит Кара. - Очень.

А я вдруг вспомнил, где эту песню последний раз слышал - и так руль сжал, что пальцы побелели.

В 41-м немцы ее из громкоговорителей крутили. Вперемешку с "Рус, сдавайс". А любимый город на том берегу в огне погибал - по ночам зарево на полнеба. Такое увидеть... не дай бог кому такое увидеть.

И тут как раз поле перед нами открылось. Поле как поле, ровное, ветерок траве гривы треплет. И марево какое-то зыбкое струится, вроде как от костерка.

Взглянул я на это поле - и вдруг словно волна на меня накатила. Как будто две картинки совместились.

И на одной картинке поле это продолжало оставаться пустым и тихим, а на второй по этому самому полю танки ползли с крестами, впереди средние "Т-IV" и бронетранспортеры за ними, а позади - два "тигра" круглыми своими башнями ворочают, и кажется - медленно-медленно длинный ствол с набалдашником на конце поворачивается - плюнул огнем, и через несколько секунд грохот доносится. И средние танки гоже огнем плюются, и вокруг них на поле черные столбы вырастают, и два танка уже горят, и бронетранспортер один тоже горит, а из остальных автоматчики горохом сыплются и моментально в цепь разворачиваются. И вдруг грохнуло резко совсем рядом, словно пушка, до сих пор молчавшая, ударила, хорошая пушка, или корпусная, стодвадцатидвух-, или танк тяжелый, в землю вкопанный, и сразу же еще с одного "T-IV" башня слетела.

А я смотрю на это... и...

- Ты что, Малахов? Заснул?

Я, оказывается, руль выпустил и привставать начал. А рука правая все воздух у ремня хватает - гранату ищет.

- Ты увидел что-то там? Да?

Я моргнул, глаза протер, посмотрел - поле как поле. Ровное. Трава некошеная, высокая, волнами гуляет. Ни танков горящих, ни воронок. И марева нет.

- Да так, - говорю. - Показалось. Привиделось.

Рыжая на меня недоверчиво так покосилась и ничего не сказала. Только на краю, когда мы это поле проехали, оба обратно оглянулись. Синхронно, в смысле одновременно.

Поле как поле. Поле боя, поле смерти, поле победы. А выглядит - как обычно.

Ладно. Доехали мы до этого Суркового холма - без дальнейших приключений и видений. Подарочек наш я еще издали углядел - самолет, в землю воткнулся, одномоторный, "мессер" или "фоккер", весь в крестах - на кладбище хватит.

Подъехал поближе - точно, "Фокке-Вульф-190", почти целый, только хвост слегка разлохмачен и передок слегка об землю покорежился. А так - хоть садись за штурвал и взлетай!

Я на всякий случай "ТТ" на изготовку взял - фонарь у "фоккера", правда, откинутый был, ну да мало ли что - вдруг фриц машину услышал, да и затаился в кабине. Подобрался осторожно, заглянул - нет, пусто. Успел, значит, гад, еще там прыгнуть, чтоб у него парашют не раскрылся.

Пошарил по кабине - ракетницу нашел, хорошую, чешскую. А больше ничего. Я, собственно, и не знал, чего там быть-то может, так просто, на всякий случай покопал.

Вылез, обошел самолет, прикинул - черт, думаю, хорошая машина, много добра с нее снять можно. Одни пушки чего стоят - четыре 20-миллиметровки, причем все целые - как-то умудрился этот "фоккер" так удачно хлопнуться, что ни один ствол не погнулся.

Если он еще и боекомплект расстрелять не успел - это же вообще здорово будет. Такой "эрликон" можно будет соорудить, что все эти местные орки от одной очереди в штаны нагадят.

Надо будет его в первую очередь оприходовать. Вот вернемся в замок - прикажу местным гаврикам волокушу соорудить. Ну а потом уже, когда доставят, с местным кузнецом покумекаем, чего с этого крестоносца можно полезного свинтить.

В крайнем случае, думаю, просто на баррикаду кузьмичевскую выволочь и установить, тоже неплохо. Тут даже целиться не надо будет - просто нажал на гашетку - такой шквал огня, что весь мостик подметет.

Походил, походил еще вокруг - ладно, думаю, никто эту заразу без меня не утащит. Два уже валяются, этот третьим будет. И вообще, думаю, если и дальше так пойдет, можно даже попытаться какую-нибудь ремонтную мастерскую организовать на базе кузницы. А что, у нас в разведроте парень, партизан бывший, ну, который рассказывал, как они тол вытапливали, так он еще рассказывал, как они один раз к поврежденному "Як-6" новый фюзеляж приделали. Тоже в кузнице. "Як-6", он, конечно, не "фоккер", там всех материалов - сосна да железо, но если постараться... глядишь, чего и получится.

Попробовать-то, думаю, всяко можно. Тут за спрос денег не берут.

Поехали назад. Рыжая всю дорогу молчит, как воды в рот набрала - я уж даже удивляться начал. От самого поля того - до самолета и пока вокруг ходил. Наконец не выдержала и спрашивает:

- Малахов, а почему эти ваши...

- ...Самолеты...

- ...Самолеты так часто падают? У них крылья плохие, да? Короткие?

- Ну, не совсем так, - говорю. - Крылья у них действительно короткие, более того - они ими вдобавок еще и не машут. Но падают они вовсе не из-за этого.

- А почему?

- Да как бы тебе это сказать, - говорю. - Сбивают их. Другие самолеты. Дерутся они между собой.

- Из-за самок?

- Нет. Не из-за самок и даже не из-за сумок. А из-за того...

И тут рыжая как заорет:

- Дракон!

Я башкой завертел. Какой, к чертям, дракон, думаю, если шума не слышно. Может, на малой подкрался?

А потом я эту тварь увидал - и сразу все мысли из головы повылетали.

Никакой это не "мессер" оказался. А самая натуральная зверюга. С крыльями. И размах тех крыльев - побольше, чем у "мессера".

- Что он, - ору, - делает?