Чтение 17–й страницы книги ~Враги~

Быстрым шагом, почти бегом, они направились к советскому шлагбауму. Когда миновали его и укрылись за строем красноармейцев, навстречу Павлу двинулся высокий мужчина средних лет, в кожанке поверх гимнастерки, галифе и офицерских сапогах, и протянул руку:

– С освобождением, товарищ Сергеев. Добро пожаловать на советскую землю. Я заместитель начальника отдела внешних операций ОГПУ товарищ Петерс. Рад, что вы вырвались из лап североросских реакционеров.

– Спасибо. – Павел ответил на рукопожатие и повернулся к границе.

Там, за североросским шлагбаумом, уже хлопали дверцы автомобилей и ревели моторы. Начальник Управления государственной безопасности Северороссии генерал-майор Татищев, подполковник Колычев и граф Этгардт возвращались в Петербург.

– Мы еще вернемся, – жестко произнес Павел.

Эпизод 13 НОВАЯ ЖИЗНЬ

Павел прошел по коридорам здания, расположенного в самом сердце Кремля, и оказался в приемной, облик которой так хорошо был известен ему по многочисленным документальным и художественным фильмам, которые он видел еще в своем мире. Невзрачный лысый человечек, сидевший за столом, поднялся, завидев его, и произнес:

– Слушаю вас.

– Павел Сергеев, – произнес Павел, – к товарищу Сталину.

– Я доложу, – буркнул человечек, почему-то на цыпочках подобрался к двери кабинета, постучался и проскользнул внутрь. Примерно через минуту он вновь открыл дверь:

– Проходите, товарищ Сергеев.

Павел вошел в огромный кабинет, которому еще предстояло сыграть столь значительную роль в истории всего человечества. За столом у противоположной стены восседал сам товарищ Сталин, молодой, с черными как смоль волосами. Еще не великий вождь и учитель, еще не единоличный глава страны, еще только один из пяти партийных вождей, концентрировавших все более значительную власть в огромной стране* по мере того, как смертельно больной Ленин удалялся от управления партией и государством.

* В тот момент, как и позже, в 1924–1928 годах, большинство наблюдателей полагали, что пять партийных лидеров – Сталин, Троцкий, Бухарин, Рыков и Каменев – перенимают власть у Ленина, имея примерно равные шансы стать лидерами партии и страны. Мало кто сомневался в том, что в конце концов останется только один вождь, который подомнет остальных. Многие сейчас полагают, что, если бы победил не Сталин, а другой претендент на власть, история России в двадцатом веке сложилась куда более счастливо. Не желая навязывать читателю своего мнения, хочу все-таки заметить, что вряд ли кто-то из соперников Сталина имел такие, как у него, волевые качества, навыки аппаратной борьбы и способность вести сложные, многоступенчатые интриги. Впрочем, если даже предположить, что в результате несчастного случая или покушения Сталин погиб (других способов для победы конкурентов над ним я просто не вижу), кто-либо из оставшихся вождей одержал бы верх, полагаю, история могла бы измениться только в том отношении, что менее умелый и прозорливый диктатор привел бы коммунистическую систему к краху значительно раньше.

Никто пока еще не знал, какая судьба отведена Сталину в дальнейшем. Никто, кроме Павла. И вот сейчас Павел чувствовал, что ему предоставился редчайший шанс изменить историю.

– Здравствуйте, товарищ Сергеев, – медленно произнес, не поднимаясь со своего кресла, Сталин. – Проходите, присаживайтесь.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – четко, почти по-военному, произнес Павел.

Он сел на указанный вождем стул.

– Поздравляю вас с освобождением, – улыбнулся Сталин. – Тяжело было?

– И не такое выдерживали, – браво ответил Павел. – Спасибо, товарищ Сталин.

– Какое впечатление у вас от увиденного в РСФСР? – осведомился вождь.

– Положение тяжелое, – произнес Павел. – Впереди много работы.

– Очень правильно заметили, – утвердительно покачал головой Сталин. – На каком же участке хотели бы вы приложить свои усилия?

– Готов работать там, куда пошлют партия и вы, товарищ Сталин, – вытянулся в струнку Павел.

Глаза вождя блеснули желтым.

– Не стоит так выделять мою личность, – медленно проговорил он. – Я лишь один из солдат партии.

– Вы единственный, кто может продолжить дело Ленина и привести нас к победе, – неожиданно выпалил Павел и обмер, словно пригвожденный к месту холодным взглядом собеседника.

– Неправильно мыслите, товарищ Сергеев, не диалектически, – нахмурился Сталин. – В нашей работе незаменимых людей нет, но все мы служим ради всемирной победы коммунизма.

Павел потупился под строгим взглядом вождя. Все пламенные слова, которые он подготовил для этой встречи, сразу вылетели из головы, уступив место страху, который почему-то вселил в него один вид Сталина.

– Я надеюсь, вы отдадите все свои силы нашему общему делу, – продолжил Сталин, – а не внутрипартийной борьбе, которая является лишь эпизодом великой битвы за счастье всего человечества.

– Конечно, товарищ Сталин, – потупился Павел.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул вождь, – я рад, что вы понимаете эти вещи. И раз вы готовы выполнить любое поручение партии, я бы предложил вам работу в аппарате Коминтерна.

* * *

Петербургская белая ночь уже начала уступать место солнечному утру, когда Алексей вышел из автомобиля у подъезда Мраморного дворца. Широко шагая, он миновал вестибюль, поднялся по роскошной лестнице и вскоре оказался в приемной президента.

– Проходите, ваше высокопревосходительство, – произнес капитан первого ранга Гюнтер Вайсберг, распахивая перед Татищевым дверь кабинета.

Алексей вошел и увидел Оладьина. Адмирал сидел за своим рабочим столом в какой-то неестественно расслабленной, безвольной позе. Видеть президента в гражданском костюме было непривычно, но еще менее привычно было видеть его в столь подавленном состоянии.

– Это конец, Татищев, – поднял он мутные глаза на Алексея. – Сорок восемь процентов за нас, пятьдесят один с половиной – за Трауппа. Социал-демократы победили.

– Значит, такова судьба, – произнес Алексей, садясь в кресло для посетителей.

– Благодаря мне, – процедил сквозь зубы адмирал, – эта страна существует вообще. Благодаря мне ее граждане каждый день намазывают жирным маслом кусок белого хлеба. Благодаря мне они могут писать в своих газетенках всякую чепуху и горланить на своих партийных сходках. И они же за это меня – вон! Не нравятся мои диктаторские замашки, видите ли.

– Но они помнят также обнищание и повальную безработицу первого года экономической реформы, – покачал головой Алексей. – Да к тому же общеизвестно: мещане, когда их жизни и имуществу ничего не грозит, боятся ярких личностей. Так уж устроен мир.

– Нет, трижды прав Врангель, что своим спуску не дает, – грохнул кулаком по столу Оладьин. – Вот бы где они у меня были, если бы не твои либеральные иллюзии. Слушай, Татищев, а если поднимем твой спецполк и флот и разгоним всю эту интеллигентскую сволочь к чертям?

– Практически это возможно, – кивнул Алексей. – В армии за вас голосовало девяносто восемь процентов, в полиции – восемьдесят. Но вначале примите мою отставку.

– Почему? – Глаза адмирала снова помутнели.

– Потому, что то государство, которое вы создадите, это не то государство, в котором я хочу жить. Вы знаете, ваше высокопревосходительство, я не трус, и под пули ходил, и в подполье работал. Но мы боролись против узурпаторов. Если вы пойдете сейчас по силовому пути, свернуть уже не сможете. Вы будете арестовывать неугодных вам, лишать собственности не поддерживающих вас. И чем же вы будете тогда отличаться от большевика?

– Вы же знаете, что я антикоммунист, – вскипел Оладьин.

– Я против коммунистов, – покачал головой Алексей, – не потому, что мне не нравятся серп, молот и красные знамена. Я против них, потому что считаю: каждый человек от рождения наделен неотъемлемыми правами. Я сражался против большевиков, которые плюют па эти права, считая людей материалом, сырьем для своих экспериментов. Я не поддержу вас, если вы превратитесь в обычного диктатора, мыслящего подобным же образом.

Оладьин снова обмяк.

– Вы нужны мне, Алексей, – произнес он. – Мы многого добились вместе. Почему вы хотите оставить меня?

– Я не оставлю вас, – с напором произнес Алексей, – если вы не свернете с пути, на который однажды встали. Выбирайте, ваше высокопревосходительство, что для вас первостепенно: личная власть или благо государства. Если первое, я с вами, пусть даже это и означает мою и вашу отставку. Но помните: правитель, действующий из своих личных интересов, ведет страну к гибели.

– К тридцатому году мы должны были включить в свой состав Эстонию и Финляндию, – помотал головой Оладьин, – стать одной из самых мощных военных держав. А что сделают эти?!

– Подчинитесь неизбежному, ваше высокопревосходительство, – проговорил Алексей. – Мы сами установили правила игры. Давайте не будем нарушать их. Надо во что бы то ни стало избежать крови. Не забывайте, что времена меняются. Если мы сохраним демократию, то еще сможем вернуться к власти через те же выборы. Но сейчас народ нас не хочет. Это придется признать и, если мы уважаем своих граждан, признать результаты выборов. Сейчас нам просто надо проанализировать причины, по которым мы проиграли, чтобы извлечь уроки и не допустить ошибок в дальнейшем. Социал-демократы уважают конституцию, они не будут узурпировать власть, как это сделали бы коммунисты или фашисты. Мы сохраним много мест в Думе. Вы сможете стать депутатом и лидером парламентской фракции.

Если же мы пойдем по силовому варианту, это будет лишь началом целой цепи кровавых переворотов. А в конце концов к власти придут коммунисты, потому что они сплоченнее и жестче остальных, а народ к этому моменту уже не будет видеть разницы между нами и ними.

– Хорошо, – вздохнул адмирал. – Ступайте к себе. До передачи власти у нас еще месяц. Постарайтесь привести дела в порядок и сделать максимум возможного за это время.

* * *

Павел шел по коридору в уже известном всей Москве здания на Лубянке. Когда-то здесь находилось страховое общество, а теперь – грозная спецслужба, одно название которой заставляло трепетать многих людей в стане и за ее пределами. “Ничего, – думал Павел, – пройдет еще немного времени, и весь мир будет трепетать перед мощью пролетарского карающего меча. Так и должно быть. Только таким путем мы сможем утвердить свою власть на планете”.

“Только таким? – шальная мысль возникла в его мозгу. – Не означает ли это, что мы просто не способны взять власть в ходе свободных выборов, конкурируя с буржуазными партиями? При самом благоприятном стечении обстоятельств, когда нам никто не мешал вести пропаганду, в январе восемнадцатого мы набрали двадцать пять процентов, и то в союзе с левыми эсерами. В нашем мире за коммунистов на президентских выборах проголосовало около половины граждан страны, некоторые даже говорят, что больше половины, а результаты скрыли. Может, и так. Но, что греха таить, многие из выбиравших Зюганова голосовали против Ельцина, а не за коммунизм. Здесь же нам пришлось подавлять мощные крестьянские восстания. Неужели народ и вправду нас не хочет? Бред. Я же знаю, что это единственно верное учение, дорога к светлому будущему. Большинство населения еще не созрело. Но что делать? Не ждать же отстающих! Надо ускорить исторические процессы ради них же, всех людей, живущих на земле, ради блага их потомков”.

Навел остановился около нужной ему двери и постучал.

– Войдите, – раздался знакомый голос. Павел вошел.

– Здравствуйте, товарищ Сергеев, – поднялся из-за стола Петерс. – Спасибо, что пришли так быстро.

– Это мой долг, – улыбнулся Павел, садясь на стул для посетителей.

Обстановка кабинета Петерса была более чем аскетичной. Канцелярский письменный стол с примыкающим к нему столом для совещаний. Несколько стульев и три шкафа для бумаг. На крышке рабочего стола размещались: простенький письменный прибор, пресс-папье, стеклянный графин с водой и два граненых стакана. Осматривая скудное убранство кабинета, Павел подумал: “Все правильно, так и должно быть. Все должно быть подчинено одной задаче – борьбе за дело коммунизма. Никакой роскоши, никаких сантиментов. Прав товарищ Сталин, трижды прав. И я должен отдать всю свою жизнь борьбе. Это смысл моей жизни”.

– Как работается? – осведомился Петерс, в упор глядя на собеседника. – Как обустроились?

– Нормально, – пожал плечами Павел. – Быт меня не очень волнует. Выделили комнатку недалеко от работы, тому и рад. Служу секретарем в Балтийском отделе Коминтерна. Работа в основном техническая. Ничего особенного. Вы знаете, я бы мог приносить больше пользы нашему делу.

– Все, что делается на благо пролетариата, – полезно, – наставительно проговорил Петерс. – Впрочем, вы действительно чрезвычайно важны для нас. И наш отдел был бы рад установить с вами более тесное сотрудничество, товарищ Сергеев.

– Рад помочь, – улыбнулся Павел.

– Прежде всего меня интересует обстановка в Северороссии, – быстро проговорил Петерс. – Честно говоря, я не ожидал, что Оладьин так легко отдаст власть. Что вы думаете по этому поводу?

– Возможно, – пожал плечами Павел, – он действительно уверовал в идеалы буржуазной демократии. Если честно, я тоже полагал, что он совершит переворот и не допустит конкурента к власти.

– Мы очень рассчитывали на это, – проворчал Петерс. – Если бы события пошли таким образом, мы могли бы спровоцировать там серьезный конфликт между социал-демократами и Оладьиным. Возникли бы уличные беспорядки, а там, глядишь, и до революционной ситуации недалеко.

У Павла загорелись глаза:

– Значит, все же есть планы по восстановлению советской власти в Северороссии?

– Конечно, товарищ, – снисходительно пояснил Петерс, – наша борьба не прекратится никогда.

– Я мог бы помочь, – быстро произнес Павел.

– А вы и так помогаете. Насколько я знаю, вам поставлена задача работать с североросскими коммунистами, проживающими на территории РСФСР, и курировать работу Коминтерна в Северороссии. Это важная деятельность.

– И стоило меня обменивать на иностранного шпиона, чтобы я сидел за канцелярским столом и перебирал бумажки?! – начал кипятиться Павел.

– Не спешите, товарищ Сергеев, – произнес Петерс. – Вы обладаете знаниями и навыками, которые окажутся чрезвычайно полезны для нас в будущем. Но ваше время еще не настало.

– Конечно, – кивнул Павел. – Но есть же и текущие операции. Сама борьба. Все, чем я занимаюсь, очень рутинно и приносит незначительный результат. Какие-то фракции, внутрипартийные склоки, оппортунистические уклонисты. Конечно, я добьюсь проведения генеральной линии... Но я хочу настоящего боя. У меня есть счеты кое с кем в Северороссии.

– Всему свой черед, – отмахнулся Петерс. – Наступит еще время новых боев. Но и сейчас есть невидимый фронт, и бои ведутся на нем не менее жестокие, чем в гражданскую. Кстати, мне стало известно, что вы знали начальника Управления североросской госбезопасности Татищева еще до революции. Как вы можете охарактеризовать этого человека?

– Убежденный антикоммунист, еще с четырнадцатого года. Целью своей жизни поставил борьбу с советской властью. Хитрый, умный...

– Уж в этом-то я убедился, – оскалился Петерс. – Есть какие-либо возможности повлиять на него? Подкупить, подсунуть женщину, посадить на наркотики? В ближайшее время он покинет свой пост, и контроль за ним ослабнет. Да и сам он может расслабиться, оказавшись не у дел. Возможно, затаит обиду на новые власти, а информация, которой он владеет, чрезвычайно ценна.

– Честно говоря, сомневаюсь в этом, – пожал плечами Павел. – То, что просто купить его не получится, я гарантирую. Он весьма сложный человек… И опасный. Я бы посоветовал ликвидировать его.

– Зачем? – Петерс пожал плечами. – Он скоро и так окажется в отставке.

– Вы не понимаете, – настаивал Павел. – Это действительно опасный человек. Он знает слишком многое. При любом обострении ситуации он сразу окажется в стане наших врагов и нанесет непоправимый вред. Его надо убрать.

– Я понимаю вашу личную ненависть к нему, – сочувственно произнес Петерс, – но в мире очень много реакционеров. На каждого из них охотиться мы не можем. Да и не нужно это. Одного убьем, двое других появятся. И хватит об этом. Партия определила методы борьбы, мы с вами – ее солдаты, должны выполнять приказы. Когда будет дана команда на индивидуальный террор, мы немедленно начнем его. Но пока наша задача – бороться с оппортунистическими и экстремистскими течениями в коммунистическом и социал-демократическом движении. И вы будете это делать, если, конечно, намереваетесь остаться в партии.

– Хорошо, – гневно блеснул глазами Павел, – тогда у меня еще один вопрос. Я узнал, что вот уже несколько лет в Северороссию выезжают многие известные ученые с семьями. Вы не находите, что это беспечное разбазаривание людских ресурсов?

– Перепуганные буржуи пусть бегут, – недовольно оттопырил губу Петерс. – Северороссы платят за каждого из них золотом и валютой. На эти деньги мы закупаем оборудование для разрушенных войной заводов, укрепляем экономику советского государства.

– Это оборудование через десять–пятнадцать лет устареет, – возразил Павел, – а выехавшие ученые создадут новое, более совершенное, но уже не для нас, а для них. Неужели вы не понимаете, что за каждый вложенный в науку червонец враг получит более чем десятикратную отдачу? Никакое оборудование не даст вам такой рентабельности. А в вопросе развития вооружений ущерб вообще нельзя измерять в деньгах. Хороший аэродинамик, работающий в авиаконструкторской лаборатории противника, опаснее дюжины эскадрилий бомбонесущих аэропланов.

– Эк вы хватили, – поморщился Петерс, – десять–пятнадцать лет. Да к двадцать девятому году наверняка произойдет мировая революция и сметет всех этих реакционеров с их аэропланами и пушками. Если вы так беспокоитесь о состоянии советской науки, то поинтересуйтесь, сколько рабфаков открыто сейчас и в Москве, и в провинции. Мы будем готовить наших, пролетарских ученых. Это не буржуазные спецы, которые все время норовят предать или уходят в интеллигентскую болтологию о гуманизме и прочей чепухе. Эти будут исходить только из задач пролетарской революции.

– Подготовить специалиста – это дело многих лет, – покачал головой Павел. – А кто будет их готовить, если все самые лучшие старые профессора уедут? Наука сильна преемственностью поколений ученых. Рабфаковцы должны учиться у старых специалистов, чтобы перенять то, что знают они, и пойти дальше. В противном случае они вечно будут в положении догоняющих.

– А вот я у охранки ничему не учился, – заявил Петерс. – До четырнадцатого года сапоги в Даугавпилсе тачал, а потом в окопах вшей кормил, а вот контру ловлю не хуже этих хваленых спецов от жандармерии. И наши рабфаковцы еще такую фору дадут всем этим буржуазным спецам, просто за счет молодого задора и высокого пролетарского сознания, что мир ахнет.

Павел тяжело вздохнул. Бесперспективность спора стала ему совершенно ясна.

– Я подам докладные записки товарищу Сталину и товарищу Менжинскому, – спокойно произнес он.

– Подавайте, – пожал плечами Петерс. – У вас ко мне все?

– Пока да, – кивнул Павел.

– Хорошо, – кивнул Петерс. – А у меня к вам еще одна просьба. Я понимаю, что быстро этого не сделаешь, но работать в этом направлении необходимо. Проанализируйте данные агентуры Коминтерна и сообщите нам, кто из социалистически настроенных деятелей в североросской политике, государственном аппарате, возможно, даже армии и полиции могут быть завербованы нами, так сказать, на идеологической основе. Вы меня понимаете?

– Конечно, – улыбнулся Павел, – это я сделаю.

– Вот и отлично, – произнес Петерс. – Тогда до встречи.

Павел поднялся, пожал руку чекисту и направился к двери. Однако, не дойдя, повернулся к собеседнику:

– У меня есть одна просьба, товарищ Петерс. Я бы хотел пройти обучение у серьезного специалиста по штыковому и рукопашному бою. Не можете ли вы мне порекомендовать такого?

– Штыковым и рукопашным? – удивленно поднял брови Петерс. – Вы? Зачем?

– Есть один должок, – процедил Павел. – В девятнадцатом один человек взял меня в плен в рукопашном бою. Я бы не хотел, чтобы такая ситуация повторилась. Да и поквитаться с господами офицерами не мешало бы.

– И кто вас взял? – склонил голову набок Петерс.

– Некто майор Колычев, – произнес Павел. – Сейчас он вроде подполковник.

– Ого! – Петерс покачал головой. – Известная личность. Подполковник североросской госбезопасности. Создал Центр боевой подготовки, в котором проходят обучение не только служащие в североросской армии и полиции, но и стажируются офицеры многих буржуазных государств. Считается одним из самых больших мастеров рукопашного боя в Европе. Это очень серьезные противник. Думаю, вам не стоит расстраиваться, что вы потерпели от него поражение.

– И все же, – с напором проговорил Павел, – если я чувствую, что в чем-то уступаю своим врагам, то обязательно стараюсь восполнить свои недостатки. Это закон борьбы – враг всегда использует твои слабые места, и, чтобы выиграть, надо усиливать в первую очередь их.

– Что же, – пожал плечами Петерс, – раз вы так хотите... Есть один человек. Очень серьезный специалист, знаток японской борьбы джиу-джитсу*. Обучает он, правда, только сотрудников ОГПУ и милиции, а вы работник аппарата Коминтерна… Впрочем, учитывая наши с вами особые отношения, думаю, исключение для вас будет сделано. Я напишу ему записку.

* Правильнее говорить “дзю-дзюцу”, это гораздо ближе к оригиналу. Однако в Европе, Америке и России эта борьба получила распространение в конце XIX века именно под названием джиу-джитсу.

* * *

Через четверть часа Павел вышел на Лубянскую площадь. Нэповская Москва шумела. Катили извозчики, развозя нэпманов и их расфуфыренных жен. По тротуару шагали совслужащие. В отдалении послышалась трамвайная трель. К подъезду здания ОГПУ свернул открытый автомобиль, из которого вышел какой-то чекист, а с ним… Павел остолбенел, узнав Наталью. Та тоже застыла, увидев его. Ее спутник нетерпеливо проговорил:

– В чем дело, товарищ Раппопорт?

– Извините, – опомнилась она, – я вас догоню. Есть одно дело.

– Не задерживайтесь, пожалуйста, вас хотят срочно видеть в шестом отделе, – сухо произнес чекист и направился к подъезду.

Наталья пошла к Павлу. Он шагнул ей навстречу.

– Ты? – произнес он. – Как ты выбралась оттуда?

– Меня депортировали с персоналом полпредства, когда Оладьин вошел в Петербург, – пояснила она. – А как ты здесь оказался? Я думала, ты в тюрьме.

– Меня обменяли месяц назад на североросского шпиона, – проговорил он. – Я сейчас работаю в аппарате Коминтерна.

– А я в отделе переводов Московского ОГПУ. Ну что ж, – проговорила она после непродолжительной паузы, – рада, что ты на свободе и в Москве. Мне, извини, надо бежать. Срочная работа.

– Да, – встрепенулся он. – Как я смогу найти тебя?

* * *

Июль тысяча девятьсот двадцать второго года в Петербурге был необычайно жарким. Алексей неспешно шел по улице, расстегнув ворот рубахи и держа пиджак под мышкой. Впервые за долгое время он никуда не спешил. Впервые не чувствовал тяжести оружия. Впервые шел по городу без охраны. Впервые не знал, что ему делать дальше.

Подойдя к дому на Кирочной, он посмотрел на окна третьего этажа и направился к подъезду. Швейцар приветливо распахнул перед ним двери. Мягкая ковровая дорожка покрывала лестницу. Цветные витражи отбрасывали веселые блики под ярким летним солнцем. В вазах на подоконниках благоухали цветы.

– А, Лешенька, проходите, дорогой, – радушно встретил его Санин в дверях своей квартиры. – Как дела ваши?

– Да вот, – неопределенно отозвался Алексей, протягивая ему лист бумаги и проходя в гостиную.

– Так, – проговорил Санин, беря с комода очки и разворачивая лист. – “Уважаемый господин Татищев, в связи с реформированием Управления государственной безопасности уведомляю вас о вашей отставке с пятнадцатого июля тысяча девятьсот двадцать второго года. Президент Траупп”. Поздравляю вас, Лешенька.

– Спасибо, – буркнул Алексей, тяжело опускаясь на стул. – Хотел бы я знать, что мне теперь делать.

– Ну, если не ошибаюсь, – откашлялся Санин, – генерал-майору в отставке полагается приличное содержание.

– Недурное, – подтвердил Алексей, – но дело-то не в том. Мне двадцать шесть лет. Восемь лет назад мы попали сюда, я поставил себе цель, и с тех пор у меня не было ни одной свободной минуты. Я менял приоритеты, корректировал задачи, но всегда шел к чему-то, добивался чего-то, а вот сейчас мне некуда идти. Меня просто вышвырнули с государственной службы и из политики.

– Вы сумели построить целое государство, Лешенька, – улыбнулся Санин. – Что для вас теперь построить свою жизнь? Разве мало личных проблем, что вы так сокрушаетесь?

– Да, вы правы, – произнес Алексей. – Надо заняться собой, создать семью. Наверное, пойду в бизнес. Только вот в какой? Я хорошо умею стрелять из орудий, револьверов, винтовок разных систем, вести агентурную работу, брать мосты и штабы противника. И это все. Оказывается, я не приспособлен к мирной жизни.

– Приспосабливайтесь, – проговорил Санин. – В конце концов, сражаясь на гражданской войне, вы лишь отстаивали свое право жить так, как хотите. Вы его завоевали, так пользуйтесь им. Цель достигнута, а брать вас на обеспечение за то, что вы отстаивали свои идеалы, простите, никто не обязан.

– Надо что-то решать, – протянул Алексей. – Мозги закипают.

– Кто вам сказал, что надо что-то решать? – поднял брови Санин. – У вас что, нет средств к существованию? Правильное решение придет само, но не раньше, чем вы расслабитесь и перестанете за ним гоняться. Съездите отдохнуть, живите естественно, тогда все получится. Вы сколько в отпуске не были?

– С того двухнедельного отпуска в шестнадцатом не был, – вздохнул Алексей. – Если, конечно, не считать отсидку в чекистских застенках.

– Вот и отдохните. Попутешествуйте. Я бы сам тряхнул стариной, да сыну еще только четыре. Куда бы вы хотели съездить?

– В Ниццу, – выдохнул Алексей, – и в Рим, и в Монте-Карло, и Париж хочу увидеть, и Швейцарию.

– Ну вот, – рассмеялся Санин, – а говорите, делать нечего. Полноте, в ваши-то годы!

В комнату вошла жена Санина.

– Здравствуйте, Алексей, – произнесла она и повернулась к мужу: – Дима, обед подавать?

– Разумеется, – кивнул Санин. – Вы отобедаете с нами, Лешенька.

– Конечно, – улыбнулся Алексей, – с удовольствием.

Он поднялся и направился к ванной, чтобы помыть руки.

– Да, чуть не забыл, – произнес Санин. – Пришло письмо от Павла. У него все хорошо. Он в Москве, работает в аппарате Коминтерна. Или вам это неинтересно?

– Неинтересно, – отрубил Алексей.