Чтение 17–й страницы книги ~Противостояние~

Павел подошел к окну. На горизонте брезжил рассвет. Он почему-то вспомнил тот страшный рассвет двадцать пятого мая сорок первого года, когда рухнуло столько надежд, столько планов. Тот рассвет нес в себе ужас. Этот — серую тоску и безнадегу. Павел чувствовал себя водителем, отчаянно вертящим баранку медленно сползающего к обрыву грузовика.

— Что вы думаете обо всем этом, Кренц? — не поворачиваясь к единственному сидящему в его кабинете посетителю, проговорил Павел.

— Я думаю, — откашлявшись, произнес министр госбезопасности, — что если этого всего не остановить, уже к вечеру начнется третья мировая война. Ядерная, между прочим.

— Мы можем это остановить? — повернулся к нему Павел.

— Боюсь, уже нет, — отрицательно покачал головой Кренц. — Только если Москва...

Телефон на президентском столе тихо зазвонил. Павел быстрыми шагами подошел к аппарату и снял трубку.

— Молотов на проводе, — предельно усталым голосом произнес секретарь.

— Соединяйте.

В трубке щелкнуло, после чего Павел услышал голос своего бывшего начальника:

— Здравствуйте, товарищ Сергеев.

— Здравствуйте, Вячеслав Михайлович, — отозвался Павел.

— Я звоню из кабинета товарища Сталина, — скрежещущим голосом проговорил Молотов. — Только что закончилось экстренное заседание сокращенного состава Политбюро. Должен сообщить вам, что на заседании принято решение воспользоваться сложившейся в Северороссии ситуацией для упрочения позиций социалистического блока в Европе. В связи с этим мы решили предпринять определенные действия на внешнеполитической арене в ближайшие часы. Вам пока не рекомендуется существенно увеличивать зону конфликта, однако предлагается закрепить достигнутый военный успех в известном вам приграничном районе. Необходимо сообщить по радио о произошедшей вчера провокации западной военщины, приведшей к локальным стычкам на границе.

— Ясно, — с замиранием сердца произнес Павел.

Теперь он понимал, что весь этот конфликт стремительно становится составной частью очень большой игры... с непредсказуемым финалом.

— Мы не можем пока точно прогнозировать, — продолжил Молотов, — как будут развиваться события, однако Политбюро считает, что вам целесообразнее перегруппировать войска в соответствии с планом “А”. Соответствующие распоряжения товарищу Григорьянцу уже направлены. Товарищ Сталин считает, что мы не можем упускать столь удачный политический момент. Противник проявился как явный агрессор, а Советский Союз имеет явное преимущество в численности войск и всех видах сухопутных вооружений. Вы меня поняли, товарищ Сергеев?

— Понятно, будет сделано, — проговорил Павел, опускаясь в кресло.

Ему вдруг стало душно настолько, что он резким движением ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. В голове пульсировала мысль: ““А”, атака, наступление... Третья мировая”. В трубке уже звучали короткие гудки.

* * *

Алексей посмотрел на часы. Было пять минут одиннадцатого утра. Его кабинет, давно переставший напоминать тихое рабочее помещение и превратившийся в зал, в котором постоянно совещались, спорили, курили и даже дремали люди, пропитался запахом табака и кофе. Телефон на столе тихо запел. Алексей мгновенно схватил трубку.

— Президент США, — коротко доложил секретарь.

— Соединяйте.

— Здравствуйте, господин Татищев, — услышал он вскоре скрежещущий голос Трумэна.

— Здравствуйте, — отозвался Алексей по-английски.

— У меня для вас важные новости, — сообщил Трумэн. — Советский Союз, основываясь на происходящих на вашей границе событиях и обвиняя НАТО в агрессии, выдвинул нам ультиматум с целым рядом неприемлемых условий. Одновременно советские танки вышли к границе Западного Берлина и максимально выдвинулись на запад, соблюдая боевые порядки. Я принял решение не идти на поводу у Сталина. Только что мной отдан приказ о приведении всех воинских частей США в Европе и Азии в состояние полной боевой готовности. Уже сейчас на самолеты стратегической авиации, базирующиеся в Европе, идет погрузка специальных бомб. Вы меня поняли? Мы не оставим вашу маленькую страну в беде.

— Господин Трумэн, — почти прохрипел Алексей, — вы отдаете себе отчет...

— Разумеется, — щелкнула трубка. — Глупо упускать такой благоприятный политический момент. Противник выглядит явным агрессором, а Западный блок имеет решительное преимущество в ядерном и военно-морском потенциале. В общем, как только в Берлине прозвучит первый выстрел, считайте, что вашего новгородского недруга Сергеева уже нет в живых. Мои летчики позаботятся об этом. Желаю удачи.

— Всего доброго, господин Трумэн.

Повесив трубку, Алексей несколько минут тупо смотрел перед собой, после чего обратился к собравшимся в кабинете:

— Господа, я прошу вас оставить меня на полчаса.

— Что? — удивленно поднял брови О'Нейл.

— Вон! — рявкнул Алексей.

Люди начали медленно подниматься со своих мест и выходить. Когда за последним из них закрылась дверь, Алексей поднял трубку аппарата связи с секретарем.

— Вольфганг, — проговорил он, — соедините меня с Новгородом, с Павлом Сергеевым.

— Что? — не понял секретарь.

— Я говорю, с президентом Североросской Народной Республики! — гаркнул Алексей. — Есть же какал-то связь. Наберите новгородскую телефонную станцию.

— По открытой линии?!

— Да, черт побери. Немедленно.

— Слушаюсь, — совершенно обескураженным голосом отозвался Вольфганг.

* * *

Павел заслушивал доклад министра государственной безопасности Кренца о готовности его министерства к работе в чрезвычайных обстоятельствах, когда на столе зазвонил телефон.

— Слушаю, — снял он трубку.

— На проводе Алексей Татищев, — произнес совершенно растерянный секретарь.

— Что?!

— Алексей Татищев, президент...

— Я знаю, — обрубил Павел, делая Кренцу знак выйти из кабинета, — соединяйте.

Через несколько минут он услышал в трубке знакомый голос:

— Привет, это я.

— Понял. Зачем звонишь?

— Нам надо это остановить.

— Ты действительно так считаешь?

— Да. Посмотри, до чего мы дошли.

— До чего ты довел.

— Давай не будем сейчас об этом. С минуты на минуту мы можем потерять контроль над ситуацией, если уже его не потеряли. Ты понимаешь, что если мы немедленно не прекратим все это, мир уже сегодня может взлететь на воздух?

— Что ты предлагаешь?

— Нулевой вариант. С двенадцати ноль-ноль прекращаем огонь и отводим людей и технику за границу. В двадцать один ноль-ноль производим обмен пленных по принципу: “всех на всех”. К этому моменту все войска должны быть в казармах, а техника в ангарах. Думаю, и у тебя, и у меня достаточно возможностей проверить это.

— Где перебежчик?

— Не знаю.

— Не ври.

— Я правда не знаю! — заорал в трубку Алексей. — Какой перебежчик? Какой, к черту, сраный капитан, когда через час от твоего Новгорода может остаться один пепел?

— От Петербурга тоже.

— При чем здесь это? Решай, или все полетит к черту,

— Полдень... это через двадцать пять минут. Успеем?

— Должны успеть.

— Только без твоих провокаций.

— Я сделаю все, что сказал. Сделай и ты. Не ради себя, не ради меня, даже не ради Северороссии. Ради тех миллиардов, которые скоро могут превратиться в пыль.

— Я принимаю условия, — произнес Павел после непродолжительной паузы.

— Действуй. Двенадцать ноль-ноль, — произнес Алексей и повесил трубку.

* * *

В двенадцать часов ноль пять минут несколько листков бумаги с напечатанным на них разговором Алексея и Павла легли на стол Лаврентия Павловича Берии. Пробежав его глазами, всесильный советский сановник удивленно поднял брови, фыркнул и принялся, читать текст второй раз, уже внимательно. Просмотрев документ, он поднялся, подошел к окну, снова фыркнул, потер рукой жирный затылок и произнес:

— Интересно, очень интересно. Это надо запомнить.

* * *

Глядя, как у переходного пункта на автостраде Новгород–Петербург, через который никто не переходил уже примерно три года, танки обеих сторон, не отводя орудий от противника, сдают назад, Артем облегченно вздохнул.

— Доволен? — склонил голову набок внезапно оказавшийся рядом Генрих.

— Да уж, молодцы ребята, — усмехнулся Артем. — Надеюсь, что лидеры больших держав сейчас тоже угомонятся.

— Конечно. Для них это был экспромт. Они не успели еще провести нужную пропагандистскую подготовку. А сейчас и основа конфликта устранена. Успокоятся.

— Но всё же они стояли на самом краю...

— Не в первый и не в последний раз. Мир всегда висит на волоске. Пора привыкнуть. Самых разумных хватает на то, чтобы опомниться в последний момент.

— Сейчас могли и не опомниться, — пожал плечами Артем.

— Что же, это был бы их выбор. Пошли, Дмитрий какую-то новую штуку на основе барбекю приготовил, с баклажанами, помидорами и перцем. Я столетнее вино принес. Мы заслужили маленький праздник.

— Пошли, — согласился Артем.

Они по залитой солнцем поляне зашагали к широко раскинувшему ветви кедру, под сенью которого заметно помолодевший, сорокалетний Санин колдовал над жаровней.

* * *

Солнце уже клонилось к закату, а птицы пели ему обычную прощальную песню, когда двое совершенно измученных, испачканных землей и сажей людей вышли к шоссе. В руках у них были североросские модернизированные автоматы Федорова, а в изодранных в клочья одеждах, едва прикрывавших тела, еще можно было узнать остатки военной формы. Тот, что помоложе, был одет в форму рядового пограничных войск западной Северороссии, а тот, что постарше, в мундир капитана советской армии. Укрывшись за деревьями, они рассматривали шоссе и осторожно переглядывались.

— Что скажешь, Иван? — спросил капитан.

— Больше ничего не слышно, — отозвался пограничник. — Думаю, наши где-то рядом.

— Ты, когда в воронке у заставы лежали, тоже говорил, что ваши рядом, — проворчал капитан. — Чуть к эмгэбэшникам в руки не попали.

— Ну, ошибся, — смутился молодой. — Но от нас до границы километров двадцать.

— Это ничего не означает, — покачал головой капитан. — От меня не отстанут.

— А бой уже несколько часов назад стих, — проворчал Иван.

— Это ничего не означает, — повторил капитан. Слева послышался звук мотора. Вскоре на шоссе показался грузовик “руссо-балт” пятнистой раскраски.

— Наши, — повеселел Иван.

— Не спеши, — напрягся капитан.

— Да наши.

Иван быстро вышел на середину шоссе и замахал руками. Грузовик остановился, и из его кузова начали выскакивать солдаты в форме североросской армии. Капитан, вышедший из кабины, гаркнул:

— В чем дело, рядовой?

— Я с третьей заставы, — улыбнулся чумазый Иван. — Со мной перебежчик.

— Что?! — Капитан повернулся к выходящему из леса Антипову.

— Капитан, — произнес, отдавая автомат немедленно подскочившему к нему солдату и уже не глядя на Ивана, перебежчик, — я прошу вас немедленно доставить меня в Петербург, поскольку я имею важную информацию для...

— Конечно, — улыбнулся капитан, легким движением выхватил пистолет и выстрелил перебежчику прямо в сердце.

В тот же миг удар ножа оборвал жизнь юного пограничника. Забрав тело убитого перебежчика, спецназ МГБ СССР растворился в карельском лесу.

Эпизод 8 ПОВОРОТ

Василий Леонтьев вошел в президентский кабинет. Алексей поднялся ему навстречу, пожал руку и произнес:

— По лицу вижу, доволен. Что у тебя?

— Швеция присоединяется, — ответил Леонтьев.

— Отлично, — щелкнул пальцами Алексей. — Когда летишь в Хельсинки?

— Завтра утром. Подписание договора состоится седьмого марта.

— В добрый час.

— Поздравляю, — улыбнулся Леонтьев. — Четыре года напряженной работы.

— Для меня — девять, — поправил Алексей. Проводив премьера, он встал у окна, уперевшись руками в подоконник. На Неве стоял лед, но было заметно, что уже начинается оттепель. По набережной катили машины. Много машин. В основном западного производства. “Руссо-балт” так и не сумел утвердиться на рынке средних и малолитражных машин, поэтому такие автомобили поставлялись в Северороссию преимущественно из Европы. Лучше всего раскупался “фольксваген-жук”. А рынок был приличный. Большинство семей уже обзавелось своими авто, а некоторые имели и по две машины. В Петербургском муниципалитете с жаром обсуждалась проблема борьбы с пробками в городе. В пятидесятом году министерство финансов предложило ввести новый, повышенный налог на владельцев автомобилей, поскольку уже и загородная дорожная сеть не справлялась с возросшим числом машин. Алексей наложил на этот законопроект вето, приказав разработать программу расширения дорожной сети. Сейчас уже была завершена реализация довоенной программы дорожного строительства в западных землях, приостановленная Оладьиным в тридцать восьмом. На повестке дня стояли новые планы. Хотя кое-что изменилось из-за раздела страны. Делать дороги в восточной Северороссии было невозможно, да и бессмысленно. Сама собой отпала идея автострады Псков–Новгород. Автострада Петербург–Архангельск была построена только до Петрозаводска. Зато вовсю работали автострады Петербург–Нарва, Псков–Изборск, Петербург–Выборг. Границы с Эстонией и Финляндией работали вовсю. На границе с СССР, к югу от Пскова, действовал один автомобильный и один железнодорожный переезд. Не признавая петербургского правительства, Советский Союз самым активным образом торговал нефтью и другими ресурсами с западно-североросскими фирмами. СССР ухитрялся признавать североросские фирмы, хотя на востоке вся промышленность и торговля были национализированы уже к сорок восьмому, а не вошедших в колхозы и совхозы крестьянских хозяйств не осталось к сорок девятому. Политика политикой, а приток североросских рублей, с сорок девятого года вновь ставших свободно конвертируемыми, прилично пополнял валютный бюджет Москвы. Конечно, Алексей стремился обеспечить сырьевую независимость страны, но все же от столь недорогого сырья отказываться было грех. А вот граница на востоке... Западные корреспонденты обожали показывать проржавевшие рельсы, заброшенные еще с войны дороги на не признанной никем, но столь четкой границе. Любили брать интервью у беженцев, с риском для жизни, нелегально перешедших ее.

В этот день, пятого марта пятьдесят третьего года, премьер-министр Северороссии вылетал в Хельсинки для подписания совместного договора между Северороссией, Эстонией, Финляндией, Норвегией, Данией и, как теперь выяснилось, Швецией о полной отмене таможенных пошлин, торговых квот и ограничений в передвижении рабочей силы между этими государствами. Эту идею Алексей выдвинул еще в сорок восьмом на конференции Балтийских государств, но реализовать ее удалось только теперь. Вначале все боялись агрессии Советского Союза и восточной Северороссии. После успешного разрешения кризиса сорок девятого года, когда западу и востоку впервые удалось договориться, этих опасений стало меньше, но возобладали экономические соображения. Эстонцы и финны боялись, что соседи с более развитой промышленностью полностью задавят их машиностроение, а союз аграриев Северороссии, шведы и норвежцы заявляли, что более дешевые и весьма качественные мясные и молочные продукты из Эстонии и Финляндии погубят их сельское хозяйство. Снять противоречия и выработать совместную программу унификации таможенных и налоговых режимов удалось только сейчас.

“Неплохое завершение политической карьеры, — подумал Алексей. — Все же у меня получилось! Вот уж в пятьдесят четвертом им не удастся меня уговорить пойти на третий срок. Ну, в пятидесятом — я понимаю, международная обстановка, страсти из-за только что улегшегося приграничного кризиса, корейская война, незаконченная экономическая реформа. А теперь что? Северороссия по среднедушевым показателям потребления входит в первую тройку в Европе, а по темпам экономического роста опережает Германию. Мы член ЕЭС* и НАТО с первых дней создания этих организаций. Нашей безопасности ничего не угрожает. Увы, во внешней политике мы должны следовать курсу США. Но это плата за защиту от возможной агрессии Советского Союза. Восстановление независимого внешнеполитического курса, объединение восточной и западной Северороссии — это задача уже будущих поколений. Я и не доживу, наверное. Пока мир такой, двухполярный, нам самостоятельную партию сыграть будет сложно. Предстоит долгое противостояние двух систем, медленное распространение коммунистических идей по миру и столь же медленное экономическое отставание и загнивание социалистического лагеря. Жаль, Пашка не увидит, к чему это все приведет. Интересно, на своем посту он помрет или товарищи по партии снимут? И будешь ты, Павел Сергеев, в памяти людской советской марионеткой, московским прихвостнем, оторвавшим часть страны и не позволившим ей свободно развиваться. Жаль, неплохой парень ты был”.

На столе мелодично запел телефон. Алексей подошел к нему, снял трубку и проговорил:

* Вначале ЕС называлось ЕЭС — Европейский экономический союз, и только потом он вырос до идеи полномасштабного Евросоюза.

— Слушаю.

— Ваше высокопревосходительство, — услышал он взволнованный голос министра иностранных дел, — только что из Москвы сообщили, что Сталин умер.

* * *

Павел вышел из здания своей резиденции в Кремле и сел в ЗИМ. Автомобиль тут же сорвался с места. Через несколько минут президентский лимузин в сопровождении машин охраны вылетел на новгородские улицы. Движение, разумеется, было перекрыто, но тротуары уже четыре года как не закрывались, и некоторые пешеходы боязливо жались к домам, завидев продвижение президентского кортежа. Павел вспомнил, что Гоги рассказывал ему, будто в Петербурге, когда едет Татищев, движение вообще не перекрывается, а президентский “руссо-балт” сопровождают только две машины охраны. “Интересно, как он не боится, что мы его ухлопаем?” — думал он. Впрочем, убивать Алексея он уже не хотел. Тот сделал своё черное дело. Месть — удел узколобых. Алексей стал мелким президентишкой в целиком зависимом от США государстве. Поделом ему. Их борьба еще не закончилась, и он, Павел, хочет именно победить Алексея, не подстрелить из-за угла. Теперь надо задавить экономически, политически, в военном отношении созданного Татищевым уродца.

Павел посмотрел на припаркованные у обочины автомобили. Пока они ехали от Кремля, в окне проскочило несколько “побед”, но в основном были “свири”. “Победы” разрешалось покупать только наиболее важным сотрудникам госаппарата и государственных предприятий. Для остальных в свободной продаже были “свири”. Маленький юркий автомобильчик образца тридцать седьмого года хоть и стоил недешево, но все же был популярен. Он даже поставлялся во многие страны СЭВ, кроме СССР, где царили “победа” и “москвич”.

“Что же, — подумал Павел, — тридцать девять автомобилей на тысячу населения — это очень неплохо, и много лучше, чем в Советском Союзе. Хотя в западной Северороссии их уже двести девяносто. Почему? Ведь мы самая богатая страна СЭВ. Ресурсы получаем из Советского Союза за переводные рубли, очень недорого. Правда, и свою продукцию поставляем по явно заниженным ценам. Но это справедливо в рамках социалистического содружества. Благодаря Варшавскому договору, в который мы вошли, СССР несет основные расходы по обеспечению нашей безопасности”.

Он перевел взгляд на идущих по улице людей. Какое-то несоответствие поразило его. Нет, они не были как-то особенно грустны или веселы. Это были обычные люди, бредущие по своим повседневным делам. Вот это-то и задело Павла. Всего неделю назад скончался великий вождь и учитель товарищ Сталин, а они были обычными. Никакой скорби, никакого сожаления. Он невольно старался сопоставить те радостные и восторженные лица, которые видел на митингах и во время встреч с трудящимися, с еженедельно ложащимися ему на стол докладами Министерства госбезопасности о настроениях населения. Последние говорили о недовольстве.

“Почему? — в сотый раз задавал себе вопрос Павел. — Еще идя на президентские выборы в пятидесятом, я объявил, что социализм у нас построен полностью. Они наслаждаются стабильностью и благополучием. Я бывал и в Польше, и в Чехословакии, и в Венгрии, и в Восточной Германии, и в разных городах СССР. Мои граждане живут лучше, чем в этих странах. На выборах я получил девяносто девять и девять десятых процента... Хотя, как говорит Лёша: “Хоть себе не ври”. Я знаю, как делаются эти цифры. Почему люди недовольны? Чего им не хватает? По душевому потреблению мы опережаем Италию и Австрию. Не понимаю”.

Кортеж выскочил из города и на полной скорости направился к аэропорту, где уже готовился к вылету в Москву президентский самолет.

* * *

— Здравствуй, Сергеев, — посмотрел на него поверх лампы Берия. — Говори, чего надо. Времени сейчас немного.

— Здравствуйте, Лаврентий Павлович., — проговорил Павел, садясь на стул для посетителей. — Я понимаю, такое несчастье, такая скорбь для всех нас. Я ехал сейчас по улицам Москвы и видел, что весь советский народ по-настоящему потрясен и подавлен болью утраты.

— Угу, угу, — безразлично кивал Берия. — Ты сказал по телефону, что у тебя что-то очень важное. Выкладывай.

Чуть помявшись, Павел произнес:

— Имею информацию о готовящемся антипартийном заговоре. Заговор возглавляют: Хрущев, Молотов, Маленков...

— Эти?! — В голосе Берии прозвучало презрение. — Да они кролика прирезать не смогут, не то что заговор составить.

— Возможно, что на их сторону перейдут некоторые маршалы... — продолжил Павел.

— Слушай, Сергеев, — процедил Берия, — если ты приехал мне сказки рассказывать, поищи другое время.

— Сказки?! — Павел вскочил с места.

Лаврентий Павлович удивленно посмотрел на собеседника. Так с всесильным сталинским вельможей, а теперь еще и без пяти минут хозяином страны, уже давно никто разговаривать не смел.

— Я вам сейчас еще столько сказок нарассказываю! — перешел на яростный шепот Павел. — Можете меня считать сумасшедшим, тем более что я ничем не смогу доказать своих слов, но лучше послушайте меня и последите за этими людьми. Я так говорю потому, что события в том мире, из которого я попал сюда, пошли совсем иным путем. Если вам дорого дело социализма, да хотя бы своя жизнь, вы меня выслушаете. Да, Лаврентий Павлович, я родился не здесь и, уж не знаю как, попал в этот мир тридцать девять лет назад, восемнадцатилетним юнцом. А там было вот что...