Приложение 1
ВСЕ ИМЕНА ИЛЬИ МУРОМЦА
До XVII века русские эпические песни звучали всюду, даже в московских царских палатах. Затем власть решила истребить скоморохов — и «старины» лишились своих главных певцов. Эпос уцелел, его сохранили крестьянские сказители, калики-пилигримы и отчасти казаки. Имена Ильи Муромца и других героев не были забыты. Но долго русские «старины» существовали как бы сами по себе. Наиболее образованная часть общества то ли просто не слышала их, то ли не придавала им должного значения.
Потом случился прорыв — в 1804 году напечатали часть «Сборника Кирши Данилова», составленного полувеком раньше безвестным «казаком Киршей Даниловым» для уральского заводчика Демидова. На «старины» и «скоморошины» обратили внимание литературоведы и историки. С середины века пошел интенсивный сбор материала, Олонецкий край был провозглашен «Исландией русского эпоса», крестьян-сказителей повезли выступать в большие города.
При ближайшем рассмотрении «старины» оказались так специфичны, что потребовали отдельного термина. Они были чем угодно, только не сказками. В их основе лежали исторические события.
Термин нашелся в «Слове о полку Игореве» — «былины».
Нотные записи былинных напевов делали выдающиеся композиторы, к былинным источникам начали обращаться художники и поэты. Русский мир заново познавал свой величественный эпос.
В 1915 году Москву посетила знаменитая сказительница Мария Кривополенова. Столица произвела сильное впечатление на простую женщину. «Старины», которые пела Мария Дмитриевна на далекой Пинеге — о городах великих с мостами каменными — оказались правдивы!
Но настоящее откровение «вещая старушка» пережила в Третьяковской галерее, увидев картину Васнецова «Три богатыря».
— Глядите-ко! — воскликнула Мария Дмитриевна. — Жили-были преславные богатыри. Не сказка-побаска, а жизнь бывала: Илья-то Муромец из-под ручки врага высматривает. На руке у него палица висит, свинцом налита, а ему как рукавичка!
Именно так — можем подтвердить мы сейчас. Не сказка-побаска, а жизнь бывала. Правда, Киевская Русь не знала никаких «богатырей». А реальные Илья «Сапожок» Печерский и Александр «Алеша» Попович никогда не встречались с князем Владимиром Святославичем и его дядей Добрыней Маловичем. Тут уж ничего не поделаешь. Столетиями, вплоть до ХХ века, былины служили для русского народа учебником истории. Увы, эта история не совпадает с большинством летописных или литературных источников, включая сказания о русских витязях. Время действия в былинах сдвинуто, герои принадлежат разным векам (если не эпохам), все перепутано и перемешано.
Былины перекраивают реальность когда случайно, а когда и намеренно. Но в главном они точны. Роль старших дружинников, «княжих мужей» в становлении Руси была велика. Пускай былинные образы «преславных богатырей» искажены, а их отношения с «ласковым князем Владимиром» складываются весьма причудливо, но сами могучие воины — опора власти и вершители судеб, — та действительность, без которой немыслима Киевская Русь.
Карьера Добрыни как государственного деятеля завершилась ориентировочно в 1015 году, вклад его в нашу историю колоссален. Период активности Ильи Печерского приходится, вероятно, на 1160-80 гг, о свершениях Ильи мы не знаем почти ничего, зато он — русский святой. Ростовский храбр Александр Попович упоминается в Тверской летописи под 1224 г. как человек, призвавший дружину бросить служение удельным князьям и отправиться в Киев. Рядом с Поповичем в битве на Калке сражался «Добрыня Рязанич — златой пояс». Разных Добрынь в летописях домонгольского периода семь, Александров Поповичей минимум двое: похоже, наслоение их образов сыграло роль в формировании былинного трио Илья-Добрыня-Алеша.
Первейший и любимейший герой былин — Илья Муромец.
Кто же он?
1. Профессия — храбр
Персонаж русских «старин», германской поэмы «Ортнит» и норвежской «Тидрек-саги». Илья Муромец, он же Моровлин, он же Муравленин и Муравлин, вероятно — Мурманин, Урманин. Ilia Muravitz. А еще Muurovitza. Он же Ilias von Riuzen. Он же Ильюша, Илёйко, Илья сын Иванович, и так далее.
Это минимум из великого множества имен центрального героя русского эпоса, руководителя былинных киевских витязей и главного в троице самых знаменитых — Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович.
Обычно их зовут богатырями. Давайте сразу уясним, что в интересующий нас период, на переломе Х-ХI веков, при Владимире Святославиче, никаких «богатырей» на Руси не водилось. Это термин поздний, производное от монгольского «багатур». А профессия Ильи Муромца называлась «храбр» или просто «муж», возможно «витязь» (слово тоже чуть более позднее). Илья состоит в старшей киевской дружине, подчинен непосредственно князю, значит, он «княжий муж» или «муж княжой».
Былинный Илья Муромец совершил подвигов больше других храбров, что даёт ему право выступать от имени всей дружины перед князем Владимиром. Илья — воплощенные мужество, сила, верность, надёжность, трезвость суждений, мудрость и опыт. Он справедлив, его действия обычно предельно конструктивны. Более того, Илья в значительной степени миролюбив. Как хищник убивает только для еды, так и Илья чурается «драки ради драки».
Илья может побить любого врага в одиночку, его подвиги — предостережение против набегов на Киев. Основной эпитет для Ильи в былинах «старый», «старой», что подчёркивает сочетание уверенной силы, нравственного опыта, житейской мудрости. «Старый» не значит дряхлый, напротив, это мужчина в расцвете сил, около сорока лет.
Важный момент: при всей декларируемой верности князю Владимиру, служит Илья в первую очередь Руси. Он часто в раздоре с князем. Но если к стенам Киева подступит враг, Илья непременно выйдет на битву. Случись у князя конфликт со всей дружиной, именно Илья постарается уговорить товарищей временно забыть о распрях. «Обиженная князем» дружина может отказаться защищать Киев, Илье такой поворот сюжета непонятен. Для него на первом месте Русь, а с князем он после договорится.
Замечательный персонаж.
С детства Илья был тяжело болен, частично парализован, «тридцать лет и три года» сидел на печи. Затем что-то произошло. Некие «калики перехожие» (странствующие богомольцы, паломники) подняли его на ноги, то ли снадобьем, то ли вообще словом. Возрожденный к жизни, витязь отправляется в Киев. Ноги так и остались слабым местом Ильи, иногда подводя в критический момент, но эпических героев без уязвимостей просто не бывает...
Теперь приготовьтесь обманываться и сомневаться. Дело в том, что на сегодня выявлены два основных прототипа Ильи Муромца. Первый очень похож на Илью внешне, но вряд ли он самый. Второй скорее всего Илья, но... это из области догадок, косвенных данных, сравнения жизненного пути и даже лингвистического анализа. Слишком много «но». Возможно вам покажутся сомнительными все доказательства. Что ж, в любом случае, прочитав этот текст, вы будете немного лучше понимать свою прародину, Киевскую Русь.
Или окончательно в ней запутаетесь.
Итак, именно физический недостаток Ильи Муромца дает нам прямую наводку на его первый прототип. Больше всего схож с былинным Ильей по внешним данным его тезка, родившийся на век с четвертью позже, чем «сошел со сцены» наш герой. Тезка тоже был храбром, неустрашимым и изобретательным бойцом, способным одержать победу в любых обстоятельствах. Легенда гласит, что Илья «Чоботок» Печерский заработал свое прозвище («сапожок») путем забития врагов насмерть сапогом. Он обувался, сидя на постели, и тут в его жилище ворвались какие-то нехорошие люди. Развитие событий можете представить сами.
Согласитесь, это очень по-русски.
2. Сапогом по голове
О жизненном пути этого прототипа мы знаем до обидного мало, зато известно самое интересное — как он выглядел.
Угодник Божий преподобный Илия жил в XII веке и скончался иноком Киево-Печерской лавры. Смерть Илии была насильственной. Трудно сказать, принял он постриг на смертном одре или погиб уже в ипостаси монаха «Феодосиева монастыря», как тогда звалась лавра. Спорен вопрос и о том, против кого вышел храбр на последний бой. Разграбление монастыря могло случиться независимо от того, брали Киев приступом свои или чужие. А датировка гибели Илии весьма приблизительна, условно это «около 1188 года».
Для нас важно другое.
Нетленные мощи святого хранятся в одной из Ближних пещер лавры и доступны для осмотра. Мощи не разлагаются, а усыхают, им приписывают чудотворные свойства — возможно, именно это послужило основанием для комплексной экспертизы, организованной в советское время. Экспертиза выявила поразительные вещи, а облик Илии был позже реконструирован по методу антрополога Герасимова.
В 1988 г. останки святого Илии были обследованы межведомственной комиссией Минздрава УССР. Применялась самая современная на то время методика. Был определен возраст: 40-55 лет, скорее ближе к 45. Рост около 180 сантиметров — заметно выше среднего в XII веке. Выявлены дефекты позвоночника, характерные для перенесенного в юности паралича конечностей. Установлено, что причиной смерти стала обширная рана в области сердца. Повреждений на теле вообще много — несколько переломов ребер и правой ключицы, проникающее ранение левой руки. Сквозное ранение грудной клетки острым предметом стало для Илии последним. Впечатление такое, что Илия прикрыл грудь от удара, и руку пригвоздили к сердцу копьем.
Заболевание позвоночника отразилось на внешности Илии — у него утолщены кости черепа, сильно увеличены размеры кисти по сравнению с предплечьем, очень тяжел в целом плечевой пояс. Похоже, витязь отнюдь не сидел в юности «сиднем на печи», а активно передвигался на руках. И наконец, встал. Ничего фантастического в этом нет. Ближайшая современная аналогия — вернувшийся к полноценной жизни травмированный атлет В.Дикуль. Но такие случаи известны издревле. Легенда рассказывает, как парализованный княжич в ярости вскочил, узнав, что Владимир дурно обошелся с его матерью. Так на историческую арену вышел, подволакивая ногу, Ярослав Хромец, будущий Ярослав Мудрый... Но вернемся к преподобному Илие.
Распространенный штамп «все тогда были малорослые и умирали в сорок лет» верен лишь отчасти. Действительно преподобный Илия на голову выше летописца Нестора (163-164 см), мощи которого прошли ту же экспертизу. А вот средний возраст складывается из крайних чисел. На одном краю младенец, насмерть простывший во время церемонии крещения, на другом Нестор, доживший минимум до 60-65. Следующая пара — двадцатилетний викинг, павший в бою, и восьмидесятилетний конунг Харальд Прекрасноволосый (для справки: младшему сыну «дряхлого» конунга на тот момент едва-едва десять). Вот вам и средний возраст 30-40. Князь Владимир заболел и умер при загадочных обстоятельствах около 60, его бабка княгиня Ольга скончалась чуть ли не в 75.
Так что по идее, преподобный Илия мог еще жить да жить в монашеской ипостаси. Для русского витязя XII века считалось естественным по завершении воинской карьеры «сменить меч железный на меч духовный». Случалось, что бывшие воины снова выходили из обители, дабы сразиться с врагом. Достаточно вспомнить Пересвета и Ослябю, проходивших послушание у Сергия Радонежского и погибших на Куликовом поле.
Однако в Киево-Печерском Патерике нет жития преподобного Илии — еще одно доказательство того, что святой воин не успел провести много времени в иноческих подвигах. Официально канонизирован Илия в 1643 г.
Некоторые исследователи ХIХ века возражали против отождествления Илии и былинного Ильи. Но православные паломники, ходившие к мощам святого, разницы не видели. Они скорее удивились бы, попробуй ученый им доказать, мол в лавре почивает не тот самый «преславный богатырь русский». Как Мария Кривополенова приняла московский Большой Каменный мост за былинный «Калинов мост» и обрадовалась тому, что былины не «враки» — так и народ решил для себя, кто есть кто.
Это классический случай, когда «народ не обманешь» потому что он уже обманулся сам и, в общем, правильно сделал. За века до медицинских экспертиз простые люди угадали — Илия Печерский во многом соответствует былинному Илье Муромцу.
Можно сказать и жестче. Если учесть, что былины состоят из многократных наслоений события на событие, героя на героя, авторской позиции на авторскую позицию... Так какая вообще разница, о ком они, былины?
Был бы персонаж хороший.
Но хочется разглядеть в персонаже — человека.
3. С князем по жизни
Былинный Илья Муромец привязан к эпохе Владимира Святославича, княжившего в Киеве с 980 по 1015 год. В былинах «ласковый князь Владимир», он же «Владимир Красно Солнышко» никогда не выступает главным героем. Зачастую он вовсе антигерой, несправедливо притесняющий дружину и Илью лично. Супруга князя — тоже персонаж с весьма подвижной этикой. То она тайком подкармливает Илью, угодившего по навету «в поруб сырой», то жестоко подставляет каличьего вожака Касьяна Михайловича, отвергшего ее сексуальные домогательства. Плохо себя ведут и бояре, регулярно клевещущие на Илью, настраивающие князя против него.
Илья не остается внакладе, сшибая кресты с церквей, устраивая грандиозные разрушительные запои совместно с «голью кабацкой», даже умышляя убить князя и княгиню, но в последний момент отказываясь от замысла.
Что поделаешь, народное творчество. Оно зачастую строится на противопоставлении негодного властителя и парня из народа, спасающего Родину вопреки всему. Недаром Голливуд нещадно эксплуатирует этот простой и эффектный сюжетный ход во множестве фильмов.
Реальная Киевская Русь четко соотносится с былинами по двум позициям. Во-первых, авторитет некоторых членов «старшей дружины» мог оказывать прямое влияние на государственную политику. Во-вторых, при княжем дворе трудно выделить однозначно «добрых» и «злых» в нынешнем общечеловеческом смысле.
Такое было время. Путь Владимира Святославича к киевскому столу изобилует кровавыми эпизодами. Но менее жестокий и хитроумный Владимир просто не выжил бы. Холодный взгляд на княжескую администрацию тех лет вызывает навязчивую аналогию: «полностью легализовавшаяся организованная преступная группировка». И хотя в «Храбре» автор пишет только о полицейской и диверсионной работе Ильи Урманина, глупо замалчивать тот факт, что Илье, как и прочим храбрам, случалось заниматься по поручению князя банальным рэкетом. Киевский центр в лице Владимира Святославича гарантировал Руси внутреннюю стабильность, защиту от набегов из-за рубежа и устойчивый экономический рост. Это стоило дани и смирения. Несогласным объясняли, что они ошибаются — стуча тяжелыми предметами по головам.
Особенное время, требовавшее особенных людей. Былины «киевского цикла» прессуют события, сбивая в плотный ком несколько веков русской истории, заостряя внимание на самых ярких подвигах и героях. В некоторых эпических песнях проглядывают образы Олега Вещего, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, но по большому счету там хватило места лишь для одного великого князя. Это креститель Руси Владимир Святославич, человек непростой, даже трагической судьбы, лично ответственный за принятие целого ряда судьбоносных решений.
Эти решения не брались с потолка, напротив, их подготовила сама история, и было бы удивительно, образуйся все иначе. Стремительное объединение Руси под рукой «конунга Хельге» — Олега Вещего — могло произойти лишь с опорой на сложившуюся государственность местных племен; варяги не завоевали Русь, а «собрали» ее. Успешную христианизацию страны обеспечило то, что значительная часть дружины Владимира уже к тому моменту крестилась по греческому обряду. Превращение Киева в полноценную европейскую столицу, один из влиятельнейших «центров силы» при Ярославе Мудром, тоже закладывалось на сто лет раньше. Регулярная помощь русов в подавлении мятежей на территории Византии, прокачка огромного товаропотока через русские города, удачные династические браки с соседями — все это возникло не на пустом месте. Это результат долгой политической и военной работы, в которой не всегда заметна прямая преемственность задач «от отца к сыну», но есть четко обозначенная общая цель. Киев не мог обеспечить на Руси «вертикаль власти» или пирамидальную структуру византийского имперского образца (семейное предприятие Рюриковичей строилось на иных принципах) — но он всячески укреплял и модифицировал страну.
Недаром символом единого Русского государства в былинах навсегда остался стольный Киев-град.
В эту эпоху — от Олега Вещего до Владимира Мономаха — легко влюбиться. Может даже сложиться впечатление, что ни до, ни после, нашей родиной не правили столь эффективно. Жестокость князей была относительной и уж точно не чрезмерной для своего времени. Реакция власти на новые угрозы и новые шансы — быстрой и разумной. Все бурлило и шевелилось, каждый знал свое место, делал свое дело, имел свою долю.
На общем фоне не было событием взятие под контроль убогой окраинной территории, где жили-поживали «мурома».
4. Илья, пришедший издалека
У Бориса Юлина, исторического консультанта проекта «Храбр», насчет прозвища Ильи особое мнение.
— Возьмите карту Киевской Руси, — говорит Борис. — И где там Муром? На краю земли. Так что скорее всего нашего героя зовут «Илья, пришедший издалека». А уж откуда именно он явился, мы никогда не узнаем.
Муром был основан в IX веке как «столица» угро-финского племенного объединения мурома. Это была несусветная глушь. Киев прислал туда могучую дружину (человек тридцать) и поставил мощную крепость (дом, огороженный тыном). Дальше, чем Муром, от тогдашнего центра Руси не было ничего. Если наложить на карту линейку, даже Тмутараканский анклав русов окажется ближе, просто он менее доступен. Но понятие «тмутаракань» как обозначение «запредельно далекого» возникнет потом. В дни Владимира Святославича и еще на века вперед «у черта на куличках» располагался именно Муром.
Как ни странно, никто из исследователей былин не пытался отождествить понятие «муромец» с позднейшими обобщениями вроде «сибиряк». Хотя это, казалось бы, очевидно. Слово «муромец» могло употребляться в самых разных значениях. От восторженного («даже на дальних окраинах у нас родятся герои») до уничижительного, типа нынешнего «Чудила-с-Нижнего-Тагила».
Со временем северо-восток начнут осваивать, Владимир даже назначит князем Муромским своего сына Глеба. Но по одним источникам это княжение выглядит чисто номинальным, а по другим местные не воспринимали Глеба всерьез, и когда он им надоедал, просто гоняли его из города. Одно слово — «муромцы».
Так или иначе, привязка Ильи к северо-восточной Руси и конкретно к «городу Мурому, селу Карачарову» всегда вызывала сомнения. Сам путь Ильи к князю Владимиру лишь частично совпадает с той дорогой, какой ездили из средней Руси в Киев. К слову, этот путь считался довольно опасным и в глубокой древности, и в XVI-XVII вв. из-за многочисленных разбойничьих шаек, бродивших в Брянских лесах.
Напротив, в былинах множество черниговско-брянских топографических указаний. Илья едет через Брянские леса, Моровийск или Моровск, пересекает реку Смородинную неподалеку от Карачева, на берегу которой по сей день стоит Девятидубье (и, кстати, сохранился огромный пень от одного из девяти дубов, на которых сиживал Соловей-разбойник).
Есть мнение, что изначально деятельность Ильи приурочивалась к черниговским городам Моровийску и Карачеву. Эта версия устраняет недоразумение, связанное с описанием пути Ильи из Мурома на Киев. По дороге Илья оказывается под Черниговом, делая таким образом значительный крюк, ничем не объясняемый. Если же Илья отправляется из Моровийска, тогда он неизбежно должен проезжать мимо Чернигова. Такая версия ближе и к реальной истории: более двух веков (с XI-XIII в.) Чернигов соперничал с Киевом; Черниговская область была ареной множества военных столкновений русских князей друг с другом или с половцами. В одной из поздних былин родным городом Ильи прямо называется «Моров». По другой былине Илья просит у отца благословения ехать в Чернигов, и уже из Чернигова отправляется в Киев.
Вся эта неразбериха привела к тому, что в новейшей истории несколько городов боролись за «право на Илью Муромца». Результат был предсказуем заранее: Муром, Карачарово и Карачев просто объявили себя родиной Ильи каждый по отдельности. В активе Карачева — Девятидубье с «Соловьевым перевозом» (там еще в XIX веке старожилы охотно показывали, как и где Илья победил Соловья). На стороне Мурома и Карачарова — непоколебимая уверенность в своей правоте. Всех можно и нужно понять.
По идее, с тем же успехом автор «Храбра» мог бы в припадке московского патриотизма объявить Илью москвичом — и попробуйте, возразите. Ведь первое упоминание в летописях о том же Карачеве датируется лишь годом раньше исторического 1147-го.
Но какой смысл в растаскивании героя по кусочкам? Илья Муромец принадлежит всей Руси. Он равно ценен для трех народов, ведущих свою историю от единого корня — русских, украинцев и белорусов. Илья у нас один на всех, как космонавт Гагарин: самый лучший, самый любимый, и другого не будет.
Поэтому автор припомнил историю собственного рода, пришедшего на Русь более шестисот лет назад из-за рубежа — и выдумал свою версию происхождения Ильи, отраженную в «Храбре». Читатели могут с чистой совестью критиковать или приветствовать ее, как им больше нравится.
Тем более, что на самом деле все с Ильей было не так.
5. Сага о Вещем Добрыне
По былинам записи XIX в. Илья — крестьянин. Родители Ильи — земледельцы, поднимающие новь, очищающие площадку от дубья-колодья под пашню. Исцеленный каликами, Илья первым делом идет в поле и быстро кончает начатую его отцом работу, а потом уже отправляется в Киев.
А вот былины старой записи не знают о крестьянском происхождении Ильи. Илья Муромец стал земледельцем позже, когда киевские «старины», после разгрома класса скоморохов-певцов, попали в крестьянскую среду. Этот вывод подкрепляется и тем, что получение Ильей силы богатырской излагается двояко. По одним былинам (наиболее известным сегодня) Илья получил силу от калик перехожих, а по другим выступает с самого начала богатырем, причем его силы увеличиваются благодаря «школе», которую он проходит под руководством иноземного (вероятно прикавказского) богатыря Святогора.
Именно как богатырь крестьянского происхождения, Илья прикреплен былинами к Мурому, т.е. к Ростово-Суздальской области. Но если обратиться к старым записям былин, найдется достаточно указаний на то, что такое приурочивание — плод позднейшего творчества. Когда вместе с колонизационным движением из Киева на северо-восток туда пришли киевские «старины», оригинальные наименования смешались с именами деятелей и названиями местностей в Ростово-Суздальской области.
Кмита Чернобыльский (XVI в.) называет Илью не Муромцем, а Муравленином, Эрих Лассота (XVI в.) — Моровлином; записи былин XVII в. — Мурович и Муровец, испанец Кастильо, посетивший Россию в конце XVIII в. — Ilia Muravitz, финские отголоски наших былин — Muurovitza. Все эти формы более древнего прозвища Ильи заставили исследователей пойти по двум направлениям, «лингвистическому» и «географическому». Первые сделали вывод, что Муравленин и т.п. — искаженное Мурманин, Урманин, и стали искать в биографии Ильи «варяжский след» (об этом ниже). Вторые обратились к изучению древнерусских названий городов и местностей. На Волыни нашлись Моровеск и Муравица. В Черниговской губернии село Моровск, соответствующее древнему городу Моровийску (был даже «Муравский шлях» — дорога от Куликова поля мимо Тулы, между реками Упой и Соловой, до Крыма). Неоднократно всплывал Карачев, лежавший на границе Черниговского и Новгород-Северского княжеств, переходивший из руки в руки и служивший для киевских князей базой в борьбе с половцами и Рязанью. Откуда такой интерес к Карачеву, мы уже говорили — Девятидубье и Соловьев перевоз (брод).
Но и привязка Ильи к Черниговской области стала, похоже, плодом творчества в эпоху, когда Русь была уже заметно раздроблена. Однако сам герой, охваченный идеей служения объединенной русской земле и ее великому князю, для тех времен не характерен. Такие образы должны возникать либо позже — в дни всеобщей ностальгии по могучей и единой Киевской Руси, — либо раньше, и тогда уж на реальном материале. Скорее всего Илья как персонаж сформировался непосредственно в эпоху Владимира Святославича, когда придворные скоморохи, «бояны» или скальды из числа самих дружинников слагали «дружинные песни» о реальных подвигах реальных храбров.
Этот начальный период, пережитый «старинами» об Илье Муромце, неожиданным образом отражен в германской поэме «Ортнит» и норвежской «Тидрек-саге» (обе — XIII в.).
В поэме «Ортнит» один из героев — Ilias von Riuzen, русский князь Илья. Этот Илиас — дядя короля Ортнита по матери и его самый верный помощник. Он выбирает племяннику в супруги дочь сирийского короля, идет в поход за невестой, съездив предварительно на Русь попрощаться с женой, детьми и дружиной. Поход кончается успешно. Илиас в битве так разошелся, что Ортниту едва удалось сдержать его; из-за этого Ортнит чуть не рассорился с ним. Но когда Ортнит, утомленный битвой, попадает в беду, Илиас спешит на выручку и обращает неприятеля в бегство.
Это вам ничего не напоминает? Отношения между Ортнитом и Илиасом соответствуют отношениям Владимир-Добрыня. Степень родства передана точно. Как Илиас добывает Ортниту невесту, предварительно съездив на Русь проститься со своими, так Добрыня, вернувшись из Скандинавии, добывает Владимиру Рогнеду; как Илиас в битве сильно расходится, так Добрыня, добывая Рогнеду, жестоко расправляется с ее родными. Кстати, поход за невестой для князя, это сюжет былины, в которой деятельное участие принимает богатырь Добрыня (иногда Дунай).
Еще занятнее упоминание о древнем Илье в «Тидрек-саге». На Руси царствует Гертнит. У короля два сына, Озангтрикс и Владимир; есть третий сын — Илиас, но не от королевы, а от наложницы. Перед смертью Гертнит распределяет земли между сыновьями; Озангтрикс получает Villcinaland (по-видимому, страна лютичей-велетов); Илиас, который зовется в саге «великим воеводой и могучим бойцом», получает Грецию, а Владимир — область Pulinaland (земля полян) и титул короля всей Руси. Из эпизодов, о которых рассказывает Тидрек-сага, любопытен следующий: король Гуналанда Аттила ведет войну с Владимиром и отнимает у него город Palteskia (Полоцк).
Сравним «Тидрек-сагу» с тем, что было на Руси. Князь Святослав, соответствующий Гертниту, еще при жизни распределил земли между сыновьями — Ярополком (Киевская область), Олегом (Древлянская область) и Владимиром (Новгородская область). Греция, фигурирующая в саге, как часть Руси, может означать Болгарию, завоеванную Святославом, и ряд греческих колоний, принадлежавших русам. Эпизод с Полоцком — отголосок завоевания его Владимиром. Но интереснее всего память саги о наложнице. «Тидрек-сага» путает: там Владимир сын от королевы, а Илиас от наложницы, тогда как по русским летописям именно Владимир сын наложницы, братом которой был Добрыня, соответствующий Илиасу.
Сопоставляя данные из поэмы «Ортнит» и «Тидрек-саги» с нашими летописями, можно заключить, что Илья западноевропейских поэм — дядя Владимира, Добрыня.
Неожиданно, но довольно правдоподобно.
Откуда в скандинавскую «Тидрек-сагу» и германскую поэму «Ортнит» могли попасть факты русской истории? Не вопрос. Сношения между Скандинавией и древней Русью были очень тесными. Во-первых, торговля, непосредственная и транзитная. Во-вторых, вплоть до вокняжения Ярослава Мудрого в Киеве, русами активно использовались скандинавские вспомогательные войска. Вернувшись домой, наемники должны были (если не обязаны) рассказывать о своих приключениях на Руси, о тех, у кого служили, о событиях, свидетелями и участниками которых они стали. Сказительская традиция у варягов была сильна, как нигде, и вообще, в уважающей себя варяжской дружине был штатный скальд[3 - Функция скальда — отнюдь не только развлечение дружины на пиру. Во время ладейных походов скальд пел, задавая ритм гребцам.]. А из скандинавских песен с «русским контентом» мог почерпать содержание и родственный скандинавскому германский эпос. Варяги, хорошо знавшие отношения в русских правящих кругах, просто не могли не знать Добрыни и его роли в жизни и княжении Владимира.
Немаловажный момент: в поэме «Ортнит» Илиас-Добрыня изображается заезжим иностранным витязем с Руси. Почему? Да так и было! Под 977 г. летопись сообщает, как Владимир, услышав о том, что Ярополк убил Олега, испугался и бежал из Новгорода к варягам. Владимиру в то время исполнилось, видимо, 16-17 лет; его руководителем, «дядькой», был дядя Добрыня. В Скандинавии Владимир с Добрыней пробыли до 980 г. Трудно предположить, чтобы такой даровитый человек, как Добрыня, за три года не привлек к себе внимание тамошней правящей верхушки. Недаром же Добрыне удалось привести на Русь отряд варягов, благодаря которому Владимир завладел всей русской землей!
Но почему Добрыня — Илиас?
В процессе устной передачи песен вытеснение одного имени или названия другим обычное дело. Такие искажения происходят даже при копировании письменных документов, чего уж хотеть от устных преданий.
Вопрос в том, кто именно стал «заместителем» Добрыни.
Его имя могло вытесниться именем некоего позднейшего деятеля. Например, в первой Новгородской летописи упоминается князь Илья, сын Ярослава Мудрого. «И родися у Ярослава сын Илья и посади в Новгороде и умре. И потом разгневася Ярослав на Коснятина Добрынича и заточи [его]; а сына своего Володимира посади в Новгороде». Переводим на русский. У Ярослава был сын Илья, рано умерший, но успевший поуправлять Новгородом. Это вовсе не безвестный персонаж — в сагах он, под именем Гольти, т.е. ловкого, быстрого, фигурирует рядом с Вальдимаром (Владимиром). Особенно важно, что в летописи упоминается Константин Добрынич, сын Добрыни, приближенный Ярослава, чем-то навлекший его гнев.
Не исключен и обратный путь — замещение имени Добрыни на имя деятеля предшествующей эпохи. Вариант имени Илиаса — Eligas, соответствующий древнерусской форме «Ольг» и народной «Вольга». Олег Вещий? С ума сойти. Представьте себе, возможен и такой расклад. В одном из «проложных» (кратких) житий св. Владимира в рассказе о походе на Херсонес говорится, что Владимир, взяв город, «посла Олга воеводу... в Царьград к царям просити за себе сестры их». Но бессменным воеводой Владимира был Добрыня! Похоже, устные предания, записанные автором жития, уже смешивали Добрыню с Олегом. А ведь Олег традиционно считается «дядькой» и регентом при князе Игоре[4 - У автора особый взгляд на эту проблему. «Двоекняжие», сложившееся при Олеге Вещем, когда взрослый уже Игорь был фактически отстранен от дел, может объясняться просто и логично. Олег был кровным родичем Рюрика и остался после его смерти старшим в роду, вот и всё. Мнение об Олеге как регенте и «дяде Игоря по матери» сформировалось позже на основании неполных данных в летописях и искажении при устной передаче фактов. Возможно, руку к формированию такого мнения приложил сам князь Игорь. Через сто лет оно стало общепринятым и привело к дальнейшему «наложению» образа Олега на образ Добрыни.], то есть он выполнял почти те же функции, что Добрыня при Владимире. По некоторым сведениям Олег — брат жены Рюрика, тогда совпадение Олег-Добрыня полное.
В этой версии есть некое благородное безумие, проливающее новый свет на прозвище Ильи — Муромец. Иоакимовская летопись зовет Олега князем Урманским (т.е. норманнским, а конкретнее — норвежским). А кто у нас Илья? Мравлин, Мравленин, что соответствует полногласным Моровлин, Муравленин. Ряд исследователей считает, что это искажение первоначальных форм «Мурманин», «Урманин».
Искажение, кстати, незначительное и вполне бытовое. Автор этих строк знает человека по прозвищу «Серега Муромский». Его так прозвали в тверской деревне потому что приехал Сергей из... Правильно, из Мурманска. На Руси Ульф Урманин мог стать Ильей Мурманином не за сотню-другую лет, а в первый же день. Следующий шаг — Илья Муромец.
Так что же, Илья Муромец — Илья Норвежец?! А почему нет? Допустим, что на Добрыню-Илью, «хоробра и нарядна мужа», перенесено из древних песен об Олеге не только имя, но и прозвище, обозначавшее племя, из которого происходили вожди русов. Идея неожиданная, но не противоречащая теории княжеско-дружинного эпического творчества и вполне соответствующая историческим фактам.
Ну, здравствуй, «Илья, пришедший издалека».
Кто ты? Гремучая смесь из природного норвежца конунга Хельге и урожденного древлянина воеводы Добрыни?
А может, ты действительно Ульф, сын Торвальда Урманина, сына Эрлинга из Стикластадира?
Попробуем взглянуть еще с одной стороны. Холодно и расчетливо.
6. Портрет дяди в старости
«Не сказка-побаска, а жизнь бывала». Былины могут подступать к реальности вплотную, главное уметь это видеть. Самый характерный пример — первое описание богатырского поединка в «Повести временных лет» (далее ПВЛ). В 992 году, когда Владимир вернулся из похода на хорватов, с другой стороны Днепра подошли печенеги. По обычаю того времени битву должен был предварять поединок. Через четверть века Мстислав Удалой так же сойдется с Редедей — «Чего ради мы будем губить дружины? Сойдемся биться сами!». А в 992 г. условия назвал князь печенежский: если русский богатырь победит, печенеги на три года откажутся от набегов, если выиграет печенег, Русь на три года будет отдана степнякам на разграбление. Владимир принял эти условия и отправил гонцов искать богатыря, способного биться с печенегом. Утром печенеги выставили поединщика, а Владимир нет. «И поча тужити Володимер», — сообщает ПВЛ.
Чем не былина? Один в один. Точно так же подходят к стольному Киев-граду былинные Батыги, Калины-Цари и Идолища, требуя поединщика. А у нас, как обычно, драться некому, все сидят по лавкам и дуются на князя, который задержал зарплату бюджетникам.
В 992 году против печенегов вышел младший сын одного из воинов киевской дружины. Враги покатились от хохота — их поединщик был «превелик зело», а киевлянин «средний телом». Однако русский воин взял, да «удави печенезина в руки до смерти». Печенеги в ужасе бежали, Владимир нагнал их и крепко побил.
Но как звали нашего поединщика? Народные сказания именуют его Ян Усмошвец, позже — Никита Кожемяка. Он даже не воин, а заурядный киевский ремесленник. Не знатен, не богат, не просит за свой подвиг ничего.
Он четко противопоставлен князю, этот парень из простонародья, выручивший Русь.
Такая антитеза не могла возникнуть изначально, когда складывались «дружинные песни». Но как только «старины» пошли в народ, определилась эта линия, характерная для большей части былин: князья с дружинами приходят и уходят, а русские остаются.
Парадоксально, но снижение образа главного героя и противопоставление его князю хорошо накладывается на реальную связку Добрыня-Владимир. Лишнее доказательство того, что Добрыня вполне может быть Ильей Муромцем.
Что мы знаем о Добрыне? Очень мало и очень много.
Личность Добрыни, насколько ее можно воссоздать по летописным данным, не противоречит основным чертам Ильи Муромца, несмотря на всевозможные наслоения.
Илья по былинам не родовит. Сразу оговоримся, «социальный лифт» в эпоху Владимира Святославича существовал, но у «смерда»-крестьянина шансов высоко подняться почти не было. Илья должен происходить из «людей», свободных. Он просто наемный воин. Поэтому хотя Илья своими подвигами внушает Владимиру уважение, при дворе на него смотрят, как на неровню, и часто это подчеркивают. Владимир «забывает» пригласить Илью на пир; дарит ему не ценные подарки, как боярам, а кое-что — татарскую шубу.
Происхождение Добрыни спорно. Это дискуссионный вопрос, но скорее всего, Добрыня и его сестра Малуша — дети древлянского вождя Мала (не очень ясно, «мал» имя или титул). Обоих могли взять ко двору князя Игоря в воспитанники-заложники (распространенная практика) или пленить, когда княгиня Ольга разбила древлян и сожгла Искоростень. Малуша в дальнейшем стала при Ольге ключницей, формально рабыней, фактически высокопоставленной чиновницей. Вероятно и Добрыня получил какую-то должность. Но Добрыня, выходец из покоренного славянского племени, при дворе, состоявшем тогда большей частью из скандинавов-полукровок, а то и «чистых» варягов, должен был считаться неблагородным. Сам Владимир мог тяготиться таким родством, напоминавшим ему о том, что и он — «робичич». Возможно, Владимир иногда выказывал пренебрежение к Добрыне. Есть первое совпадение.
Илья — могучий воин, неустанный борец за русскую землю и Владимира, он решает задачи, которые не по силам остальным помощникам князя. Добрыня по летописям «храбор и наряден (распорядительный) муж». Что на его счету? Он подсказал новгородцам, чтобы просили на княжение Владимира; по смерти отца спас племянника от Ярополка, убежав за границу; навербовав варяжский отряд, вернулся в Новгород; чтобы облагородить происхождение Владимира, сватал за племянника родовитую Рогнеду, а когда та гордо и оскорбительно отказала — убил ее родных и отдал ее Владимиру силой; искусными действиями Добрыня избежал сражения с Ярополком — Ярополк погиб один, и киевский стол легко достался Владимиру. Нет сомнения, что и в дальнейших предприятиях Владимира роль вдохновителя, инициатора и исполнителя принадлежала Добрыне, хотя летопись об этом упоминает редко. Добрыня ловко избавил Владимира и Киев от исполнения требований варяжской дружины; под влиянием Добрыни Владимир демонстративно поддержал религиозный культ славян в Киеве, а Добрыня, став новгородским посадником, то же делает в Новгороде; ряд походов (завоевание Червонной Руси, походы на вятичей, ятвягов, радимичей, камских болгар) был предпринят по инициативе Добрыни. Поход на Херсонес в связи с принятием византийского христианства и вступлением Владимира в брак с греческой царевной не мог обойтись без Добрыни. Этот поход породнил Владимира, а следовательно, и Добрыню, с византийскими императорами, и ввел Русь в круг европейских государств. Опять все близко.
Илья вступает на богатырское поприще после долгого бездействия: он «тридцать лет и три года сиднем сидел», и только получив чудесное исцеление от калик, обнаружил громадные силы. Но и Добрыня первоначально был обречен на бездействие. Случайное обстоятельство, что у его сестры родился от Святослава сын, ввело Добрыню в ряды правящего класса, где могли развернуться его блестящие таланты. Если бы не такое везение, жизнь Добрыни, вероятно, протекла бы совершенно иначе, и исторического значения не имела бы никакого. Снова есть совпадение.
Илья Муромец представлен в эпосе старым, даже матерым. Старость, седьмая степень возраста, охватывала период жизни между 40 и 55 годами. Этот возраст характеризовался мужеством, установившейся твердостью и крепостью. Илье Муромцу в былинах не меньше сорока. Возраст Добрыни в период его активного участия в делах княжения Владимира должен соответствовать возрасту Ильи. Если Добрыне, когда Владимир сел в Новгороде (970), было 25-30 лет (моложе вряд ли, а то его не назначили бы руководителем Владимира), то к 980 г., когда Владимир стал великим князем, Добрыне 35-40 лет. С этого момента тянется ряд громких событий княжения Владимира, вдохновителем и участником которых был Добрыня. Значит, образ Добрыни должен сохраниться в воображении его современников и потомков непременно с чертами «старого» и матерого. Точь-в-точь Илья.
Илья требует к себе особого внимания. Он оскорбляется пренебрежением Владимира, отвечает резкими выходками, будоражит простонародье. Он признается, что имел намерение убить князя и его супругу; говорит, что Владимир своим княжением обязан ему (!); он даже ругает Владимира поносными словами (дурнем). Претензии Ильи и его отношение к Владимиру объясняются, если Илья не кто иной, как Добрыня. Только Добрыня мог выставлять племяннику такие требования, мог позволять себе такие вещи, которые немыслимы со стороны других слуг князя.
Наконец, вся деятельность Ильи Муромца направлена на служение родной земле и Владимиру. Добрыня вел такую политику, которая широко удовлетворяла общерусским интересам. Он обустраивал Русь.
Как видите, параллелей более, чем достаточно. Илья Муромец вполне мог быть поэтическим отражением исторической личности Добрыни, дяди Владимира.
И вот теперь хочется спросить — а это важно?
Ведь «подкладывая» под образ мифического Ильи Муромца реальных Илью Печерского или Добрыню, мы теряем нашего Илью.
Вам так не кажется?
7. Кто же ты, Илья?
Путь, пройденный эпическим образом Ильи Муромца, чрезвычайно длинен и сложен. От оригинальных песен киевской дружины Владимира Святославича через сказания «боянов» и песни бродячих скоморохов до крестьянских «старин», чтобы наконец попасть в те же «старины», известные под названием былин. От творчества профессионального и полупрофессионального — к сугубо народному.
На таком долгом — тысячелетнем! — пути с героем может произойти что угодно.
Но сильно ли изменился характер творчества со времен Киевской Руси? Разве тогда не было гипербол, намеренных преувеличений, иронии и шутливого вранья? Отчего бы в дружинной песне не возникнуть былинной «палице во сорок пуд»? Чтобы все смеялись.
То есть былина сама по себе не обязана перекашивать реальность из-за того, что сложена абы как и абы кем. Почему и с какой целью привирают былины — отдельная тема. Но искажения могли вноситься уже в изначальный текст, а дальше либо консервироваться, либо усиливаться при каждой передаче из уст в уста.
Предки не слишком отличались от нас. Они были менее информированы, чем мы, но отнюдь не глупее. Испытывали те же эмоции. Могли кого-то «забыть» вставить в песню, а кого-то намеренно возвеличить. Выпятить одну тенденцию и замолчать другую. А через полвека уже и спросить некого, как там все было на самом деле.
Достаточно проанализировать разночтения между Новгородской первой летописью и ПВЛ, чтобы крепко задуматься о том, когда появилась на Руси профессия «политтехнолог».
А еще предки так же легко, как мы, ошибались и замещали нехватку данных догадками, вполне фантастическими для знающего человека, но правдоподобными для незнающего. Подгоняли действительное под желаемое. А мы разве лучше? Что поем-то?
«Он сказал «Поехали!» и взмахнул рукой». Это про Гагарина, если вы забыли. Ракета уже пошла, когда раздалось знаменитое «Поехали», тут не размахаешься. Типичная былина.
«Екатерина, ты была неправа!». Это о продаже Аляски Америке неким русским правителем мужского пола. Тоже былина, стопроцентная.
Из недавнего: «Эй, режиссер, заканчивай съемку! А он смеется в объектив, как в прицел». Чтобы посмеяться в объектив, надо стоять перед камерой. Режиссер обычно с другой стороны и смеется в видоискатель, мешая работать оператору. Но в былине главное чтобы складно было — ее же поют, размер надо выдержать.
Эти песни врут, только стоит ли их ругать?
Нам трудно разобраться, что творилось полвека назад, чего же тогда хотеть от источников, обращенных в прошлое на тысячелетие? Если за летописной фигурой еще можно как-то разглядеть реальное лицо, то за героем эпоса лица не видать точно. На то и эпос. У него свои законы. Он ведь литература.
Прототип и литературный герой всегда в той или иной мере разные люди. Иногда разница огромна. Дракула Брэма Стокера и валашский князь Влад «Дракул» Цепеш худо-бедно сравнимы по имени, социальному положению и стране обитания, все остальное выдумка. Реальный кардинал Ришельё[5 - Именно так — РишельЁ, а не «Ришелье».] был не менее прожженым интриганом, чем персонаж «Трех мушкетеров», но сегодняшняя оценка его деятельности на благо Франции диаметрально противоположна взгляду Дюма. Обилие косвенных свидетельств того, что Жанна Д'Арк была незаконнорожденной принцессой, до сих пор никак не повлияло на ее традиционный книжно-кинематографический образ «деревенской блаженной».
Ничего удивительного. Скальды, «бояны», скоморохи, поэты, драматурги, писатели решают свои задачи, часто идущие вразрез с фактами из жизни прототипов. Одному автору важнее рассказать поучительную историю, щемящую душу. Другой хочет докопаться до истины — и наталкивается на фантастические, невероятные подробности. Третий просто работает на заказ властей. Четвертый — на «социальный заказ», рисуя героев сообразно общественному мнению о них. Встречаются и авторы, намеренно идущие против течения, готовые присочинить, чтобы выбиться из основного потока. Так выходят из-под пера десятки разномастных петров первых, екатерин вторых, лениных и сталиных, о которых можно сказать лишь одно — наверняка прототип был гораздо сложнее и многограннее как личность.
Вдобавок, не из каждого деятеля выйдет яркий персонаж. Есть судьбы, которые сами по себе — песни. Есть скучные и лишенные изюминки «трудовые биографии». Наконец, есть угол зрения, под которым автор изучает героя. Вот Столыпин и Распутин, фигуры, сопоставимые по влиянию на текущую политику, да обоих еще и убили, а кто интереснее массовому читателю? Князь Потемкин-Таврический много сделал для России, но какой этап ярче — пока Григорий был любовником Екатерины, или когда они уже разошлись? Жизнь Ли Харви Освальда сплошное приключение, а снайпер из мафиозного клана Троффиканте просто «ходил на работу» — кто лучше в роли убийцы президента Кеннеди? Одни вопросы и мало ответов.
Кто же ты, Илья?
В первую очередь — русский храбр.
Мне, литератору, реконструировавшему твой образ по былинам, это важнее всего. Ты — наш.
Спасибо тебе.
Приложение 2
МИР БЫЛИН И МИР ЛЮДЕЙ
«Чем объяснить хорошо известный факт, что русский народ в своем былинном эпосе отводит самое видное место именно «киевскому периоду» своей древней истории?
Это не может быть случайностью. Народ, переживший... много и тяжелых и радостных событий, прекрасно их запомнил, оценил и пережитое передал на память следующим поколениям. Былины — это история, рассказанная самим народом. Тут могут быть неточности в хронологии, в терминах, тут могут быть фактические ошибки... но оценка событий здесь всегда верна и не может быть иной, поскольку народ был не простым свидетелем событий, а субъектом истории, непосредственно творившим эти события...».
Именно этими словами — о былинах! — начинается «Киевская Русь» академика Грекова, ставшая на много десятилетий «главной книгой» о домонгольской истории нашей страны. Мы процитировали лишь два первых абзаца. На самом деле роли и значению былин там посвящено много страниц. Вот еще цитата, возможно — ключевая.
«Народ в своих оценках событий прошлого выделил не... период беспрерывных междукняжеских войн и слабости перед врагом внешним, а время Древнерусского государства, время своего величия и силы. Народные симпатии обращены к тому времени, когда Русская земля, собранная под властью первых киевских князей... действительно представляла силу, грозную для врагов и в то же время дававшую возможность развитию мирного народного труда, — залог дальнейшего будущего страны».
Мы уже говорили, что в этот период — от Олега Вещего до Владимира Мономаха включительно — трудно не влюбиться. Недаром целый народ считал его чем-то вроде «Золотого века». Особенное время... Его идеализируют, чрезмерно облагораживают, о нем много спорят, одного не отнимешь — оно у нас было.
Меньше трехсот лет. Зато каких!
1. История, которую мы выбираем
Итак, былины дают самое важное — оценку событий. В деталях они неточны. Время, когда сказания несли сугубую конкретику и считались надежными источниками, минуло тысячу лет назад. Но в дни сравнительно малого распространения письменности роль профессиональных скальдов и «боянов» была крайне значимой. На сказания и песни опирается местами даже официозная «Повесть временных лет» (далее ПВЛ). Фрагменты ПВЛ о Кие, Щеке и Хориве; о мести Ольги древлянам; о пирах Владимира; женитьбе Владимира на Рогнеде; взятии Херсонеса; единоборстве Мстислава с Редедей — как раз из устных преданий. Литературоведы находят остатки стихотворной формы в летописной передаче этих эпизодов.
Увы, даже былины ранних записей отстоят от текстов, бывших их первоосновой, лет на шестьсот-семьсот — слишком далеко. Для корректного воссоздания самой «былинной эпохи», периода княжения Владимира Святославича, они малопригодны.
Зато они дарят нам прекрасные сюжеты и передают неповторимый дух того времени.
«Храбр» использует былинные сюжеты, ровно по одной былине на повесть-эпизод, но смысл книги — реконструкция реальных событий. Для читателя, ранее не погружавшегося в мир Киевской Руси, картина, нарисованная автором, сама по себе может выглядеть довольно фантастичной.
Николаев Андрей
Самойлова Елена
Флинт Эрик
Прозоров Александр
Круз Андрей
Суворов Виктор