собой и Анастасию.
отдыха.
круто... Но если поедешь, то избавишь меня от многих неприятных объяснений.
разговаривать с Самохиным, уже не было давящей зависимости, более того, он
понял вдруг, что Самохин в чем-то от него зависит, в разговоре явственно
прозвучала его заискивающая нотка. Самохин откровенно его упрашивал. И еще
почувствовал Евлентьев - в словах приятеля таилась недосказанность. Все это
было не так просто, как он объяснил, какая-то ловушка, какая-то волчья яма
все-таки была в предложении Самохина. - Так что дом отдыха? В лесу?
Рузу. Хорошие места. Не пожалеешь.
в словах Самохина, зыбь, которая скрывает суть этого неожиданного
предложения.
теннисные столы, тир, тренажеры... И, конечно, полноценное питание.
бывшая партийная база. Очень укромное место, никаких тебе бензиновых паров,
завываний электрички, рева самолетов над головой... Я тебя доставлю на
место, сдам под расписку, - Самохин усмехнулся собственной шутке. - А через
десять дней, минута в минуту, выходишь к воротам, а я уж поджидаю... И через
пару часов мы снова здесь, на Савеловском вокзале. Заметано?
Евлентьев не столько из желания взять с собой водки, сколько опять же
стремясь расколоть Самохина, вынудить того сказать еще что-нибудь о лесном
доме отдыха.
недельку-полторы... Не принято там у них... Видишь ли, Дом этот с некоторым
спортивным уклоном... Тебя могут не понять.
чувствовал, что последнее время с выпивками перебирает, что надо бы перерыв
сделать. Больно уж напряженными оказались последние две недели. Он искоса
взглянул на Самохина и поразился выражению его лица - в нем не было
привычной уверенности, напора, веселой бесшабашной наглости, только
беспокойство, только тревога.
самого себя убеждал в том, что связь там действительно есть. - Вряд ли
телефоны стоят в каждом номере, но при желании позвонишь из директорского
кабинета. И потом, старик... Не на год едешь... Неделя! Ну, полторы!
Поскучает твоя красотка, крепче любить будет!
многословие Самохина, взял первенство в разговоре. И Самохин не возразил, не
пресек его, можно сказать, проглотил это явное самовольство Евлентьева, -
Ладно, - повторил тот, закрепляя успех. - Когда едем?
по коленке и открыл дверцу, собираясь выйти.
Савеловского вокзала в сторону Нижней Масловки. Там был длинный, грязный,
тусклый подземный переход, но хорош он был тем, что выводил его как раз к
арке дома из желтого кирпича. А через эту квадратную арку, через
захламленные после зимы дворы, мимо рядов мусорных ящиков пролегал
кратчайший путь на улицу Правды.
непростой разговор с Анастасией. Он почему-то был уверен, что не одобрит она
этой его командировки, воспротивится, насторожится. Отговаривать не будет,
она никогда ни от чего его не отговаривает, но усомнится, хмыкнет и скажет
обычные свои слова: "Что и требовалось доказать".
нему, долго смотрела в глаза и произнесла слова совершенно странные:
подтолкнула к выходу.
отлаженную машину, каждая деталь которой подогнана настолько точно, что
между ними не возникает никакого трения, никакого зазора. Едва он вышел к
площади Савеловского вокзала, как от длинного ряда машин отделилась одна и
мягко, бесшумно приблизилась к нему. Дверь распахнулась, и ему ничего не
оставалось, как сесть на переднее сиденье.
недоволен.
привокзальной площади.
бабки раскладывали зелень, книготорговцы выглядели помятыми, молча лепили
они на прилавках разноцветную чешую потрясающих бестселлеров, естественно, в
хорошо прошитых переплетах, естественно, по дешевой цене, поскольку работали
без посредников и так далее - Евлентьев прекрасно знал все, что говорили они
покупателям. И неизменно держали в руках, якобы увлеченные чтением, именно
ту книгу, которая хуже всего шла. И не сразу откликались на вопрос
покупателя, не сразу могли оторваться от чтения - так оно их захватило, так
потрясло и увлекло.
торговать не в электричке, а с лотка.
многоэтажную развязку, помчался по Нижней Масловке, мимо Ваганьковского
кладбища, мимо международного центра имени проходимца Хаммера, мимо Белого
дома правительства - и на Кутузовский проспект. Теперь ему предстояло без
единого поворота проехать около сотни километров.
прорывался в этих его вздохах. Не то вспоминал что-то неприятное, гнетущее,
не то состояние его организма после загульной ночи было таким уж тяжким, что
эти вздохи и стоны прорывались наружу невольно, сами по себе.
как никогда.
легкость-он понял, что может спрашивать у Самохина все что угодно, а тот уж
пусть решает, на какой вопрос отвечать, на какой не следует. - Ушла женщина?
Обидел начальник?
горько простонал Самохин.
а я по ночам сплю. Для крепкого сна мне хватает дневных впечатлений.
что Самохин начнет рассказывать более подробно.
Минскому шоссе мимо Немчиновки, мимо Одинцова, мимо Голицына в сторону
Дорохова.
стояли розоватые в утреннем свете коттеджи состоятельных граждан. Почему-то
все они были в равной степени не достроены - то ли начинали их возводить
одновременно, то ли хозяев одновременно постигали финансовые неприятности.
оно как бы вонзалось в серый туман. Встречные машины с тусклыми подфарниками
проносились рядом с легким напряженным шелестом.
была в его вопросе и явная издевка. Дескать, если мы не можем поговорить
откровенно, займемся светским перебрехом, дорогой товарищ.
понял, что тот вполне оценил смысл его замечания о погоде. - Я за тобой
заеду утром десятого дня.
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Шилова Юлия
Афанасьев Роман