Чтение 17–й страницы книги ~Бульдожья хватка~

Он вставил ее в проем видака, перемотал. Вдавил кнопку так, что она едва не сломалась.

Изображение нерезкое, расплывчатое - видно лишь, что девушка сидит на широком подоконнике, подтянув колени к подбородку, так, что подол летнего платья высоко задрался. Зато кусочек двора за высоким окном оказался заснят четко.

Снимавший меняет фокус - теперь девушка обретает четкость, а заоконный пейзаж, наоборот, расплывается. Надюшка, конечно. В руке держит цветок на длинном стебле, покачивает им у рта, прикусывает лепестки, но выглядит не особенно веселой.

В кадр вплывает еще одна насквозь знакомая личность - свет наш Митенька Елагин собственной гнусной персоной. Присаживается рядом на подоконник, небрежно, в две секунды сажает девчонку к себе на колени, оглаживает, расстегивает, раздевает. Подхватывает на руки, спрыгивает и чуть ли не бросает добычу на узкую постель, поставленную меж подоконником и камерой... Петр смотрел ровно столько, чтобы убедиться: никакой имитации, все происходит всерьез. И не заметно у соплюшки ни особой страсти, ни особого энтузиазма - добросовестно подчиняется, и только. Пленку самолучшим образом можно подверстывать к заявлению в прокуратуру. Соответствует общей тональности. Плюс - снимки.

Значит, вот так это должно выглядеть. Сексуальный маньяк, поехавший к тому же крышей на боевых, гнусно попользовался юной девочкой, падчерицей босса, не удовлетворившись этим, стал с теми же целями приставать к хозяйской супруге, а когда она, пылая благородным гневом, рассказала обо всем мужу и тот в два счета уволил нахала. Перед этим псих Елагин дважды пытался разделаться с боссом. Оба раза не получилось. Зато в третий раз повезло.

Ошибки быть не может. Версия выстроена правильно. Цинично говоря, именно так и действовал бы сам Петр, окажись он на месте братца, козла безрогого. Да, шокирующе. Да, сенсационно. Но в кропотливо выстроенном Пашкой спектакле нет ничего неправдоподобного. Вполне жизненно. Вполне житейская коллизия. Случалось похожее и в нашем богоспасаемом Отечестве, и под другими географическими широтами. Чертовски жизненно, надо признать, комар носа не подточит. Все замотивировано.

Однако, чтобы план удался полностью, погибнуть должны трое. Подменыш - по известным причинам уже и мотивам, Катя с Надей - для полной завершенности и стопроцентной гарантии. А это...

А это обстоятельство - погибнуть должны все трое, - ежели вдумчиво прокачать, обязательно сужает возможности противника, ограничивает число его ходов и построений. Рациональнее всего - выбрать ситуацию, когда трое гибнут разом. И это должно быть именно покушение, с огнестрельным оружием. Никакого циана в компот. Свихнувшийся маньячок Елагин должен, судя по двум предшествующим эпизодам, и в третий раз применить навыки призового стрелка. Еще и потому, что настоящий маньяк строго следует однажды выбранному методу. Опять-таки игровое поле противника выглядит суженным...

Елагин, очень похоже, совершенно не понимает, что ему с самого начала уготована роль такого же манекена, каким оказался Петр, - Пашка должен был впарить своему убийцу какую-то чертовски убедительную липу. А на деле, конечно же, позаботится, чтобы исполнитель не пережил жертв. Так, это направление мы пока не разрабатываем, не время...

Он вдруг поймал себя на том, что не может вспомнить Киру. Какие-то взгляды, жесты, повороты головы помнит, походку, волосы, смех, а представить всю решительно не в состоянии. Жалость к ней, неповинной, так ничего и не узнавшей, таилась где-то на периферии сознания, и в этом не было ничего циничного - предстояло спасать живых, наплевав на саднящую душу.

Лишний раз убеждаешься, что все, абсолютно все в нашей жизни имеет началом и корнями библейские сюжеты. Как же, Исав, "человек косматый", искусный в звероловстве человек полей, простяга и тугодум. И брат его Иаков, человек кроткий, живущий в шатрах. А поскольку "шатры" уже в те времена подразумевали некую цивилизованность, обитавший в них кроткий человек в конце концов и сплел интригу, одурачив простодушного зверолова. Но потом...

Потом Исаву было предсказано: и ты будешь жить мечом твоим и будешь служить брату твоему; будет же время, когда воспротивишься и свергнешь иго его с выи твоей.

В самом деле, настало время... Речь уже не об иге, а о жизни.

Итак... Просчитавши все, приходишь к выводу, что вариантов будущего имеется только два.

Можно плюнуть на все и сбежать. Объявиться в Новосибирске, с ошарашенным видом узнав о собственной смерти, кинуться по друзьям и знакомым, бия себя в грудь, доказывая, что на самом-то деле ты подрабатывал где-то в провинции либо запил. Каким образом с Кирой в машине оказался некто неизвестный в твоих орденах и при твоих документах? Помилуйте, я и сам теряюсь в догадках. Нет, никакого злого умысла не подозреваю (ибо - недоказуемо). Дичайшее стечение обстоятельств. Доказать, что Петр - это все же Петр, будет не так уж трудно: масса народу подтвердит, стоит трудолюбиво напомнить им о встречах, разговорах, продемонстрировать свою подпись, без запинки перечислить, что лежит в контейнере с пожитками, и так Далее, и тому подобное. После некоторых мытарств удастся себя "оживить". Пожалуй что, при таком раскладе Пашка ничего против него не предпримет - это уже совершенно другой коленкор...

Вот только сбежать - означает бросить Катю. Даже если этот козел и оставит ее в живых, жизнь ей будет не в жизнь. Нельзя ее бросать, любимую женщину, свою мечту, ожившую во плоти и настигшую как молния или солнечный удар...

Значит, придется драться. Ну, а дракой нас не запугаешь. Видывали виды. Ничего нового, по сути, в этой истории и нет: снова очередной гад хочет добраться до нашей шкуры, а мы постараемся сделать все, чтобы вышло как раз наоборот.

Страха не было. Была смесь азарта и мрачной веселости - явление, давно известное не одним лишь военным людям. Так уж человек устроен: пугает неизвестность и затянувшееся ожидание, меж тем как угроза сама по себе лишь вызывает прилив в кровь того самого яростного азарта.

Он, уперев локти в полированный стол, с силой провел ладонями по лицу. словно сбрасывал некую маску, стянувшую кожу. Итак, деремся. За себя, за тех, кто внезапно оказался полностью от твоего боевого искусства зависящим. Деремся.

Выкрикнуть обвинения в лицо - значит показать себя идиотом и умереть, как идиот. Уж что-нибудь да придумают... Следовательно, воевать надо потаенно. Чтобы все происходило как бы само собой. Чтобы они сцепились.

Есть в закрытых учебниках такое понятие - управляемый конфликт. Облеченная в наукообразную форму старая, как мир, истина - разделяя, властвуй. Сыграть на противоречиях, ударить в слабые места.

А где у нас слабое место? Да в самих людях, конечно. Они нервничают, они напряжены, они, очень может быть, втихомолку подозревают друг дружку в черных замыслах - и, безусловно, не ошибаются. Круг посвященных в тайну подмены страшно узок, но внутри него непременно существует еще более узкий круг знающих. Одни знают только о подмене, другие рассчитали, кто из знающих должен остаться в живых, а кого следует списать в издержки производства, как Елагина. Стравить их вполне возможно. Мотивы опять-таки известны с седой древности и весьма немногочисленны: власть, тщеславие, страх, деньги.

Деньги! Благо деньги наличествуют, и немалые...

Но прежде чем продумать этот вариант до мелочей, он решил окончательно разобраться с кассетой. Вернул ее к самому началу, остановил кадр.

Да, никакой ошибки. Квартира, где вся эта гнусь происходила, располагалась в том же доме, четырехугольником замкнувшем дворик. В кадр попал синий "Хаммер" с запомнившимся номером, тот самый, что каждый день стоял в их дворе. И трансформаторная будка та же самая, приметная. И детский городок с резным деревянным ежиком высотой примерно в метр. Только этаж не пятый, а, примерно прикидывая, третий-четвертый. Если провести воображаемую линию, разделившую бы дом-квадрат на два треугольника, то его квартира и хаза- "киностудия" расположены на катетах одного из них... Из окон одной квартиры просматривается вторая, и наоборот.

Учтем...

Часть третья

ОДИН МИНУС ОДИН ПОЛУЧИТСЯ ОДИН

Глава первая

НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО, ГОСПОДА...

Правильно говорят, что утро вечера мудренее. Проснулся он, уже не испытывая ни тягостной тревоги, ни прежнего саднящего беспокойства. Опасность, и нешуточная, осталась, но отношение к ней стало ровное. Вполне даже профессиональное. О ней не следовало забывать, ей следовало противостоять достойно - и только. Никакой, с позволения сказать, лирики...

После завтрака, проводив Катю на необязательную службу, он скорчил рожу начавшему кое-как его признавать бультерьеру и направился в кабинет. Мимоходом подумал, что обнаружил, наконец, ответ на один из вопросов: почему Пашка настаивал, чтобы Катя работала. Ответ незатейлив и подловат: да чтобы ее не было дома, чтобы ненароком не помешала забавам...

Услышав непонятные звуки в каминной, заглянул туда. Неведомо почему "театр" выглядел заброшенным и покинутым, хотя внешне ничего вроде бы не изменилось - и шест поблескивал столь же ярко, и гроздья светильников остались на своих местах...

Из той самой двери в углу спиной вперед появилась Марианна, тащившая за собой огромный картонный ящик. Выпрямилась, заметив его, выжидательно улыбнулась.

- Прибираемся? - спросил он вежливо.

- Вы же сами распорядились...

- Насчет чего?

Она поправила указательным пальцем упавшую из-под кружевной наколки прядь волос, пожала плечами с видом легкого недоумения:

- Как это? Звонил Косарев, передал, что вы категорически приказали ликвидировать театр. Так и сказал. Он, мол, сам не имеет понятия, что это означает, но именно это вы приказать изволили... Я понимаю, что ему, старому сморчку, сие знать и не полагалось, но все же к чему такая спешка? Петр не растерялся:

- Почему - спешка? Просто ликвидируется театрик, вот и все. Цирк сгорел, и клоуны разбежались... Ты против?

- Откровенно, Павел Иваныч? - Она подошла вплотную и уставилась с блудливой подначкой. - Конечно, против. Привыкла как-то, мне его будет не хватать... Вы не поторопились? - Нет, - сказал он сухо, демонстративно отстраняясь. - Театрик погорел, Марьяшка, и это - суровая реальность...

- А я?

- А ты служи на прежней должности.

- И только? - спросила она разочарованно.

Он развел руками.

- Ох, Павел Иваныч, и надо ж было вам так неудачно головой приложиться...

- фамильярно сообщила она. - Положительно, я вас не узнаю...

- Ведь это же просто другой человек - а я тот же самый... - пропел он с надлежащей хрипотцой. - Что делать, что делать... Тебе как Косарев велел распорядиться реквизитом?

- Сказал, что пришлет машину. - Она заглянула в ящик, где навалом лежали разноцветные тряпки. - Значит, на свалку?

- Вот именно, - сказал Петр, направляясь к двери.

И это прекрасным образом ложится в первоначальную версию, лишний раз доказывая ее правильность. Рубка хвостов продолжается. Нужно в темпе ликвидировать все следы домашних сексуальных забав, так или иначе связанных с хозяином. Любые материальные следочки не вполне нормальных эротических развлечений должны быть связаны исключительно с личностью Митеньки Елагина, рехнувшегося снайпера. Значит, совсем скоро... Как? И где? Интересно все же, что за обманку подсунули Елагину? Обманку, успокоившую его, надо полагать, полностью? Ведь никак не может Пашка оставить его в живых после всего, Елагин необходим исключительно в виде трупа, каковой не в силах опровергать обвинений, а спиритизм нашим судом в качестве доказательства пока что не рассматривается. Все они теперь реквизит - и он, и Катя, и Елагин...

В кабинете Петр первым делом проверил сейф - фотографии пока что были на месте. Не стоит ломать голову над тем, кто их должен забрать и когда, - все равно по скудости информации не допрешь...

Он снял с полки зеленый томик Гюго - тот самый, зачитанный, с переплетом, покрытым продольными трещинками. Раскрыл наугад. Очень похоже, Пашка частенько здесь посиживал, перечитывая в сотый раз. Интересно, когда его осенило? Быть может, давненько...

Вряд ли давно умерший классик мог предвидеть, что созданный им образ некий русский бизнесмен воспримет как руководство к действию...

Образ, надо сказать, не из простеньких. Сьер Клюбен. Человек, долгие годы считавшийся воплощением честности и благородства. И никто предполагать не мог, что это - маска. Что многолетняя воплощенная честность служит не более чем инструментом. Что сей субъект просто-напросто решил однажды не размениваться на мелочи, то есть не нарушать одну из заповедей божьих по пустякам, а с азиатским прямо-таки терпением ждать, когда в руки приплывет настоящий куш. И дождался, благодаря той самой честности. И преспокойно смотался бы с добычей, не слопай его осьминог. Ну, осьминога Гюго приплел согласно традициям чопорного девятнадцатого века, когда считалось, что порок непременно должен караться, по крайней мере, в литературе; в жизни, есть сильные подозрения, сплошь и рядом обстояло наоборот - и во Франции, и в других странах. Даже в девятнадцатом веке. Что уж говорить о двадцатом, где...

Бросив случайный взгляд поверх книги на экран включенного телевизора, он вскочил, схватил со стола черный пенальчик дистанционки, вдавил кнопочку. Звук прямо-таки ударил в уши, и Петр торопливо сделал потише, глядя на занявшую весь экран фотографию Бацы: цыган беззаботно ухмыляется в объектив, оскалив великолепные зубы, усы топорщатся, шляпа лихо сдвинута на лоб, толстенная золотая цепь под расстегнутой рубахой охватила мощную шею...

И тут же другой снимок, тоже черно-белый: два трупа, заснятые со вспышкой, распростертые, похоже, на асфальте. Лиц не видно, рубашка у одного задралась, открыв пузо и рукоятку засунутого прямо за пояс пистолета... ТТ. Точно, ТТ.

- ...вчера около полуночи неизвестный в упор расстрелял из револьвера системы наган Петре Георгиевича Чемборяну, более известного в определенных кругах под кличкой Баца, и его племянника, Константина Чемборяну, - возбужденно повествовал репортер "Криминального канала". - Прибывшая по звонку соседей милиция...

Петр слушал. чувствуя, как лицо вновь стягивает в застывшую маску. Две пули в голову Баце. Пуля в затылок его племяннику. Наган обнаружен милиционерами в трех шагах от трупов, а вот стрелявший не то что не обнаружен, его никто и не видел вовсе, трижды нажал на спуск не обремененного глушителем револьвера и растворился в сумерках, словно денежки вкладчиков МММ. Интересно, скажут, сколько в барабане-то осталось патронов?

Четыре. Полный был барабан... Это профи, конечно. Три пули на двоих, все до одной в голову, грамотный отход при полном отсутствии свидетелей как отхода, так и акции... Нормальный несуетливый профессионал.

А это уже совсем интересно... "Как полагают", "по слухам", "согласно некоторой информации"

Баца имел кое-какое отношение к торговле наркотой в Шантарске. Что ж, следовало ожидать - на одном бензине таких денежек не наваришь. В заключение репортер одарил зрителей удивительно свежей, незахватанной мыслью - объявил, что, по его личному разумению, убийство это, во-первых, совершено киллером, а во-вторых, связано с деятельностью Бацы на многотрудной ниве торговли дурью. Надо же, какова глубина анализа. Не открой пацан глаза зрителям, можно было подумать, что убийство это совершено бабулей-пенсионеркой на почве спора касаемо президентских шансов Жирика... Молодой, а с толком...

Что же, снова совпадение? Сегодня Баца отдал на доверии Пашке двадцать миллионов баксов, а завтра его шлепнул кто-то сторонний? По причинам, не имеющим никакого отношения к обшарпанному "уазику", все еще пребывающему на стоянке? Ох, плохо в такие совпадения верится с некоторого момента...

Точнее говоря, не верится вообще. Если Баца никому не сказал, кто именно принял у него триста кило заокеанских денег, получается и вовсе пикантно. А если и сказал - невелика беда. Спрашивать будут с П.И. Савельева, с того, что сейчас сидит в этом вот кабинете с томом Гюго на коленях, а этому Павлу Ивановичу по замыслу режиссеров вскоре предстоит покинуть наш бренный мир, надежно оборвав все ниточки. Вся ответственность падает на Румату Эсторского, ируканского шпиона и заговорщика... И...

- К тебе можно?

Он поднял голову, недоуменно уставился на Наденьку. Впервые на его памяти юная "падчерица-племянница" зашла в кабинет, да вдобавок обратилась на "ты" вместо обычных издевательски-вежливых подначек вроде "любезного папеньки".

- Ну, заходи, цветочек жизни, - сказал он, недолго думая. - Что скажешь и какими судьбами?

Она тщательно затворила за собой тяжелую дубовую дверь, надежно отсекавшую все внешние шумы и, Петр успел убедиться, не позволявшую снаружи подслушать разговор в кабинете. Пересекла кабинет с какой-то боязливой осторожностью, будто опасалась нападения. Остановилась у кресла.

- Присаживайся, - сказал Петр, отложив книгу. - Что ты мнешься?

По-прежнему стоя, Наденька сообщила:

- Должна тебя для начала предупредить: я все скинула в Интернет знакомым, и если со мной что-нибудь случится, останутся свидетели, хоть и виртуальные...

- Интригующее начало, - признался он искренне. - Чертовски, я бы выразился, интригующее... Ладно, не буду я тебя душить и в мясорубке проворачивать не буду. Излагай.

- Я серьезно.

- Я тоже, насчет мясорубки. Садись и валяй. Она, наконец, уселась, потянулась к его пачке "Мальборо"; прежде чем Петр успел высказать вслух свое мнение по сему поводу, сунула в рот сигарету, щелкнула его зажигалкой. Вполне умело, не закашлявшись, выпустила дым - и пытливо уставилась серыми Катиными глазищами.

- Излагай, интриганка, - сказал он устало.

- Ты, вообще, кто такой?

- В смысле?

- В самом прямом. Ты кто такой? То, что никакой ты не Павел Иванович Савельев, мне и так ясно. Интересно только, кто ты на самом деле такой?

"Вот это да", - подумал он не без уважения. Ни одна собака не догадалась, включая тех, кому по долгу службы положено быть олицетворением подозрительности. А эта сопля очаровательная, изволите ли видеть, ухитрилась как-то...

- Кажется, я поспешил пообещать, что не пущу в ход мясорубку, - усмехнулся он. - Эй, я шучу! Сядь на место. Дитя мое, а с чего ты, собственно говоря, решила, что я - это не я?

- Повторяю, я все скинула в Интернет, хоть и в закодированном виде. Если от меня завтра не поступит сигнала, все раскроется...

- Ты уже говорила про Интернет. Я тебе вроде бы задавал вопрос?

- Во-первых, наш Павел Иванович в компьютерах разбирался самую малость получше пьющего сантехника дяди Миши. - сообщила Надя. - А ты шаришь по Интернету, пожалуй что, не хуже меня. Во-вторых. Наш Павел Иванович икру в жизни не ел, воротило его от икры, как меня от него. А ты ее лопаешь столовыми ложками.

- Ну уж и столовыми...

- Я метафорически. Ты ее с удовольствием лопаешь.

- Есть такой грех... Продолжай.

- Ты не помнишь, где что лежит. Сто раз убеждалась. Реджи на тебя ворчит, как на чужого - собаки звери чуткие... У тебя пластика другая, совершенно. Я когда-то ходила на балет, потом бросила, надоело, но мне там массу полезных вещей успели рассказать про пластику, локомоторику... - Она опустила глаза, щеки порозовели. - Ну, и со мной ты держишься... совершенно иначе.

- Ага, - сказал Петр. - А этот, я так понимаю, не мог мимо пройти, чтобы по попке не похлопать?

- Нечто вроде, - сказала Надя, сердито сверкнув глазами. - В общем, я поняла, что ты - это не ты...

- Все?

- Все, - чуть удивилась она. - А что, этого мало?

- Бог ты мой, - сказал он, прилагая героические усилия, чтобы не взорваться хохотом. - И ты это в Интернет слила в кодированном виде? Только это?

- А разве мало?

- Ты мне начинаешь нравиться, - сказал Петр. - Не надо ерзать, я в чисто платоническом смысле... Значит, после того, как я в полном соответствии с традициями Агаты Кристи подсыплю тебе крысиного яда в какао, в Интернете окажется только этот компромат? Надюша, извини меня тысячу раз, но это такое детство...

И понял по ее озабоченному личику, что подсознательно она и сама давала себе в том отчет. Усмехнулся:

- А ты отчаянная...

- Какая есть, - отозвалась она настороженно.

- Ну, и чего ты от меня хочешь? Пару тысяч баксов в качестве платы за молчание? Говори, не стесняйся, дело житейское. Ах, нет? Головой мотаешь? Ну так какого ж тебе рожна, прости за вульгарность?

И тут же нашел ответ сам. Несмотря на тягостное прошлое, все эти фотосеансы и видеозабавы, несмотря на умелое обращение с сигареткой, на обретенную уже сексапильность, это всего-навсего ребенок. Дети обожают тайны, предпочтительно роковые, жаждут разгадки...

- Что ты молчишь? - поинтересовалась она напряженно.

- Думаю, - признался он. - Да нет, не про то, на сколько кусочков тебя разрезать... Искренне кое-чего не понимаю. Ладно, ты меня расшифровала. Что же с матерью сенсационными открытиями не поделилась? Или с какой-нибудь подружкой? Двинула ко мне самому. Это, извини, рискованно. Мало ли для каких целей я в вашу честную семью вполз коварным змием... Вдруг я вас всех хочу темной ночкою перерезать, украсть из серванта серебро и убежать? А подлинник давным-давно лежит в Шантаре с дюжиной утюгов на ногах?

- Не похоже.

- Да-а? - с интересом спросил Петр. - И как же ты себе представляешь механизм подмены?

- Я над этим неделю голову ломала, - сказала она. - И пришла к выводу, что он сам это все устроил. Ты уже больше месяца его изображаешь, но никто ничего не заподозрил, ни в офисе, ни в других местах. Значит, ты должен очень много о нем знать, очень. Предположим, вы его похитили, пытали, выкачали информацию... Нет, не верится. Такое только в кино бывает. Он сам зачем-то все придумал. Интересно, где он тебя отыскал, такого? Ведь - как две капли...

- Нет, ты уж не отклоняйся от темы, - сказал Петр. - Ты почему пришла прямо ко мне, а не, скажем, к матери?

Девчонка подняла голову, глядя ему в глаза по-взрослому серьезно:

- Потому что мать изменилась. Ей так гораздо лучше. Уж это-то понять ума хватает...

- А тебе? - усмехнулся Петр.

- И мне.

- Понятно...

- Да ничего тебе не понятно! - взвилась Надя. Успокоилась, заговорила тише: - Понимаешь, все пошло совершенно по-другому. Жизнь вдруг стала совершенно нормальной. Без... всего этого. Ты меня прекрасно понимаешь, папочка?

- Ну, - сумрачно признался он.

- Вот... И я свободно вздохнула, и мать на человека стала похожа. Вот и скажи ты мне честно - когда это кончится? Чтобы мне приготовиться. Или... Ладно, коли уж пошла полная откровенность... Нельзя ли сделать так, чтобы все осталось по-старому? Как теперь? Тебе что, этого не хочется? Думаешь, я не видела, как ты на мать смотришь? И как она цветет?

"Бог ты мой, как она должна Пашку ненавидеть", - подумал Петр растерянно. И сказал:

- Интересно, ты сама-то понимаешь, какой в твоем предложении потаенный смысл?

- Понимаю, - выпалила она, ни секунды не промедлив.

- М-да...

- Что - "м-да"? - спросила она яростным шепотом. - Что я его, козла, ненавижу? А ты фотографии просматривал, прежде чем мне отдать?

- Я и пленку видел, - признался он.

- Тем более. Поставь себя на мое место, а? Ты бы его любил?

- Я бы его пристукнул, - признался Петр.

- Так то - ты. А я не умею, у меня не получится. Да и неизвестно, где он спрятался... Слушай, - сказала она с мольбой. - Неужели тебе не хочется насовсем? Насовсем им остаться?

- Самое смешное, хочется, - признался Петр. - Не ради денег и всего прочего.

- Ради матери?

- Догадлива ты не по летам, дите мое...

- Потому и догадлива, что давно не дите, - отрезала Надя. - Научили жизни... Ну, так чего ж ты медлишь? Пристукни его к чертовой матери - и все будет отлично.

- Легко сказать...

- Слушай, кто ты все-таки?

- Брат-близнец, - подумав, решился он.

- Серьезно? - глаза у нее поневоле округлились. - А вообще, тогда все понятно... Полковник?

- Подполковник.

- Ну да. Он давненько как-то говорил, что брат у него офицер, но насчет близнеца ни словечком не помянул... Вообще на моей памяти он тебя поминал всего-то раза два... - Надя воззрилась на него с нескрываемым любопытством.

- Теперь-то понятно... И я, дура, так разоткровенничалась... Если ты родной брат, не сможешь...

- Зато он, кажется, сможет, - сказал Петр угрюмо.

- Что?!

Он решился. Был сейчас настолько одинок, что любой сподвижник, даже эта соплюшка, стоил целой армии. А учитывая, что девчонка люто Пашку ненавидела, мало того, жаждала, чтобы все осталось по-старому, - быть может, и не столь уж никчемное приобретение?

Он рассказывал негромко, профессионально отсекая лишнее, малозначащее, ненужное в данный момент - голая суть, сначала факты, потом его версии, его наблюдения, его выводы. Надя слушала, не сводя с него глаз, по-взрослому печальных. Он развел руками:

- Ну вот и все, если вкратце... Что думаешь? Ты его получше знаешь...

- Он нас убьет. Всех. Это такая сволочь... что он, что Митька Елагин. Вполне в его стиле - подставить тебя вместо... а самому махнуть за границу под видом грека.

- Ты не в курсе, мать что-нибудь подписывала? Ну, знаешь, такое случается

- часть акций или другого имущества регистрируют на имя жены, чтобы...

- Да прекрасно я поняла, - досадливо махнула рукой Надя. - Два года назад, когда была перерегистрация предприятий. Я плохо помню детали, мне их и не объясняли, но, в общем, она практически совладелец. Полноправный. Что ты нахмурился? Это для нее... хуже?

- Гораздо, - сказал он честно. - Значит, класть будут не меня одного, а всех... Трех.

- Так что же ты сидишь?!

- Потому что бессмысленно куда-то бежать, махая руками, - сказал Петр. - К тебе можно относиться серьезно, как ко взрослой?

- А ты как думаешь? - огрызнулась она. - Если меня хотят ухлопать всерьез, как по-твоему, серьезно я хочу это сорвать или нет?

- Пожалуй что, серьезно, - сказал он задумчиво. - Я, собственно, не о том... Молчать сумеешь?

- А до сих пор я что, по-твоему, делала? - хмыкнула девчонка, взглянув на него, честное слово, с видом извечного женского превосходства. - На всех углах о своих догадках болтала?

- Да нет, - признался Петр. - Вот что... У меня сложилось впечатление, что квартира, где ты... где тебя снимали на видео - в этом же доме?

- Ага, - сумрачно поддакнула Надя. - Двадцать четвертая. Он уж давненько купил...